Владивосток-3000. Киноповесть о Тихоокеанской республике

Старый по владивостокским меркам дом — вероятно, он был построен в начале ХХ века. Таких домов в городе осталось немного, только в центре. «Светланская, 73» — говорит вывеска на углу дома, продублированная на английском и китайском. Балкон, выходящий на центральную улицу, уже бодро шелестящую с утра автомобильными моторами. На балконе стоит человек. Он затягивается сигаретой, облокотившись на балконные перила. Ему, должно быть, около сорока, но вряд ли больше, при желании о его возрасте можно сказать что угодно — от «уже не мальчик» до«молодой ещё». Возможно, он огорчён чем-то или размышляет о неких непростых вещах, а может быть, просто толком не проснулся ещё или, кто его знает, вообще не спал. У него усталые глаза, тяжёлый взгляд, плотно сжатые губы и чуть впалые щёки.

Перед глазами человека — улица, за ней угадываются мачты, причалы, очертания судов — это бухта Золотой Рог. По улице проходят один за другим двое — сначала мужчина, потом женщина, оба одеты в форму, напоминающую военно-морскую, но чем-то от неё отличающуюся. По противоположной стороне идёт колоритный немолодой человек, похожий элементами одежды на моряка. Это известный всему городу Вечный Бич. Вот он останавливается и совершает странные движения руками — какие-то широкие жесты, явно исполненные смысла. Человек внимательно наблюдает за Бичом и обнаруживает, что старик подаёт знаки кому-то ещё на противоположной стороне улицы. Тот, в свою очередь, отвечает Бичу такими же размашистыми угловатыми жестами. Человек на балконе переводит взгляд в сторону бухты, потом провожает глазами удаляющегося по своим делам Вечного Бича, но ему явно не до них, он погружён в какие-то свои мысли. Вынимает из кармана рубашки мобильный телефон, коротко смотрит на экран, прячет телефон назад. В этот момент телефон начинает звонить. Мужчина резким движением снова выхватывает телефон, бросает сигарету и нажимает клавишу.

— Ну, привет! Как поживает Инопланетный Гость? — говорит трубка чуть игривым женским голосом.

— Привет-привет! Как раз думал о тебе, Оль…

— Что думал?

— Это не телефонный разговор.

— Вот прямо не телефонный?

— Не телефонный.

— Правда-правда?

— Абсолютно. Ты как, вечером сможешь выбраться?

— Ещё не знаю, сегодня много работы.

— Постарайся, а? Я заеду… В общем, я тебе позвоню после обеда, и решим. Хорошо?

— Ну звони.

— Позвоню, позвоню. Целую!

Человек, названный Инопланетным Гостем, прячет телефон и снова затягивается сигаретой.

Вдруг он встречается взглядом с пожилой женщиной, глядящей на него с соседнего балкона.

— Не местный, что ли? — спрашивает она.

— Что? С чего вы взяли? — грубовато отвечает он.

— Ты откуда такой?

— Ну, предположим, из Москвы, — отвечает Гость.

— Оно и видно, — говорит женщина. — У нас так не принято!

Женщина скрывается за балконной дверью. Мужчина озадаченно смотрит на её балкон, потом на свою сигарету в руке. Бросает окурок и возвращается с балкона в комнату, покусывая нервно нижнюю губу. Включает ноутбук. Пока тот прогревается, нажимает клавишу поттера. Тот сразу начинает шуметь. Рядом с чайником — картонная коробка с надписью «Птичье молоко». Гость усаживается за стол, на котором установлен ноутбук, и начинает быстро-быстро стучать по клавишам.

Он действительно Инопланетный Гость. Он прибыл из Москвы, оказавшейся теперь за линией

государственной границы Тихоокеанской республики. Он говорит всем, что приехал во Влади- восток с деловыми целями, что он — бизнесмен, заинтересованный в продукции марикультуры, столь активно развивающейся во Владивостоке-3000. Он вроде бы хочет наладить поставки в Россию местного гребешка и трепанга, а ещё лучше — освоить технологии его выращивания на морских фермах и, возможно, открыть нечто подобное на каком-нибудь западном море.

