Честное слово

Когда Дэвиду Ремнику исполнилось девятнадцать лет, он объявил родителям, что собирается поехать во Францию поступить на курсы французского языка. Почему нет? Многие молодые американцы с литературными амбициями отправляются в Париж. Дэвид не был исключением. Правда, оказавшись в Париже, он три месяца играл на гитаре в метро в компании одного австралийца, который приторговывал травой. Прохожие бросали свои сантимы и франки в его вязаную шапочку. Вечера Ремника были свободны и прекрасны, а развлечения – скромны и в основном целомудренны: книги, купленные по дешевке у букинистов на набережной Сены, старые фильмы в доживающих свой век кинотеатриках левого берега. Сидя в кино на Рю-дез-Эколь, он воображал себя персонажем из фильмов «новой волны». Ну, правда, было еще вино и кое-что другое для подъема духа. И девушки, если, конечно, повезет. Везло не так чтобы очень.

Сегодняшний Дэвид Ремник – полная противоположность тому романтику-шалопаю из парижской подземки. Все, что осталось от прежнего образа, – высокий рост (под метр девяносто), черная шевелюра и страстная любовь к кино. Серьезный человек пятидесяти лет в хорошо сшитом пиджаке. Вот уже больше десяти лет он главный редактор одного из самых влиятельных и престижных журналов Америки The New Yorker.

Его кабинет – на двадцатом этаже здания издательского дома Cond Nast на Таймс-сквер. Подходишь к стеклянной стене – и утыкаешься носом в самую гущу небоскребов. Главное украшение кабинета – обложки The New Yorker: знаменитый «черный» номер, тот, что вышел сразу после трагедии 11 сентября, с черными силуэтами башен, едва прорисованными на черном же фоне; Моника Левински в облике Моны Лизы; компания одинаковых Кинг-Конгов, покуривающих и играющих в карты. Кроме обложек на стене красуется удостоверение иммигранта, выданное деду Ремника, уроженцу Виленской губернии, на Эллис Айленде, где впервые ступили на вожделенный берег многие миллионы будущих американцев. И повсюду книги – на стеллажах, на столе, на журнальном столике, на кожаном диване...

Ron Haviv/ VII

The New Yorker – особая история. К ней, как ни подступись, все равно приходится вставать на цыпочки и употреблять превосходные степени. Если коротко, великий журнал. Единственный в своем роде. Высший пилотаж современной журналистики, весь цвет современной мировой литературы – все сконцентрировано и упаковано в удобный формат еженедельника. Без сложной верстки, почти без фотографий. Классический The New Yorker – это уникальный шрифт Irvin (названный так по имени художника из команды основателей журнала), безупречный слог, невозмутимая ирония, старомодная графика и черно-белые карикатуры, отсылающие нас в ту далекую эру, когда периодические издания делались почти вручную. Поразительно, как весь этот hand-made, созданный еще в 1925 году, дожил до наших дней!

К чести владельца издательского дома Сая Ньюхауса, у него не поднялась рука что-либо модернизировать или изменить в стиле The New Yorker, когда он приобрел его в 1985 году. Формула стиля и установка на содержательное чтение остаются неприкосновенными. Никакого заискивания перед рекламодателями, никаких уступок современному читателю, привыкшему лениво проглядывать заголовки и просматривать картинки. The New Yorker надо именно что читать, если вы, конечно, еще не разучились. А если разучились, значит, он не для вас!

Все вопросы сиюминутной моды, косноязычный лепет «звезд», назойливое мелькание марок, брендов, цен – это территория Vogue, GQ, Glamour. А на двадцатом этаже люди разговаривают с вечностью и историей. Здесь до совершенства оттачивают каждое слово. Здесь тратят огромные деньги и долгие месяцы на одну статью. Здесь ключевые слова – quality («качество») и reporting («сбор материала»), заставляющие пробираться по сложнейшим лабиринтам запутанных историй.

