«Алые паруса» из мешковины

1

И тогда ему предложили работу. Даже не работу, а халтуру. По крайней мере, «ничего делать не надо», – так ему сказали. Проблем-то: взять в одном месте и положить в другое, – так ему объяснили, да еще поулыбались и дружески похлопали по плечу. И за все про все пятьсот рублей в час – так ему пообещали. Сумасшедшие деньги за час халтуры. Даже не халтуры, а халявы какой-то.

И он согласился. Тем более что работы почти никакой. Взять в одном месте, да бросить в другом. Можно даже пиджак не снимать.

– А это не наркотики? – спросил он у Мелкого.

– Нет.

– И не оружие?

– Прощай, оружие!

– Значит, не криминал?

– Прощай, оружие и криминал!

– Я знал, что ты завяжешь, Мелкий. Что ты выкрутишься. Что ты способный малый.

– Значит, идешь со мной на дело? – заулыбался Мелкий.

– Идет, – пожал я ему руку.

– Сам ты идиот, – заулыбался еще шире Мелкий.

Они и забыли, что сейчас ищут не работников, а рабов. Что сейчас не те времена.

А когда, собственно, времена были теми? В любые времена то, что нужно было взять в одном месте и положить в другом за приличные деньги, оказывалось либо мешочком героина, либо мешочком цемента.

– На какой этаж нести? – спросил он морщась.

– На двенадцатый.

– Поедем на лифте, – как бы извиняясь за «непыльную» работу, предложил Мелкий, – на французском стеклянном. А заодно и Москвой полюбуемся.

– Окстись маленько. Тебе ж сказали, Мелкий, что даже французские лифты «Отис» не работают. Авария на подстанции. И, вообще, все социальные лифты ныне сломались.

Во все времена за приличные деньги то место, где нужно было взять мешок цемента, оказывалось первым этажом, а то, где положить – двадцать четвертым.

 Когда подошла третья машина, они решили завязать и с этим делом.

 2

– Давай мне деньги за проделанную работу, – сказал я подкатившему на джипе Чарокки Бугру.

– И не забудь накинуть за вредность производства, – Мелкий едва сохранял равновесие. Его ноги дрожали и подгибались, как у жокея, который стоит в стременах на рвущемся в галоп коне. Пришибленный тяжелыми мешками, он казался еще более низким. Рядом с ним я, должно быть, выглядел Атлантом, что держит на плечах серое небо, из которого сыплется на асфальт сухой цементный дождь.

 – Что, уходите?

 – Бежим отсюда! – выразил я наше обоюдное желание. – Несемся сломя голову и не оглядываясь!

 – Да, черт побери, – сплюнул Мелкий, – в паб, побежим, купим себе лучшего в мире пивка за вредность.

 – Пивка? И сколько вы хотите лучшего в мире пивка за вредность? – продолжал прощупывать нас своим бугром Бугор, мол, сколько вас устроит за недоделанную работу.

– Как и договаривались, 500 рублей в час, – кивнул я, – чтобы не спеша посидеть, покурить, пропуская стаканчик за стаканчиком пива, потом косячок для остроты позитива. Хотим пива на три часа, как и работу!

– Хм, точно, не спеша! – поддакнул Мелкий. – Ты ведь так живешь, работодатель херов! Не спешишь, гляжу, ты что-то с нами расплачиваться!

 – А как же здоровье? Погубите здоровье без работы!

– А что здоровье? – Мелкий начал заводиться. – Или ты вдруг решил позаботиться о нашем здоровье.

– Лучше оставайтесь, чем сидеть без дела на одном пиве. Поработаете и втянетесь. А заодно и животики пивные втянете. Это сначала кажется тяжело без пива. А потом натренируетесь, да и сидеть вам будет на цементном порошке в радость.

 – Ты издеваешься, что ли, над нами, работодатель? – искренне не понимал я.

 – Я? Издеваюсь? Нисколько. Ну, хорошо! Хорошо, уговорили! – будто сдаваясь, поднял руки Бугор. – Значит, на три часа лучшего в мире пива?

Тот, кто предложил работу, вроде как скупился.

– Только мне кажется, что сегодня вы наработали на три кружки молока.

– Да ты смеешься над нами, что ли! – завопил Мелкий. – Давай деньги, и я пошел, пока меня не придавило твоими мешками.

 – Но вы ведь не выполнили условия договора. Свалили раньше времени. Где мне сейчас грузчиков искать? Машина по часовому графику арендована. Из-за вас вся работа встанет, и я понесу убытки.

