Барышня с почти оформившимся телом и детскими мозгами, еще чуть-чуть — и будет старовата для Гумберта. Моего страха она, разумеется, не понимает. Ей кажется, что это «просто красиво».

«Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя...» Я вспоминаю собственные тринадцать лет. Половина одноклассниц уже ходила на стройку ради знакомства с личным составом стройбата, вторая половина еще читала сказки.

Тем временем дочь рассказывает мне, что Лолит бывает три: sweet, elegant gothic и просто gothic. Одна в розовом с рюшечками, она милая и неуклюжая — «моэ каваии». Другая вся в черном — «моэ цундере» («Такие моэ отнюдь не беззащитны», — рассказывает дочь). Несколько лет назад я сама не могла оторваться от ряженых Лолит на токийском мосту Харадзюку, но сейчас в мир разных «моэ» мне мешает погрузиться мысль, что на «Тушинской» в таком костюме легко встретить не слишком элегантную версию Гумберта. Разумеется, любители японской моды утверждают, что никакой связи с набоковской Лолитой тут нет. Но если надеть на тринадцатилетнюю девочку много черного кружева, сомнений не остается.

«Ты сама-то представляешь, как это выглядит? — говорю я. Мой единственный воспитательный принцип, которого я придерживалась годами — не вмешиваться в личное пространство, только что рухнул. Но я этого не заметила. Спохватываюсь, объясняю, что она выглядит привлекательно, но провокационно и что бывают мужчины, которые... «И что, — перебивает моя Лолита, — ты теперь запретишь мне носить эту шляпку? Или мне теперь на фестивалях не появляться? Может, вообще из дома лучше не выходить?»

Я не могу запретить. Выслеживать среди сотен таких же нимфеток в шляпках и чулках тоже не пойду. Объяснять, чем опасна эта наивная привлекательность, бессмысленно: это понимают только те, кто своей наивности уже лишился. Грешным делом думаю, что моим родителям было проще: они хотя бы не знали, чем я занималась, прогуливая музыкальную школу. Раз уж не получается ни запретить, ни объяснить, решаю поучаствовать — и отправляюсь на поиски черного платья.