Разумеется, должность главного редактора The New Yorker всегда считалась невероятно престижной. Где-то, может быть, и платят больше денег, но нет позиции более высокой и более уважаемой в американской журналистской иерархии. При этом сами главные редакторы не пишут, ни один из предшественников Ремника в The New Yorker (а за историю журнала их было всего четверо) не претендовал на писательские лавры. Ремник первым нарушил эту традицию, правда, при этом сам положил себе предел – не больше двух крупных публикаций в год. И не потому, что бесцеремонный, просто он один из лучших журналистов Америки. В номере, посвященном президентским выборам 2008 года, он написал большую статью о победе Обамы и о расовом вопросе в американской политике. Сейчас пишет книгу на ту же тему. Непонятно, когда он все успевает, но это уже шестая его книга. Две из них – о России.

...Мы познакомились с Дэвидом в 1990 году, когда он работал в Москве корреспондентом The Washington Post. Его кабинет в корпункте на Кутузовском проспекте представлял собой крохотную комнатку, где кроме стола и стула был еще маленький облезлый диванчик с остатками синей обивки. К стене были прикноплены фотографии Ремника с тогдашними важными персонажами политической жизни СССР – с Ельциным, Лигачевым. На всех он был в круглых очках, которые сейчас снова вернулись в моду, и с густой копной вьющихся черных волос. Предметом его особой гордости было фото мисс КГБ. Конкурс красоты на Лубянке – для американской газеты лучше сюжета не придумаешь!

«Когда я вспоминаю Дэвида в Москве, – рассказал мне Майкл Доббс, старший напарник Ремника по корпункту The Washington Post, – то сразу представляю запакованные лыжи, стоявшие в коридоре его квартиры на Октябрьской. Дэвид и Эстер (Эстер Файн, жена Ремника, корреспондент The New York Times в Москве. – Прим. авт.) купили их, но так ни разу не покатались. Лыжи простояли нераспакованными до самого их возвращения в Америку... Дэвид был невероятно сосредоточен на работе».

С первого дня работы в Москве Ремник решил, что Россия станет сюжетом его первой книги. Она вышла в 1993 году под названием «Мавзолей Ленина: последние дни советской империи» и была удостоена Пулитцеровской премии. Книга построена на репортажах, которых за три с половиной года у него набралось около тысячи. Среди сенсаций – репортаж о детстве и юности Горбачева. Генсек ЦК КПСС, глава «империи зла» предстал у него любознательным и трудолюбивым мальчиком, отличником и актером самодеятельного школьного театра. Для этого материала Дэвид отправился в село Привольное, на родину генсека. Правда, здесь у него на пути встали бдительные органы. Перепалка с гэбэшником только добавила колорита всей истории. «В Привольном карантин, – сказал Дэвиду человек, представившийся "гидом", – вам туда нельзя». «Какой карантин?» – «Болезнь у коров. Нам сообщили, иностранцам нельзя туда ехать, а то могут заболеть». – «Что, коровы возражают? Но я не собираюсь их интервьюировать...» Любительские фотографии юного Горбачева в костюме князя Звездича в лермонтовском «Маскараде» имели в Америке колоссальный успех.

из личного архива Дэвида Ремника

Дэвид мало изменился с тех московских времен – разве что стрижка покороче, а вместо очков часто носит линзы. Та же любезная и чуть покровительственная манера чуть склоняться к собеседнику, свойственная высоким мужчинам. Та же готовность в любую минуту перейти от серьезного разговора к иронии, шуткой сбить пафос. Ремник – отличный рассказчик, но его трудно заставить всерьез говорить о себе самом: он неизменно ускользает. Всегда держит дистанцию. Разговоры по душам – явно не его жанр. Хотя он всю жизнь берет интервью и делает это блистательно.