 3

 Мелкий не мог больше слушать этой нудятины. Он схватил с земли обрезок трубы и угрожающе двинулся в сторону прораба.

 – Деньги мои мне отдай, сука, и вали отсюда!

– На помощь! – завопил бугор и бросился к поднявшемуся, как на дрожжах, каркасу дома. Мелкий стремглав кинулся за ним.

 Ну, все, началось. Мы эту историю знаем. Сейчас прибежит бригада мужиков в касках с лопатами и ломами. Мелкий, конечно, махнет раз-другой трубой, затем свалится от первого же удара в пятак и свернется калачиком. Он будет подвизгивать, как шавка, – ну, кто тронет маленького? Пинать и бить по лицу будут самого грозного – то есть меня.

 К нашему счастью, в этот момент строителей не оказалось. Наверное, забивали козла где-нибудь в вагончике. К тому же, Мелкий своими мелкими шажками не смог догнать прораба. Забежав в недавно построенный дом, по пустынным коридорам и пролетам которого помимо работодателя вприпрыжку еще бегало и эхо, Мелкий прижал обрезок трубы ко рту и прокричал вдогонку хозяину всякие гадости:

 «Я не маленький, чтобы бегать за тобой по этим катакомбам. Сам за мной побегаешь сегодня. Мы забираем твою машину. Когда будут деньги за работу, позвонишь мне», – резюмировал Мелкий в конце тирады, затем вернулся и, ни слова не говоря, открыл массивную дверь джипа. Благо, ключи были в замке зажигания.

Однажды я видел, как в подобный джип залезал баскетболист Жукаускас. Как он весь скрючивался, как сутулил плечи и поджимал голову. Я думал, более смешного зрелища мне не увидеть. Я ошибался. Этот жук Мелкий в джип залезал еще более смешным образом. Ему, наверное, было нелегко взобраться на подножку. А тут он еще хотел перешагнуть лужу, вытянув свою ногу в па. Щелкунчик в римских сандалиях. Болеро из балета «Строители БАМа».

– Что лыбишься? – оскалился Мелкий, выглядывая из-под руля. – Садись давай.

Он, наверное, и поедет так же, глядя на дорогу ниже руля. В противном случае получит растяжение шеи.

Чтобы не свалиться со смеху прямо на землю, я открыл дверцу заднего сидения, вполз и там уже начал корчиться в свое удовольствие.

4

 – Куда поедем? – Мелкий нервно дергал коробку передач. То первую воткнет, то задний ход, то сразу четвертую.

Мне было, в общем-то, все равно, но тут я вспомнил, что давно не навещал квартиру, доставшуюся мне по наследству от бабуси. Квартира это находилась в такой железобетонной ж (микрорайон Ж), что когда я переехал жить к своей девушке, то совсем про нее забыл-забил-запылил! Не платил за воду и свет, который вскоре отключили, за мусоропровод и лифт, они и так не работали. А когда я, наконец, собрался и пришел проведать, что к чему, то не обнаружил в своей халупе двери. Ее сначала подожги, а потом вышибли ногой.

Вот такой вот косяк – один дверной косяк остался. Зато непрошенных постояльцев в квартире было как селедки в бочке. В квартире бабули устроили наркопритон, чтобы поджигать в пластиковой бутылке гашиш и вышибать ногой мозги.

– Слушай. А у тебя, кажется, квартира сейчас свободна, – подошел ко мне давнишний мой приятель Штырь.

 – Ну…

 – Сдай мне её?

 – На хрена? Да это не квартира, а халупа после пожара. Там полный срач. Кажется, даже света нет. Да и райончик – сам знаешь.

Штырь знал, он был смотрящим за этим криминальным районом.

 – Давай сдавай! Дело говорю – не прогадаешь. Кому ты её еще сдашь?

 – Зачем тебе? Скажи, зачем, иначе я не усну.

 – Это ко мне работнички должны приехать черножопые.

 – Что еще за черножопые?

 – Да так… урюки с юга. Должен же я стать когда-нибудь латифундистом?

 Это было его любимое словечко. Не знаю, где он его подцепил и правильно ли произносил. Видимо, оно ему очень нравилось с детства, с уроков по древней истории и римскому праву.

 – Работники или рабы?

 – А тебе-то что? Тебе с ними не жить.

