Фото: Кирилл Овчинников
Фото: Кирилл Овчинников

 

«Ты где? Стой там, стой там. Я тебя сейчас подхвачу». Только что Поляков звонил с другого конца Москвы, и вот через секунду он уже необъяснимым образом выруливает из метели на красном английском кэбе с лондонскими номерами и горящей табличкой «такси». Его экипаж так эффектно смотрится на фоне Василия Блаженного, хоть кино снимай. На банкире щегольские белые бурки, каракулевая шуба и шапка-пирожок. Еще через-start--end- секунду мы несемся с ним в этой белой мгле по городу в багетную мастерскую забрать редкую графику с редким американским танком, оттуда в какую-то специальную чайхану к специальным восточным людям, потом за розовым шампанским в винотеку (потому что… как же без шампанского?) и наконец к нему домой на Гончарную набережную. «Нужно срочно чайник-эгоист купить! – пытается он перекричать мотор. – На шишках такой, знаешь? Маленький самовар. Люблю самовары. У нас на аэродроме, где я летаю, есть традиция, мне всегда разводят самовар перед вылетом». И тут же без перехода: «А ты была в Иране? Надо срочно ехать в Иран, до войны успеть, ты знаешь, какие там горнолыжные трассы? А подъемники? Представляешь, отдельно мужские, отдельно женские! Надо успеть посмотреть». Вот это УСПЕТЬ – ключевое слово в понимании характера Полякова. Успеть, ухватить, поймать… С другой стороны, если ты работаешь в Лондоне, а базируешься в Москве, бесконечно мотаешься по командировкам, да еще пытаешься жить полной жизнью, по-другому и не получится. Спать просто некогда, хоть он и отмахивается: «в поезде-самолете выспался». Говорить тоже некогда, Поляков делает это так быстро, что мысли заметно опережают язык. Или это сказывается первая профессия?! В бытность свою ученым-геофизиком Алексею приходилось писать сложные математические программы про такое далекое далеко, что даже страшно представить. Например, о том, как Индия врежется в Китай через сто миллионов лет (его программа давала возможность смоделировать процесс за десять часов). Но сегодня нас больше интересует не ученый, а банкир Поляков:

– Мы себя все время обманываем. Говорим: вот я сейчас поработаю пару лет, а потом уже начну жить: петь, рисовать, кататься на лыжах… Но вот эта работа для будущего – абсурд, потому что потом начинается другая работа, а потом еще другая и еще. Понятно, что мир трудоголиков жесток и конкуренция высока. Это происходит и в науке, и в банковской сфере. В науке идет даже более ожесточенная грызня. Все выкладываются, вкалывают по шестнадцать часов. А что потом?! Грустно видеть людей, которые настолько устали, что способны только доползти до пляжа, рухнуть носом в песок и отключиться на две недели. Надо уметь находить время для детей, для себя, для спорта, для учебы. В этом и состоит главное искусство. Я стараюсь жить рывками, оптимизировать усилия.

 

 

На самом деле Алексей лукавит. Тут вопрос не в оптимизации, а в максимальной плотности, концентрации этого жизненного бульона. Никакой расслабухи, отдых только за счет переключения. Поэтому каждую свободную минуту он что-то впитывает, чему-то учится. Рядом со мной на сиденье валяется его Сумка. Ее сшили специально для Алексея Полякова из небесно-голубой кожи. Я вспомнила, как вчера мне про эту Сумку рассказывала его жена Таня: «У Леши есть волшебная голубая сумка. Я ее ненавижу. Хотя возможно, тут во мне говорит что-то жёнское. В этой сумке он таскает за собой книжки в поездках. Представь, в последний раз восемь килограммов набрал. Я говорю: “Зачем так много на два дня?” А он: “Как? Я же сейчас не знаю, что мне захочется почитать завтра!”» В этом весь он, недаром обожает фразу «У человека должен быть выбор!».