Дэвиду часто приходится одеваться формально, но вообще он предпочитает ходить без галстука. Когда я пришла к нему в редакцию, он и вовсе был в джинсах и неброском темном свитере. У него было совсем мало времени, и мы пошли в ближайший японский ресторан наскоро перекусить. За крохотным столиком в шуме и тесноте Дэвид вспоминал, как стал главным редактором The New Yorker. Оказывается, это произошло совершенно неожиданно. «У меня и так была самая лучшая журналистская работа, которую я только мог себе представить, – штатный сотрудник The New Yorker. Что может быть лучше! Я ни за что не отвечал, кроме собственных текстов. В сущности, меня интересовала только моя работа, ну а редакционные дела – так, постольку поскольку. Тина (Тина Браун, тогдашний главный редактор The New Yorker. – Прим. авт.) иногда приглашала меня посидеть на летучке или прочесть какой-нибудь материал. Есть люди, которые делают карьеру год за годом, обдумывают каждый следующий шаг, а со мной все произошло очень быстро.

Летом 1998 года звезда Cond Nast, англичанка Тина Браун приняла неожиданное решение покинуть The New Yorker. Они очень разные: уравновешенный, полностью сконцентрированный на работе, интроверт Ремник и эффектная, светская, экстраверт Тина. У них и журналы получались разные: Тина первым делом ангажировала своих любимых фотографов Ричарда Аведона и Энни Лейбовиц. По всей видимости, ее раздражала скучная черно-белая верстка, наверное, она бы предпочла ее модернизировать или хоть как-то освежить. Но в какой-то момент Тина поняла, что это не нужно – ни ей, ни журналу, ни им обоим, – и она ушла делать собственный мультимедийный проект. К слову сказать, ни один из ее предшественников не оставлял пост по собственной воле. Саю Ньюхаусу пришлось быстро искать замену. Кандидатур было много, но выбрали Ремника. Возможно, на окончательное решение владельца повлияла рекомендация Тины: «Дэвид Ремник был важнейшим членом моей dream team, – заявила она журналистам, – он воплощает дух журнала».

Газеты писали, что коллеги Дэвида, узнав, что стали его подчиненными, устроили ему стоячую овацию. Хлопали целых пять минут.

– А они что, правда, аплодировали стоя? – поинтересовалась я.

– Да в той комнате просто стульев не было! – усмехается Ремник.

Конечно, первые месяцы в новой должности были адом. Нередко он выходил из дома в полшестого утра, до работы еще шел в спортивный зал. Помню, что в то время Дэвид иногда звонил мне в Москву, когда в Нью-Йорке, по моим представлениям, до начала рабочего дня оставалась еще уйма времени, но он уже сидел в офисе.

Впоследствии он описал свое тогдашнее состояние в одном интервью: «Ты из последних сил пытаешься удержать голову над водой, потому что на следующей неделе журнал непременно должен выйти, и на следующей снова, и так каждую неделю».

– Когда ты наконец почувствовал, что это напряжение позади, что все идет более или менее нормально, что это всего лишь работа?

– Если это со мной когда-нибудь произойдет, я тебе непременно сообщу, – смеется Ремник и добавляет уже более серьезно: – Если человеку действительно важно то, что он делает, такое состояние не наступит никогда».

Мне всегда казалось, что рано или поздно Дэвид бросит журналистику и станет писателем. А тут еженедельный тяжелый труд, управление командой талантливых и амбициозных авторов, борьба самолюбий, необходимость принимать незамедлительные решения, постоянный поиск новых имен, тонкая игра по переманиванию авторов и художников. Сложность последней задачи не стоит преувеличивать. Работа в The New Yorker – мечта любого журналиста. Со всеми штатными сотрудниками, как правило, редакция заключает контракт на год, в котором оговорены и размер вознаграждения, и объем текста, который должен быть сдан. Один из тех, кого Ремник переманил к себе несколько лет назад, а потом не возобновил контракт – попросту говоря, уволил, – недавно подробно описал историю своего сотрудничества с The New Yorker в интернете. Выяснилось, что за тридцать тысяч слов он ежегодно получал девяносто тысяч долларов. И это далеко не предел. Годовой оклад самого Ремника, по данным журнала New York (не путать с The New Yorker), в 2005 году составлял около миллиона долларов (для сравнения: главный редактор The New York Times, по сведениям того же журнала, получал тогда примерно шестьсот пятьдесят тысяч долларов).