В действительности Гость — кадровый разведчик, попросту — шпион, в звании подполков-

ника. Бизнесмен, интересующийся марикультурой, — это легенда. На самом деле он собирает разнообразные политэкономические данные о молодой Тихоокеанской республике. На основе этих разведданных московские аналитики попробуют по возможности объективно оценить потенциал Тихоокеанской республики — её действительную военную и экономическую мощь, уровень политической стабильности, социальные механизмы, на которых держится Владивосток-3000.

С развитием космических технологий, когда небо заполнилось сотнями разнообразных спут-

ников и любой сарай стало можно рассмотреть в деталях при помощи общедоступных гугл-карт, традиционный шпионаж, знакомый нам по старым фильмам, отошёл на второй план. Без всяких «легалов» и «нелегалов» прекрасно видно, где стоит «секретный» завод, где базируется флот и куда нацелены ракеты. Но что-то важное в Тихоокеанской республике оставалось таинственным и недоступным — даже для подготовленного наблюдателя. Она воспринималась со стороны поистине как иная планета, и тихоокеанцы, по-прежнему использовавшие русский язык в качестве основного, словно говорили с москвичами на другом языке, для которого ещё не нашлось адекватного переводчика. Подходить к республике с традиционным аналитическим инструмента- рием оказалось неправильным и малоперспективным. Инопланетный Гость, заброшенный во Владивосток под заурядной легендой предпринимателя с не менее заурядной фамилией Максимов, должен был совершить глубокое погружение и попытаться изнутри рассмотреть все нервы и артерии, составляющие основу жизни тихоокеанцев. Провести, если угодно, вскрытие, которое всегда что-нибудь покажет. В Москве «ястребы», упрямо не признававшие независимость востока, не отказались от мысли со временем присоединить Тихоокеанскую республику к России и восстановить былое влияние в Азиатско-Тихоокеанском регионе — если не в лоб и пока без прямых военных операций, то по крайней мере экономически, информационно, путём перевербовки местных элит, по «абхазскому», «южноосетинскому» или какому-то ещё сценарию. Это называ- лось у московских стратегов «Операция «Владивосток-3000». Москве, уже практически потерявшей Кавказ и Крым, был остро нужен выход к тёплому морю, которое теперь оказалось у тихоокеанцев. Нельзя было потерять и Сахалин, где сепаратистские настроения становились всё сильнее. Но для того, чтобы приступать к операции по наращиванию экспансии в регионе, республику нужно было понимать, иметь исчерпывающую информацию о том, чем и как она живёт, выявить все её уязвимые точки. Максимов считался одним из лучших разведчиков, и на него возлагались очень серьёзные надежды.

С Ольгой он познакомился не случайно, хотя она об этом не знала. Её отец — крупный учёный

в Тихоокеанской академии наук — занимался как раз морской биологией и считался знатоком ма- рикультурных технологических нюансов. Максимов рассчитывал, используя свои профессиональ- ные навыки обаяния, «подкатить» через Ольгу к её отцу-профессору. Но профессор, похоже, не очень-то посвящал дочь в свои секреты. Работала она в какой-то туристической, что ли, фирме и от гребешков с трепангами была далека. Главное же — по части обаяния она могла легко дать фору Максимову, хотя и не обучалась, как он, в спецшколе особым приёмам воздействия на человеческую психику. Он почувствовал это с самого начала и с удивлением понял, что влюбляется, хотя уже давно не позволял своим эмоциям выходить из-под контроля. Вот и сейчас он безумно хотел снова встретиться с Ольгой — хрупкой, стройной, темноволосой и темноглазой, чем-то неуловимо напоминавшей японку, хотя никакой японской крови в ней быть вроде бы не должно было. Он  боялся признаваться себе, что хочет её видеть просто так, а не из профессиональных целей. Причём боялся он не самой Ольги, не возможного романа и не предполагающихся осложнений, а только своей увеличивающейся зависимости от этой молодой женщины. В то же время потерять её Максимов боялся ещё больше.