– Ты же знаешь, я не люблю черножопых. К тому же, там такой срач, что даже черножопые не обрадуются. Кругом пивные бутылки…

 – Да ладно тебе. Всего на полгода. Они там ремонт сделают задарма. Бутылки все вынесут. Сдашь потом за приличные деньги.

 Я задумался. С одной стороны, черножопые из Армении или Таджикистана. С другой стороны, евроремонт. Кто еще, кроме этих чертовых чурок, может создать настоящий комфорт? Ремонт, да еще евро.

 – Я согласен. А за сколько зеленых?

 – За двести пятьдесят. Больше дать не могу.

 – Это почему же?

– Сам понимаешь, и балкончиком, и ванной твоя хата не вышла. Рожа покоцана и лоджия не застеклена!

 – А, тогда по рукам!

5

 Не имея другого плана, – а покататься хотелось, – Мелкий в легкую согласился на мое предложение. Раз у нас была машина, мы могли с ветерком, как на санках скататься в райончик моего детства. По пути Мелкий сорвал с себя через голову спецовку и выкинул в окно. Затем снял светленькую рубашку и остался в шортах из мешковины. Теперь он сидел голый по пояс, и грудь его украшала большая цепь, которая на его щуплом теле – одни выпирающие ключицы да крест солнечного сплетенья – казалась просто гигантской.

Из бардачка работодателя Мелкий достал и нацепил на себя черные очки, чтобы солнце не слепило.

Очки были ему сильно велики и то и дело сползали с ушей и переносицы на раскатившуюся губу.

 Наше появление между желтыми щитовыми двухэтажками вызвало полный фурор. Казалось, наш черный джип был больше этих домов. По крайней мере, внушительней и солидней!

 – Ну и родина у тебя! – все подтрунивал надо мной Мелкий. – Здесь до сих пор в дырку ходят?

 – Не у меня, а у нас! – мы еле протиснулись во двор моего детства. Бочком, бочком, словно джип Чарокки – накаченный мужик или толстая беременная баба. Я выпрыгнул из машины и пошел к себе.

 Мелкого тут же окружила ребятня на велосипедах. Он сидел в джипе, облокотившись на полуоткрытую дверцу; свесив одну ногу и одну руку, он так и не решался выйти полностью. А иначе он тут же затерялся бы среди дворовой детворы.

Взлетев на второй этаж, я по детской привычке потянулся к звонку.

– О, – заценил я, – дверца массивная, железная. Да и звонок работает. Значит, электричество появилось вновь! Неужели уже сделали евроремонт, черти!

– Кто там? – в глазке мелькнула мутная тень с акцентом.

– Открывайте, это хозяин квартиры, – громко потребовал я, но мне открывать не собирались.

Я барабанил в дверь, угрожал, что сейчас вызову ментов. Ни в какую. Только шушуканье, шорох и смятение в ответ.

Скорее милицию переименуют в полицию, – понял я и расстроенный вышел на улицу, сел на ступеньки крыльца и закурил.

– В чем проблема? – спросил Мелкий.

– Не хотят пускать, скоты!

– Не ссы. Сейчас мы их выкурим! – уверенно прогнусавил он, тыча пальцем в плотную грудь неба. – Твой балкон?

– Ага! – кивнул я.

Все так же, не выходя из машины, встав одной ногой на дверцу джипа, Мелкий вскарабкался на крышу.

В зубах у него по-прежнему торчала недокуренная цыгарка, которой он, видимо, и собирался выкуривать забаррикадировавшихся.

– Ну, все, суки, вы меня достали! – сказал он. – Иду на штурм.

Подпрыгнув, Мелкий ухватился за прутья балкона и подтянулся. С его комплекцией подтягиваться и лазить по балконам было самое то. Когда-то Мелкий промышлял форточными кражами.

Но сегодня он в форточку лезть не собирался – не комильфо. Схватив стоявший на балконе табурет, он разбил им стекло в такой дрызг, что визг по обе стороны рамы поднялся нехилый.

Видимо, карма у меня такая. То один придурок дверь подожжет, то другой табуретом стекло вышибет.

– Мамочки! – выбежал на балкон Мелкий с радостным криком. – Шланг, ты не представляешь, тут столько баб! Одни голые бабы!

Я стоял внизу и глядел, как Мелкий то вбегает в квартиру, то выбегает на балкон, чтобы поделиться со мной и мальчишками все новыми и новыми впечатлениями.

 6

Когда мне надоел этот спектакль одного актера, я поднялся по лестнице сам. Сколько ни говори «халва» – во рту слаще не станет. Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать.