Когда Ремник стал главным редактором, никто не ставил перед ним условие немедленно сделать журнал прибыльным. В годы редакторства Тины Браун дефицит составлял десятки миллионов долларов. Ремник по собственному почину взялся вывести журнал из минуса и успешно решил эту задачу: при нем тираж The New Yorker впервые перевалил за миллион. Первым делом Ремник ликвидировал дорогие фотосессии (они сжирали большую часть бюджета), сократил расходы на promotion. Он сосредоточился на поиске авторов, на скрупулезной работе со словом. И, кроме того, его The New Yorker стал актуальным политическим журналом. Шаг за шагом, номер за номером The New Yorker набирал и аудиторию, и рекламу. К 2006 году он стал прибыльным изданием, развеявшим миф о том, что современный массовый читатель не способен переваривать длинные тексты без картинок. Читатель The New Yorker способен!

Впрочем, нынешний экономический кризис и резкое сокращение рекламных бюджетов съели прибыль. В феврале в The New York Times вышла статья под грозным заголовком «Когда даже Conde Nast отступает». «Если такие гиганты оказались под огнем, – писала газета, – что же будет с остальным медиабизнесом?» Сокращение рекламных бюджетов серьезно ударило по всему холдингу: за последнее время было закрыто несколько журналов, включая немецкую версию Vanity Fair, и, возможно, за ними последуют другие. Газета отдельно упомянула, что несколько сотрудников The New Yorker (включая самого Ремника), которые ездили в Вашингтон освещать инаугурационные торжества Барака Обамы, в целях экономии добирались туда на собственных машинах и останавливались не в гостинице, а у друзей.

Да, невозмутимо кивает Ремник, в последнее время ему действительно приходится сокращать расходы. Но при этом надо отдавать себе отчет, сказал он The New York Times, что «корреспондент в Афганистане Стив Колл не может поселиться у приятелей».

«Отправить репортера в Афганистан – это дорого. Самолет, услуги переводчиков, фиксеров (так называются те, кто помогает журналисту в организации его работы за границей: договаривается об интервью и т. п. – Прим. авт.) и многое другое. И я ни за что не стану на этом экономить, потому что для меня безопасность репортера превыше всего, и я должен обеспечить ее, насколько это возможно».

Ремник надеется, что у The New Yorker есть вполне реальный шанс выжить и даже восстановить финансовое благополучие. Но помимо экономического кризиса его волнует и другое – бурное развитие новых средств коммуникации: «Надо быть готовыми к тому, что после рецессии все будет иначе. Меняется само представление об информации, меняются культура и формы ее потребления». Уже сегодня The New Yorker существует в разных форматах, кроме привычного бумажного журнала есть еще электронные версии: на Kindle, на CD и онлайн. «Я уверен, что на первоклассные тексты и качественную репортерскую работу всегда будет спрос. А вот в какой форме читатель предпочтет ее получать – это, конечно, вопрос. Все так быстро меняется. Но я уверен в одном: за хорошую работу люди должны платить. Это ведь не вода, не воздух... Поэтому на бесплатном сайте мы размещаем только часть наших материалов».

Для справки: на сайт The New Yorker ежемесячно заходят два миллиона посетителей. Так что у Дэвида Ремника есть основания для осторожного оптимизма.