«Горы здесь называют сопками, — пишет Максимов в своём очередном донесении, стуча по

клавишам лэптопа. — Таких словечек в тихоокеанском диалекте русского языка хватает. Напри- мер, “очкурами” зовутся разного рода задворки и чёрные ходы, БАМом — не Байкало-Амурская магистраль, а один из районов Владивостока, причём никто не знает почему. “Медведками” на- зывают существ вроде креветок, только крупнее и в жёстких костяных панцирях. Вкусная штука, кстати».

Эти словечки поразили его во вторую очередь после прибытия во Владивосток. В первую он был удивлён левосторонним движением — он, конечно, знал об этой особенности республики, но в первые дни никак не мог привыкнуть к тому, что при переходе дороги следует сначала смотреть направо и только потом — налево. «Введение левостороннего движения на автодорогах республики после отделения от России было скорее ритуальным шагом, нежели какой-то практически оправданной мерой, — сообщал он в Москву в одном из первых своих донесений. — Правый руль здесь считается категорией политической и культурной, на одной из городских площадей даже установлен памятник Правому Рулю, называемому тихоокеанцами символом свободы. В то же время левый руль здесь не запрещён и даже считается у некоторых чудаков особым шиком, как и в Японии. Интересная деталь, кстати: при нумерации домов здесь выпадает цифра 4. Вроде бы потому, что она считается на востоке недобрым предзнаменованием, как у суеверных европейцев — 13. Соответствующий иероглиф, если я правильно понял, обозначает “смерть”… На улицах очень много людей в форме. Сначала я решил, что здесь такая мода или же наши сведения о численности военно-морского флота республики сильно приуменьшены, но, как выяснилось, всё объясняется проще. В форму наподобие военно-морской, но с некоторыми ведомственными различиями здесь одето каждое должностное лицо…».

Инопланетный Гость прерывается. Наливает кипятка в чашку, заваривает какого-то зелёного

китайского чая, который купил накануне у старика в китайском квартале за десять «тихоокеа- нок» — местных денежных единиц, именуемых также «крабами» из-за изображения республи- канского герба. «Очень вкусно, корефана!» — уверял тот. Пробует. Чёрт его разберёт, этот зелёный… К нему надо привыкнуть. Берёт из коробки с надписью «Птичье молоко» конфету. Продолжает сочинение отчёта: «Из-за легендирования в качестве бизнесмена, занятого вопросами марикультуры, я в первую очередь познакомился с предприятиями соответствующего профиля — «ПриМорская капуста», «Гребешок Пасифик» и другими. Вместе с тем какого-то явного интереса со стороны местных предпринимателей на предмет налаживания поставок их продукции в Москву или продажи ноу-хау я почему-то не вижу. Предложения о выгодных «откатах» их тоже не возбудили. Вообще, с коррупцией здесь как-то подозрительно: взяток никто не берёт и не предлагает. Не совсем представляю, как такое возможно, — не исключено, что мне просто незнакомы некие местные неписаные коррупционные правила. Но, с другой стороны, эталоном тотальной коррумпированности в своё время, как мы знаем, считалась Грузия, а потом оказалось, что даже в Грузии эту напасть можно побороть очень быстро, было бы только желание. Опять же — хрестоматийный пример Сингапура и курс Ли Кван Ю…».

Максимов снова выходит на балкон и закуривает. Кто изобрёл для него такую легенду, при

чём тут вообще марикультура? Этих тихоокеанцев не поймёшь: на словах все готовы сотрудни- чать, но когда доходит до реального дела… «Мы подумаем», «мы позвоним» — Максимов уже знает, что у японцев эти вежливые формулировки означают категорический отказ, так же как во- прос «Не желаете ли ещё риса?» подразумевает, что надоевшему гостю пора убираться восвояси. Может, они переняли у японцев этот долбанный восточный этикет? Но почему они, чёрт побери, не хотят торговать своим гребешком в Москве и Питере — насколько там больше рынок сбыта! — ругается про себя Максимов. Ему уже предложили наладить поставки в Москву «доширака» — местной чудо-лапши якобы с антиканцерогенным эффектом, и даже «химки» — лёгкого наркотика, приготовляемого из местной конопли. А вот с гребешком… Ну и придумали бы ему другую легенду — про лес там или хоть рыбу. Минтай какой-нибудь или камбалу.