 Дверь мне открыла полураздетая девица, из-за спины которой секунду спустя выглянула другая, поменьше, тоже полураздетая. Мелкий, когда я его нашел, походил уже на хлипкое фиговое деревце без листиков.

 – Жарко, – оправдывался Мелкий, обмахиваясь чьим-то лифчиком.

 С двух сторон его подпирали потные тела девушек. Он бы еще батареей из дюжины тел обложился…

 – Ты че, себя французским королем Карлом Девятым вообразил, решил нагревать меня и постель женскими телами?

 Не успел я сделать выговор Мелкому, как появился Штырь. Примчался, как миленький по чьему-то звонку.

 – Что вы здесь, дебилы, дебош устроили, девок напугали! – Штыря аж всего трясло, даже губы дрожали.

– Это и есть твои работники из Таджикистана, латифундист хренов, – перешел я в наступление.

– Ну, типа того! Сам видишь, все девчонки из Шимкента! – пояснил он, глядя куда-то в сторону, то ли от меня, то ли от полураздетой девицы. Штырь редко когда смотрел собеседнику в глаза.

– А что, по-моему, нехилый публичный дом, – вставил словечко Мелкий.

 Вот именно – публичный дом. Из моей квартиры сделали публичный дом в прямом смысле слова. Боже, что сказала бы моя бедная бабушка, от которой в наследство мне и досталась квартира. Когда бабушка переезжала к родителям и оставляла мне хату, она умоляла только об одном – не водить сюда девок. Бабуля была сначала коммунисткой, а потом ударилась в религию. Десять последних лет просидела на лавочке, борясь за нравственность подъезда и района.

 – Значит, обманул, брателла? Значит, вы с ними и есть эти черножопые рабы из Мексики? – не зная, за что притянуть Штыря, с досады ляпнул я.

– Они и есть рабы, – отвечал за базар Штырь. – Мы у них пашпорта отняли. А я здесь вроде надсмотрщика-сутенера.

Штырь шепелявил и, как местная интеллигенция, говорил «пашпорта» и «прошпект».

 – А я думал, ты завязал. Моя бабуля этого не переживет.

 – Какое мне дело до твоей бабули. Черт с ней, она свое отжила! Теперь мне на что-то жить надо!

 – Эй, Штырь, а где обещанный евроремонт? – нашел я, за что привлечь Штыря.

В ответ молчание. Квартира изменилась только в том смысле, что добавилось двуспальных кроватей, шмотья и штор.

– Ремонт будет, – нашелся Штырь.

 – Когда? Слушай, либо плати сейчас, либо выметайтесь из моей конуры, – я оттолкнул Штыря в сторону и отправился на поиски Мелкого, который в этот момент в одной из комнат обжимался и хихикал с очередной полураздетой девицей. А может, все с той же. Широкоскулые, смуглые, узкоглазые, коренастые девушки были как на подбор –одна похожа на другую. И имена как на подбор – Изольда, Ариадна, Брунгильда...

 – Эй, Мелкий, и ты туда же? Оппортунист без портков!

– Сам ты онанист! – огрызнулся Мелкий.

– Не горячись, не горячись, – поспешал за мной Штырь, – ремонт будет, обязательно будет. Слово пацана. Пацан сказал, пацан сделал!

– Да не суетись ты, – оторвался от проститутки Мелкий. Он будто вспомнил свое призвание участвовать в словесных разборках. Когда-то Мелкий считался в дебатах среди пацанов главным спецом.

– Пойдем выйдем на улицу, поговорим как пацаны, – шлепнул Мелкий Штыря по плечу, – разговор серьезный назрел!

 7

Они удалились, а я решил осмотреть квартиру: нет ли здесь еще каких недоделок. Заглянул в туалет и в ванную, заваленную кучей полотенец, халатов и женской косметики. На кухне было полно всяких сладостей и банок из-под тоника и энергетиков…

Насмотревшись на этот кавардак, я вышел на улицу и узрел такую картину. Мелкий с ногами забрался на капот машины – видимо, чтобы казаться крупнее, – сев по-пацански, он растопырил как можно шире коленки и пальцы рук и ног.

– Слушай сюда, – говорил он Штырю, – нам эта шняга совсем не понравилась. Если не уважаешь своих пацанов и не отвечаешь за базар, ставим тебя на счетчик. Чтоб к завтрашнему дню ты подогнал нам штуку баксов за обещанный евроремонт. А если не подгонешь, то сумма возрастет на десять процентов. И так каждый день.