Ремник – из породы редакторов-режиссеров, каждый журнальный номер он разыгрывает, как новый спектакль. В его распоряжении первоклассные «актеры», многие унаследованы им от предшественников – Тина Браун активно нанимала новых сотрудников, в частности самого Ремника, – кого-то нашел он сам. Один из главных авторов The New Yorker – Сеймур (Сай) Херш, легенда американской журналистики, чьи расследования изучают в университетах. Именно он раскопал и открыл миру страшную правду о Вьетнамской войне: первым написал о трагедии деревни Мы Лай (по-русски она известна под названием Сонгми), где американские военные зверски истребили сотни мирных жителей. Его репортаж был опубликован в 36 газетах по всему миру, а сам он был удостоен Пулитцеровской премии. При этом Херш почти не работал штатным репортером, предпочитая вольный статус фрилансера. Ему-то Ремник и позвонил на следующий день после терактов 11 сентября в Нью-Йорке.

«Я был уверен: Херш немедленно вцепится в эту историю. У него имеются свои тайные источники среди сотрудников национальной безопасности, некоторые из них – на самом верху. Он работает с ними многие годы, даже десятилетия. Для подобного рода расследований такие контакты – великая вещь... Он время от времени писал в The New Yorker и раньше, при Тине, но теперь мы договорились, что он станет нашим постоянным автором».

Впрочем, на предложение окончательно перебраться в The New Yorker Херш ответил решительным отказом. Он дорожит своей независимостью и арендует небольшой собственный офис в Вашингтоне. «Это такой одинокий волк, – сказал Дэвид, – но с очень острыми зубами». Отношения с «одиноким волком» складываются непросто. В прошлогоднем интервью британской Guardian Херш продемонстрировал журналистке свой материал с ремниковской правкой, где практически каждая вторая фраза была безжалостно изменена или переиначена. Сам Ремник тактично уходит от ответа, когда я спрашиваю, как он работает с текстами Херша: «Сай не Марсель Пруст. Качество прозы интересует его не больше, чем, полагаю, Пруста – журналистские расследования».

Но даже Херш, который «терпеть не может редакторов», признает, что у Дэвида «отличный нюх».

Именно Херш первым опубликовал журналистское расследование того, что творилось в багдадской тюрьме «Абу-Грейб». «Когда я впервые увидел фотографии, на которых американские военные издевались над заключенными, – рассказывал Дэвид, – я был потрясен и раздавлен, я чувствовал стыд и омерзение. Я ни секунды не сомневался, что их надо публиковать. Разумеется, для начала я должен был убедиться, что это не фальшивка. На это, впрочем, ушло немного времени. У Сая были не только фотографии. Он сумел раздобыть текст секретного отчета генерала Тагубы».

Тагуба проводил внутреннее расследование, инициированное военным командованием в Ираке, и подтвердил, что на фотографиях запечатлены реальные эпизоды и что издевательства над заключенными осуществлялись с санкции вышестоящих начальников.

Еще раньше эти снимки попали в распоряжение телекомпании CBS, но администрация Буша попросила не обнародовать их. Телевизионщики пошли ей навстречу. Дэвид Ремник повел себя иначе: на страницах The New Yorker была опубликована серия репортажей Херша, в которых утверждалось, что пытки и издевательства – вовсе не результат одичания простых американских военнослужащих, попавших в тяжелые условия войны. «Скандальная история с тюрьмой "Абу-Грейб", – написал Херш в The New Yorker в мае 2004 года, – является следствием решения, утвержденного в прошлом году министром обороны Дональдом Рамсфелдом». В 2006-м министру пришлось оставить свой пост.