Максимов даже начинает подозревать какой-то подвох. Возможно, гребешок — это вовсе не

тот обычный моллюск, каким он кажется. Возможно… Впрочем, его подозрения пока не имеют никаких сколько-нибудь внятных очертаний, поэтому в своих донесениях в Москву он о них ничего не говорит. Тем более что Москву вся эта марикультура на самом-то деле не очень-то инте- ресует. Максимов продолжает собирать сведения об экономике, армии, повседневных привычках тихоокеанцев… Но сильнее всего разведчика интересует один-единственный тихоокеанец. Вернее, тихоокеанка.

— Ну давай уже свой «не телефонный»! — говорит девушка.

Максимов молчит.

Ольга сама начинает рассказывать ему чтото о своей жизни. Она моложе его и кажется по-

хожей на девочку рядом с подполковником, хотя, возможно, тут не в одном возрасте дело…

— А ты? — заканчивает свой рассказ девушка.

— Я? — спохватывается забывшийся Максимов. Она, кажется, что-то спрашивала его о дет-

стве, о юности… — А я, ты знаешь, жалею, что не родился здесь, у вас.

— Но ты же можешь переехать сюда, — говорит Ольга.

Максимов смотрит на стройные мачты яхт, едва видимые за горящими на парапете Спортив-

ной гавани фонарями.

— Ты же знаешь, Оль. У меня там — семья и вообще… Знаешь, чувствую себя как какой-то

Штирлиц.

— Почему Штирлиц? Ты ведёшь двойную жизнь?

— Нет, я не в том смысле… Я когда-то читал книжку «Пароль не нужен» о приключениях

молодого советского разведчика Штирлица. Он тогда ещё не был Штирлицем — носил фамилию Владимиров и взял себе оперативный псевдоним Исаев. В 1921 или 1922 году, не помню точно, он попал во Владивосток с заданием от самого «железного Феликса» — Дзержинского — внедриться в белогвардейскую верхушку города.

— И как, внедрился?

Пара заходит на полуразбитый пирс, где находится несколько фигур — рыбаков. Что-то они

ловят ночью, может быть, кальмаров или креветок. Светят мощным фонарём на воду. Один из рыбаков руками «семафорит» что-то другому, находящемуся на противоположном конце пирса.

— Внедрился… — глухо отвечает Максимов. — Нашёл здесь свою любовь — Сашеньку,

а потом ему поступило новое задание — с последним пароходом уходить с белыми из Владивосто ка в эмиграцию. В составе флотилии адмирала Старка. В Китай, а потом в Европу… И вот он стоял на корме отваливающего парохода — был дикий гвалт, все спешили залезть на этот пароход, боялись, что не хватит мест, а во Владивосток уже входили с севера части Народно-революционной армии, в лицо Исаеву бил горький солёный ветер, вызывая слёзы, началась дикая давка, суета, переполох… А он стоял на корме и смотрел на Сашеньку — она оставалась в городе, провожала его, стояла на причале… Наверное, плакала, не помню. В следующий раз Исаев увидел её, кажется, четверть века спустя. Да и то — что это была за встреча, в кафе «Элефант» на несколько минут, когда нельзя даже поговорить, а только посмотреть друг на друга…

Максимов обречённо смотрит себе под ноги.

— Грустная история. И… у тебя такой тревожный голос, ты не замечал этого? Но ты себя не

программируй. Бывают истории со счастливым концом! — говорит Ольга и целует Максимова.

Они стоят обнявшись. Наконец Максимов отрывается, долго смотрит на Ольгу и спрашивает:

— Слушай, а что всё-таки за штука этот ваш знаменитый гребешок? Твой отец мне об этом не

расскажет, он же специалист? Мне это страшно интересно.

Ольга меняется в лице. Высвобождается из объятий подполковника и отстраняется.

— Никогда не задавай мне таких вопросов, — наконец говорит она строго и даже надменно. — Я хочу домой.

— Хорошо, — покорно отвечает Максимов и лезет в карман за сигаретами. Но Ольга его одёр-

гивает:

— И не кури при мне! Знаешь, у нас вообще курить не принято.