– Ну, ты это, давай потише на взлете! – попытался было возразить Штырь.

– А эту, – указал он на вышедшую на балкон рябую девицу, – эту донну мы берем с собой в качестве залога и аванса.

– Это уже перебор, – попытался снова возразить перепуганный Штырь. Он впервые видел Мелкого с вытаращенными глазами.

– Все, базар окончен, – сначала сплюнул, а потом и спрыгнул на землю Мелкий, – Завтра ждем от тебя тридцать косарей. А пока берем в счет комиссии и отступных девочку.

Он ушел за девицей и через пару минут вытолкнул из подъезда смуглую девчушку- подростка лет четырнадцати-пятнадцати – хрупкую, но с пухлой грудью. Такую маленькую, миловидную, с большими серо-голубыми глазами.

– Мне эта больше понравилась, – пояснил он свой выбор, – ну, все, мы погнали.

8

Мелкий усадил малолетку на переднее сидение рядом с собой. И не то чтобы я ревновал, девушка мне совсем не понравилась – чересчур тощая, с большим круглым лицом, огромными глазами и маленьким мозгом. И чего Мелкий в ней нашел? Скорее я ревновал к переднему сиденью. И к лобовому не тонированному стеклу, из которого открывался прекрасный вид на город.

Поскольку после столь содержательного разговора ехать куда-то со двора было надо, Мелкий предложил просто погонять по Москве! А может, и скататься в Серебряный бор.

 – У вас что, в бору купаются за неимением водоема нормального? – съязвила и засмеялась собственной шутке малолетка. – Когда нет воды и тенечек сгодится?

Всю дорогу Мелкий и его девица хихикали и говорили о какой-то ерунде. Такое впечатление, что у них там в Шимкенте все вода на воде. И все три часа, что мы катались по Москве, я сидел сзади и слушал их пустую болтовню. Чуть сума не сошел от потока бессмыслицы.

– Девушка, а девушка, а как вас зовут? – высунул я нос с заднего сиденья, чтобы поближе быть к веселью. На этот раз я заревновал к возникшему между ними непосредственному вербальному контакту.

– Асоль!

– А он Грей! – заржал я, указывая на Мелкого.

В ответ недоуменное молчание. Моя шутка не имела никакого отклика. Вот если бы я сказал: «а меня Коля» – тогда да, тогда бы они заценили.

– Ну и дура, – откинулся я на заднее сиденье. Впрочем, вскоре я смирился и уже не обращал на них никакого внимания. Я смотрел в окно и думал, не далеко ли мы зашли в этом своем ребячестве.

– Нет, я не такой! – помолчав минут десять, прикинув, что к чему, проявился Мелкий.

– Не хочешь быть Греем, будешь Тристаном. Пора тебе, Мелкий, уже расти и превращаться из мальчика в мужа, в настоящего рыцаря.

– Сам ты дристун, – заметил Мелкий и резко рванул рулем в сторону то ли обочины, то ли встречки, – что, испугался? Наложил в штаны?

Асоль расхохоталась. Ее звонкий серебристый смех ионизировал воздух, защищая пространство от микробов раздора.

 9

В Серебряном Бору на Москве-реке наше положение с Мелким слегка выровнялось. Раздетые все одинаковы. Мы валялись на гальке и на мир смотрели сквозь зеленое стекло пивных бутылок.

– Мальчики, как я рада, что с вами поехала, – грелась Асоль под солнцем, что как горшочек с жарким прожигал ей грудь. Проступающие сквозь купальник молекулы были не крупнее прочих капель на ее теле. Когда солнце начало клевать носом, я предложил собираться. В мокрых плавках все нырнули в кожаный салон. Мелкий включил кондиционер, и мы принялись обсыхать. Чтобы не просохнуть насквозь и не спариться, мы заехали в какой-то бар и пропустили по стаканчику другому. Точнее даже не в бар, а в рюмочную – бывшую заводскую столовую, где я заказал «Кровавую Мэри» и горшочек бифстрогонофа с томатной подливой и горошком, а Мелкий стакан текилы.

К текиле дебил мелкий не долго думая по привычке выбрал селедку с картошкой.

– Как запущу себе в брюхо эту рыбину, – наглаживал себя по животу Мелкий, – пущай там поплавает.

– Текилу надо пить так, – просветил я, – сначала слизывают соль, затем выпивают текилу, а потом закусывают лимоном или лаймой.