Журналистские стандарты The New Yorker требуют, чтобы любой опубликованный факт был тщательно проверен. «Между прочим, всем моим инсайдерским источникам приходится иметь дело с fact-checkers, – сказал Херш в интервью Guardian, – и они идут на это». Кроме того, всякое ответственное лицо, военное или гражданское, должно быть поставлено в известность о том, какую информацию о нем журнал собирается опубликовать. В принципе такие нормы существуют и в других изданиях, но The New Yorker славится своей особой дотошностью. Как сказал мне Дэвид Хоффман, заведующий международным отделом газеты The Washington Post (русскому читателю он знаком как автор книги «Олигархи»), в The New Yorker «система проверки поставлена лучше, чем где бы то ни было в американской прессе». Представитель власти, как и любой другой человек, должен иметь возможность ответить журналисту на обвинения. Просьбу подтвердить (или опровергнуть) каждый факт, который упоминается в материале, – а иной раз их набирается несколько десятков, – обычно посылают факсом или по электронной почте. Если ответа нет, журнал использует традиционную формулировку, что «генерал N не ответил» или «отказался от комментариев».

«Многие публикации The New Yorker приводили администрацию Буша в состояние "апоплексического удара", – сказал Дэвид. – Регулярно в Пентагоне и даже в пресс-службе Белого дома на наши запросы по материалам Херша и других отвечали злобными или саркастическими замечаниями. Буш открыто назвал Херша "лжецом"».

«Я ни за что не откажусь от публикации ради того, чтобы пойти навстречу Белому дому или Пентагону, – говорит Ремник, – разве что речь пойдет об угрозе для жизни конкретного человека. Но ни Пентагон, ни Белый дом никогда не требовали и даже не просили, чтобы я что-то не публиковал. Я считаю, что это своего рода комплимент... Они понимают, какие огромные усилия мы тратим, чтобы добиться полной достоверности... Когда официальные лица, да кто угодно, звонят с претензиями, я всегда отвечаю одно и то же: обещаю, что мы еще и еще раз проверим все факты, о которых идет речь. И, поверь, мы действительно это делаем! Мое дело – не отшить кого-то, а сделать все, что в наших силах, чтобы точно знать: каждое слово в материале, который мы публикуем, – правда. Это-то и приводит их в ярость больше всего».

Впрочем, иногда даже Ремник ошибается. Летом прошлого года, в разгар предвыборной президентской кампании, очередной номер The New Yorker стал предметом общенационального скандала. Штаб Барака Обамы назвал его обложку «безвкусной и оскорбительной», пресс-служба республиканцев выразила полное согласие со своими соперниками. Возмущенные критики кричали, что свобода слова зашла слишком далеко, а читатели засыпали редакцию возмущенными письмами, грозя отозвать подписку.

На скандальной обложке были изображены Барак Обама, одетый правоверным мусульманином (длинный белый балахон, тюрбан и шлепанцы), и его жена Мишель в облике «черной пантеры» (прическа «афро», автомат за спиной, камуфляжные штаны и ботинки с высокой шнуровкой). Стоя в Овальном кабинете, они приветствуют друг друга сжатыми кулаками. Фоном для этой сцены служит камин, где дымится, объятый пламенем, американский флаг, а на стене висит портрет Усамы бен Ладена в таком же тюрбане, что и у Обамы. Карикатура имела целью высмеять нелепые и лживые слухи, которые упорно распространяли противники чернокожего кандидата в президенты США, – мол, он тайный мусульманин, а жена его – сторонница политического радикализма. Но многие сторонники Обамы не поняли иронии и обиделись за своего избранника.

Ремник признает, что совершил ошибку: «Негативная реакция превзошла мои ожидания, и это мягко сказано. Конечно, мы в редакции обсуждали обложку. Я показывал ее своим сотрудникам, я всегда это делаю, если считаю, что обложка может кого-то задеть или оскорбить. Тогда наши мнения разделились. Но окончательное решение, разумеется, принимал я».