Сегодня в голубой сумке совсем неплохой набор: учебник арабского языка, учебник грузинского, последний Пелевин, прихваченная в поезде газета «За решеткой», правила управления самолетом (чтобы получить международные права – в России Алексей летает давно), задачник со сложными математическими головоломками (чтобы мозг не застаивался) и альбом «Узоры в исламе». Геометрию этих узоров он собирается использовать в работе: помимо банка у Полякова есть отдушина – дизайнерский бренд Dictatura Æestetica, где он придумывает нескучные рубашки…

– И вот он тащит эти восемь лишних килограммов, а ведь нам надо бежать с ребенком, с другими сумками, потому что мы всегда опаздываем. Я не знаю, что со мной будет завтра, потому что Леша не всегда знает, что с ним будет через пять минут. Пришла секунда – эта и только эта, – и ее нужно прожить. Может быть, мы куда-то помчимся на другой конец света. Леша это любит. Он всегда везде опаздывает и всегда везде успевает. Он даже на свадьбу всех позвал в шесть утра, при том что ехать нужно было в Суздаль, а поезд отходил в десять. Но свадьба получилась отличная, веселая. Репортаж о ней даже на сайте «Сноба» повесили. Кстати, об обучении, впитывании и впечатлениях. Если мы путешествуем на поезде, Леша не только зубрит два языка сразу. Ему не менее интересно, что это за Коростень такой мы проезжаем? Как это так – Коростень, а он не в курсе? За пятнадцать-двадцать минут он пытается обежать на станции все, что только можно, и вот, поезд уже тронулся, лесенку давно подняли, и все проводники хором мне кричат: «Ваш муж остался в Коростене!» Тут он является с бутылкой местного шампанского и уже абсолютно счастлив. Я ему говорю: «Останешься ты когда-нибудь на станции в спортивных штанах!» Но для него в этом нет проблемы. Для него вообще в жизни нет проблем. Если есть драйв, надо действовать. Тоски, скуки не бывает. Даже если случилось что-то плохое, через секунду он уже переключается, и… все по новой.

 

 

Рассказывая о муже, Таня вся светится. Почти девочка, изящная и нежная, тонкие ноги, тонкие руки, длинная коса, при этом умница, золотая медалистка. До встречи с Алексеем работала налоговым консультантом в PricewaterhouseCoopers. Собственно, они и столкнулись в метро на Павелецкой, потому что офисы были рядом. Он в тот день опаздывал на самолет и решил обогнать пробки на метро. С тех пор каждый год 24 октября они спускаются в метро и с шампанским отмечают день знакомства.

Все это мы обсуждаем с Таней, лежа на полу в детской. Лежа, потому что так нам велела Аполлинария, сегодня она Багира, черная пантера. Живет в джунглях, а мы, стало быть, коряги и корни, через которые надо прыгать и перелезать. Параллельно она делает себе зеленой гуашью педикюр, который ее, видимо, не совсем устраивает, поскольку она окунает то одну ногу, то другую в стакан с остывшим чаем. В арсенале у нее еще есть танец Шамаханской царицы в прозрачном шарфе и убойный ответ на занудливый вопрос взрослых: «Кого ты сейчас будешь лепить, зайчика или белочку?» «Женщину. Голую!» – уверенно отвечает Поля. И быстро ложится на пол, чтобы показать, какую именно позу должна принять модель… Как истинная дочь своего отца, Поля признает только шампанские вина. Немудрено. Пока она была маленькой, дома праздновали каждый месяц ее рождения, и, поднимая бокал за здоровье дочери, Леша мочил ей темечко вином. Привыкнув к процедуре, Поля решила, что именно так, посредством головы, надо потреблять всю остальную пищу: макароны, кашу…

– Лешины друзья боялись, что после женитьбы веселая жизнь прекратится. Он считался непотопляемым бабником. Про его вечеринки слагали легенды. За что любили эти вечеринки его друзья-банкиры, скучные и не очень, так это за то, что здесь собиралось много очень свободных, внутренне раскрепощенных людей. И красивых девушек. А красивым девушкам нравились скучные и не очень банкиры. Но после женитьбы оказалось, что кого-то быт заедает: пеленки, подгузники, а нас, наоборот, подхлестывает, и мы, с такой же легкостью, вскакиваем и несемся дальше, но теперь уже вместе с Полей.