– Да ну! – с недоверием посмотрел на меня Мелкий, затем в глубины выбранного прозрачного напитка. Лимон к краю небольшого узкого стакана прикреплен был, а вот соль по пути рассыпалась.

– А соль где, – забегал от одного столика к другому Мелкий будто его рубашка испачкалась менструациями моей «Кровавой мэрии», – а соль где!

– Я здесь, – остановила Мелкого, вышедшая из уборной Асоль.

– Да не ты, дура! – выругался Мелкий. – А соль, которая с Лаймой.

– Я здесь малыш, – поймала Мелкого за руку местная проститутка из Прибалтики, – я та, кого ты ищешь, Лайма!

У Мелкого больше не было не матерных ругательных слов для глупых женщин и он, махнув с досады рукой, бросился носиться от столика к столику, как ошпаренный, дальше, пока не добежал до входа на кухню.

– Где у вас тут соль? – завопил он на пожилую посудомойщицу, приняв ее за шеф-повара.

– Соли нет, – отвечала посудомойка, жаль, что не рубашкомойка.

– Как нет соли? – возмущался Мелкий, – в блевалке и нет соли?

– Мы Украине газ перекрыли, а они нам соль, – пояснила политпросвещенная старушка. – Во всей стране соляной кризис.

– Не хрена себе, так недолго и до соляного бунта.

– Пропажа соли и спичек первый признак начинающейся войны, – подумал я. – Но с кем? С Украиной или с Мелким. А может разгромить эту блевалку-помойку? Но не здесь же Мелкого валить?

– Пойдем отсюда! – приказал я Мелкому. – Хватит паясничать!

– Куда?

– К луже, что поглубже. Теперь твоя очередь в помоях оказаться.

10

После бара я уже хотел было предложить вернуть машину хозяину – мол, поигрались и хватит – и разбежаться по домам. Но Мелкий сам привез нас к возвышающимся над Строгиновской поймой Алым парусам. Мелкого после попойки тянуло на место преступления, как того мелкого беса-преступника. С набережной Москвы-реки, в лучах заходящего красного солнца, жилой комплекс «АП», выглядел живописно – словно фрегат подставивший свои паруса под завихрения ветра.

– Что теперь, – поинтересовалась Асоль, – куда мы приехали?

– Теперь вроде бы пора идти на квартиру.

– Вы что, живете здесь?

Денег на продолжение банкета у нас не осталось, а вот ключи от квартиры, куда мы выгружали мешки для евроремонта, еще были. Мелкий помог Асоль выйти, как галантный джентльмен, придержал двери джипа и подъезда. Мы поднялись; даже без связывающего цемента за плечами это оказалось нелегко.

Огромная квартира без перегородок – только несущие столбы – напоминала заваленный мешками трюм. На месте предполагаемой ванны и кухни проведены трубы с водой – металлопластик вдолблен прямо в стену, новые врезанные кранчики «Бугатти» напоминали вентиля паровой машины. В углу свалены мешки со штукатуркой, выравнивающей смесью, бетонитом – все, что мы, как рабы, успели поднять. Старый кухонный стол, табуреты.

В другом углу под целлофаном примостился новенький диванчик – его хозяин взял по дешевке на строительном рынке. Предположительно, на нем должны были спать маляры-штукатуры.

– Круто! – кружилась на неровном полу, как на палубе корабля, Асоль. – Вы действительно крутые ребята!

Она спьянилась от полстакана красного вина, и теперь ей все виделось в розовом свете. Плиссированная юбка обнажала стройные ножки и загорелые коленки.

Не выдержав соблазнительного зрелища, я вышел на балкон полюбоваться уже ночной Москвой. Тысячи сигнальных огней, словно буйки, обозначали фарватеры дорог. Окна маяками предупреждали о скалах и рифах многоэтажек.

Когда я вернулся, Мелкий рассказывал Асоль, где он поставит двуспальное ложе, где сделать детскую для их ребенка, где кабинет. Он слово в слово повторял то, что нам, хвастаясь, рассказывал бугор. Он успел втюхать ей, что это его квартира.

– Ты, правда, на мне женишься? – в шутку обняла его Асоль. – И у нас будет ребенок?

– А машину, – говорил Мелкий, – перекрасим в белый цвет!

Они слились в долгом глупом поцелуе. Чтобы не мешать наметившейся идиллии, я снова вышел на балкон и снова закурил. Сигарета за сигаретой тлела в моих зубах. Я стоял на маленьком балкончике, вжимаясь в стену. Огромная пустая квартира, заполненная целиком непосредственной радостью двух юнцов, навеяла на меня щемящую тоску.