Хотя в журнале стало заметно больше политики, его литературное влияние от этого нисколько не уменьшилось. В The New Yorker, как и прежде, публикуются крупнейшие современные писатели. В Принстоне, где Ремник учился, русская литература была одним из его главных предметов, так что неудивительно, что в последние годы имена русских писателей в The New Yorker встречаются чаще, чем раньше. «Я публиковал Солженицына, Хармса, Платонова, Набокова, Бродского, Василия Гроссмана, Татьяну Толстую, Виктора Ерофеева... Я был бы рад печатать больше современных русских авторов, но мало кто из них пишет короткую прозу. Интерес к России для меня как наваждение: я не могу и не хочу от него избавиться. Постоянно читаю русских писателей, от классиков до Венедикта Ерофеева... Люблю дарить "Москву–Петушки", все надеюсь, что до кого-нибудь дойдет. Стараюсь следить за тем, что происходит в современной русской литературе, но, конечно, о ней у меня только обрывочные впечатления».

«Я не строю модели кораблей, не занимаюсь серфингом, не езжу на Таити, не знаю, чем там еще люди занимаются», – сказал Ремник в интервью пару лет назад. Его стиль жизни мало изменился с тех пор, как он стал главным редактором легендарного еженедельника. По количеству книг на квадратный метр огромная двухэтажная квартира в Верхнем Вестсайде, где Ремник живет с женой и двумя младшими детьми (старший Алекс, который родился в Москве, учится в университете), вполне может соперничать с традиционным малогабаритным жильем московских интеллигентов семидесятых. С обретением нынешнего высокого статуса Дэвид сохранил старые пристрастия и не приобрел новых увлечений. Он почти не позволяет себе путешествовать, если это не связано с работой.

В 2006 году вышел сборник статей Ремника под названием Reporting, в котором были собраны журналистские портреты Тони Блэра, Альберта Гора, Биби Нетаньяху, Александра Солженицына, Филипа Рота, Майка Тайсона, Леннокса Льюиса и других, написанные в разные годы для The New Yorker.

«Это такая пытка – интервьюировать знаменитостей и политических деятелей. Ведь они уже ответили на все вопросы, которые только могли быть им заданы, и не по одному разу. А ты должен что-то придумать такое, чтобы застать их врасплох, чтобы с их стороны почувствовать какой-то живой интерес», – сказал он пару лет назад на публичной лекции в Принстонском университете. «Со спортсменами иной раз бывает проще, чем с политиками. Тот же Майк Тайсон держится абсолютно раскованно и свободно. Он не взвешивает каждое слово, когда разговаривает с журналистом».

Не всем нравятся написанные Ремником портреты. К примеру, Билл Клинтон был не в восторге от того, что прочитал о себе. В 2006 году Ремник провел две недели с бывшим президентом США во время его поездки по странам Африки. В большом очерке было сказано немало хорошего о благотворительной деятельности Клинтона, но были и ироничные пассажи о том, как он закатывает сцены на публике, как полночи не дает спать помощникам, изводя своими монологами. «Вскоре после выхода журнала мы оказались вместе на одном приеме. "Да, Дэвид, – сказал мне Клинтон, – я из этого текста узнал много нового. И о вас, и о себе"».

– Честно признаюсь, – говорит Ремник, – когда я заканчиваю интервью, у меня всегда нет-нет да мелькнет мысль: а хорошо бы, пока материал еще не вышел, мой герой попал под автобус. А уж встречаться с ними после публикации мне точно не хочется.

Однажды его спросили, не хочет ли он написать книгу о самом себе.

– Никогда! – ответил Дэвид. – В непременном желании осчастливить человечество томом собственных мемуаров есть что-то безнадежно тщеславное. Да и потом, мне кажется, последнее, что людям надо в этой жизни, – это читать о том, как кто-то кого-то редактировал. Если честно, это довольно скучное занятие. Уверен, у меня никогда не получится об этом хорошо написать. А если это не будет хорошо написано, то никто мою книгу не напечатает. Тогда, спрашивается, зачем?

А что бы он тогда ответил на вопрос о том, кто такой Дэвид Ремник?

– Дэвид Ремник – редактор The New Yorker. И к этому мало что можно добавить. Но, поверьте, это в нем самое интересное.С