11

– Машину надо будет вернуть, – заметил я Мелкому, когда он, нацеловавшись, вышел на балкон пересохшими губами присосаться к сигарете.

– Не сейчас, – сделал Мелкий короткую затяжку.

 – А когда? Когда нас найдут и вышибут нам мозги?

– Мне плевать на это! Я сейчас счастлив!

– Ну, все, Мелкий, – взорвался я, – это зашло слишком далеко! На, звони хозяину и говори, что мы оставили машину, где взяли. Пора сваливать.

– Плевать, – не сдавался Мелкий. Он делал мелкие затяжки и после каждой плевал с балкона.

– Ты что, совсем потерялся, Мелкий. Нас убьют из-за машины и из-за этой девицы. Очнись. Она же просто проститутка.

– Она Асоль. А машину можно перекрасить в белый цвет, тогда ее не найдут.

– Асоль? Такие имена только у проституток. Очнись, Мелкий. Никакого белого цвета. Что ты голову девчонке морочишь. Скажи ей, что это не твоя машина.

– Заткнись, – сказал Мелкий.

– Сам заткнись!

И Мелкий заткнулся, потому что увидел Асоль. Она стояла на пороге балкона и слышала часть разговора. На фоне солнца ее силуэт был черным.

– Мы работали здесь, – сказал он Асоль, – эти мешки мы разгрузили. Мы не капитаны этого корабля. Мы его чернорабочие рабы.

– И машина тоже не наша, – добавил я. Надо было поскорее разрушать созданный на пустом месте пустой квартиры образ, чтобы у Мелкого не было соблазна врать и идти в своей лжи до конца.

– Мы ее угнали! – признался Мелкий.

– Скорее, взяли напрокат, – уточнил я.

– Но если ее перекрасить в белый цвет, тогда получится, что мы ее угнали.

 – Но мы этого не сделаем! Никогда!

– Ну все, хватит танцев и прелюдий, – сказал Мелкий зло, выкинув бычок и вернулся к Асоль в квартиру, – раздевайся давай! Пора переходить к делу!

 Я, чтобы не слышать их сладострастных стонов, свесился с балкона. Ветер ватой закладывал мне уши, запредельный шум и гам с проезжей части тонули в ней. Высота вызывала головокружение, в животе замутило. А что, если на корабле Асоль изнасиловали пьяные матросы Грея? А троянцы так и сгнили в чреве коня, набившись туда словно алчные черви? – от одной мысли, что чудес на свете не бывает, становилось тошно.

 12

 – Я уже все, теперь твоя очередь, – не прошло и пяти минут, как Мелкий вышел на балкон в одних стрингах. Видимо, он думал, что в них кажется взрослее и сексуальней.

 – Я как-то не хочу! – брезгливо поморщился я.

 – Не, не отмазывайся, все должно быть по-братски, – он принял из моих рук сигарету, я из его должен был принять эстафету с Асоль.

До сего момента мне никогда не приходилось чпокаться с проститутками, но я согласился, потому что мужик без бабы, как вошь без ног. Лежа на Асоль, глядя в её глаза, в которых с каждым движением становилось все меньше детско-голубого и все больше серо-безразличного, сотрясая её такую хрупкую – одни кости, скелет, как купюра в четырнадцать форинтов, – я чувствовал себя вошью, обретшей одну ногу, мешком с цементом на хрупких плечах. Мешком с серой пылью, придавившем человечка, как ни крути.

 На этом кажется наше приключения, наше плаванье в море неизвестности закончились. Нам и нужно-то было всего – покуражиться да вскружить голову несмышленой малолетке.

Когда я вышел на балкон, Мелкий с кем-то эмоционально общался по моему мобильному телефону.

– Да, успокойся ты, – кричал он в трубку, – все, сейчас мы ее вернем. Сейчас она приедет к тебе на троллейбусе.

– Что случилось?

– Эти придурки наняли тех громил с бычьими головами, чтобы найти нас. Помнишь зверюгу Серегу и его кореша? Угрожали вырвать нам руки-ноги. Они уже навестили твою бабулю.

– Все пора собираться и валить, – подумал я зло. Да и Мелкий похоже такого же мнения. Вся его крутизна, весь его бунт закончился на теле подростка. Выплеснули чуть-чуть эмоций и пара – и готово дело. Теперь можно и расслабиться. Какие мы все-таки мелкие, никчемные, плоские людишки.

 – Урод ты, – бросил я Мелкому, надевая пиджак, – ты посмотри, кого ты подцепил. Асоль в это время натягивала через голову платьишко на свое хрупкое тельце.

 – А сам-то? Я, что ли, предложил ехать к тебе в публичный дом? Я стал наезжать первый на Штыря?

 – Мешок ты безвольный!

 – Кто мешок с говном? – возмутился Мелкий. Говно – это он уже сам придумал. Придумал и приписал. – Пойдем выйдем на улицу и поговорим как пацан с пацаном.

13

– Вы только меня не забывайте! – попросила Асоль, поправляя волосы и платье. – Не забудете? А?

– Не забудем! – отмахнулся я. Сейчас нам было не до нее.

– Обещаете?

– Обещаем!

Собравшись, мы спустились на безлюдный двор, из которого в «Алых парусах» сделали стадион.

– Ты хорошо подумал, – плелся сзади Мелкий, – ты, длинный и дохлый? Я же тебя, как глисту, пополам переломлю.

– Там разберемся, – отвечал я.

– Я маленький и коренастый. Выносливый, значит. А у тебя дыхалка, доходяга, как у запорожца, – Мелкий был мастером психологических атак.

Мы прошли под резной аркой в детский городок, и там попали в какие-то лабиринты, обвитые плющом. Проплутав по ним несколько минут, вышли на песчаную площадку. Затем мы встали друг против друга, образовав треугольник. То ли Бермудский, то ли любовный. Я не понимал, я терялся, глядя то на Асоль, то на приятеля.

– Ну, что будем делать? – ерепенился Мелкий перед Асоль. – Драться или сопли жевать?

– Не знаю, – пожал я плечами и ласково посмотрел на Мелкого, – ты-то сам чего хочешь?

– Какого хера ты оскорблял меня перед моей девушкой весь день?! – Мелкий искал, к чему придраться и с чего начать.

– Скорее, я ее оскорбил при тебе! – подсказал я.

– Ты что меня пидором назвал? – Мелкий потирал руки, мелко озираясь по сторонам. Этим растиранием он сам себя заводил.

– Когда? – растерялся я.

– Сегодня в машине, когда спросил ее имя, а потом сказал, что я гей. А потом еще и дристуном. А сейчас мешком с дерьмом.

Про мешок, повторяю, это он сам выдумал.

– А-а! – засмеялся я и тут же получил шлепок по скуле.

Я ударил в ответ, когда он посмотрел в сторону, на Асоль, мол, какое впечатление произвел на нее его мужской выпад.

Драться с Мелким было одно удовольствие и очень потешно. Он не доставал до меня руками. Не дотягивался до подбородка. Я же наносил точечные удары, как американцы, и отскакивал в сторону, подальше от ответа. Бил по самым уязвимым местам – прямо в подбородок и в нос. Пока не пошла кровь.

Но дрались мы, как выяснилось, не до первой крови, а до первых слез. Мелкий не выдержал и расплакался от беспомощности. Я пытался его успокоить, но у меня плохо получалось.

– Ты чудовище! – выкрикнул сквозь слезы Мелкий. .

– А ты Тезей, – его рубаха стала красной от крови.

Думаю, он это высказывание принял за очередное оскорбление. В общем, он меня опять не понял и от этого, от моего превосходства в росте и интеллекте, расплакался еще больше.

Тут, к счастью, подоспела Асоль. Она вынула из кармана носовой платок, расправила и принялась вытирать Мелкому красные сопли и глаза. Окровавленная рубашка последнего была для нее настоящими алыми парусами. Они обнялись и пошли по набережной прочь от почерневших в темноте «Алых парусов» латифундистов.

Больше я их не видел никогда в жизни. Не знаю, решили ли они бежать вместе или Асоль вернулась назад в притон. Сегодня, по прошествии многих лет, я сомневаюсь, правильно ли я поступил, заставив Мелкого отказаться от планов похищения джипа, от по-детски безрассудного бунта и наивного желания идти против минотавров системы? Не был ли я чересчур жесток? Спас ли я завравшегося и зарвавшегося Мелкого от верной гибели или наоборот погубил, убив их с Асоль мечту?

Иногда, выходя с сигаретой на балкон и глядя на вечернюю Москву, я думаю о них. Порой, завидев белый джип, я вздрагиваю, и мне хочется, чтобы из него вышли Асоль с Мелким и, обнявшись, побрели вдоль по набережной.