Я вспомнила, как впервые попала в эту квартиру. Как раз на двухлетие Аполлинарии. У лифта нас встретил картонный Энди Уорхол в полный рост. Внутри – анфилада из нескольких комнат, а в ней – бешено пульсирующая жизнь: люди, музыка, шампанское, смех. На кухне вещает Вадим Дымов. Он замечательный рассказчик. Вокруг уже собралась толпа, из дальних комнат подтягиваются новые слушатели. Действительно, на детский день рождения не слишком похоже, хотя младенцев достаточно. На стене гостиной крутится какой-то старый фильм. У дивана, покрытого норвежским флагом, прямо на паркетном полу гостиной стоит ванна на бронзовых ногах. Не бутафория – вода входит и выходит (Поляков вообще не признает бутафории). А напротив – два холодильника в винтажной эстетике и винный шкаф. Что-то не пойму, это кухня, ванная, гостиная или домашний кинотеатр? Не совсем ясно. Зато ясно, что все или почти все вокруг полосатое и очень яркое. А двери карминно-красные.

 

 

Оказалось, что полосатая квартира появилась взамен предыдущей. Точно такой же. В этом же доме. С такими же активными полосками. Ту квартиру Алексей оформлял еще до знакомства с Татьяной, но ее продали, и Поляков с семьей перебрался в соседний подъезд. Ремонт сделали молниеносно, как и все, к чему ученый-банкир прикладывает руку. Единственная заминка вышла с дверьми, долгое время они оставались белыми, потом бронзовыми, а потом пришел в гости наш друг, куратор Коля Палажченко и сказал: «Да покрасьте вы их в красный!» Так и сделали.

Мы перемещаемся с Татьяной на кухню. Вслед за нами подтягивается Алексей и немедленно ложится на диван. Какое-то время он еще рассказывает о том, как не хотел, чтобы кухня выглядела как кухня, это скучно: каждая комната должна быть комнатой, даже ванная. К тому же диван здесь совершенно необходим, да и картина любимого Константина Батынкова сюда отлично вписалась, поэтому холодильникам место нашлось только в гостиной. Но постепенно слова Алексея становятся все тише, потом он зарывается в плед и, все еще продолжая печатать на бешеной скорости свои английские имейлы в телефоне, начинает клевать носом. Есть у него такая особенность, организм требует короткой перезагрузки. Когда он вот так несколько раз заснул на переговорах с клиентами, коллеги подарили ему огромный будильник.

– Это у меня генетическое, – вдруг открывает глаза Поляков. – Брат мой вот так же отключился, когда его принимали в коммунистическую партию, а папа умудрился заснуть на заседании, где присутствовал сам Берия. Но неважно, давай я тебе про цветовую гамму расскажу. Она яркая, потому что в нашем сером городе под серым небом нельзя по-другому. Мы утром встаем, видим радостные цвета, и нам самим становится радостно. А полоску я люблю с советского детства. Это альтернатива грусти, мне всегда нравились лампасы. Полоски казались чем-то заграничным: это была связанная с футболом символика. Почему вдруг такие, а не другие – не знаю. Я спонтанный. Возникает желание, что-то взрывается. Вдруг захотелось красного или желтого с черным… А в одежде у меня сейчас клетчатый период: костюмы, пальто, брюки… но не рубашки. Мы даже разделили с моим компаньоном полномочия. Он отвечает в stetica за клетчатые рубашки, я – за полосатые. А за остальное – граффитист Миша Мост.

Видимо, пристрастие к полоскам было так сильно, что в гардеробной оно проявилось даже в рисунке потолка. Наличие такой специальной комнаты, в которой живет огромное собрание генеральских штанов с лампасами, зипунов, ватников, каракулевых шапок, тужурок, картузов, ботинок Gucci, Margiela, Dries Van Noten, для Полякова очень важно. В банковском мире, где строгий дресс-код, довольно сложно выразить себя. Из экстравагантного можно позволить себе разве что красные носки. Хотя чего уж там экстравагантного, если даже папа Римский может их себе позволить. Остаются нюансы – но на них можно очень выразительно сыграть. Строчка, запонки, другая форма туфель, еле заметно, чуть-чуть…

 

 

Трудно поверить, что человек, обладающий такой обширной коллекцией одежды, до недавнего времени был кочевником и жил на чемоданах. Вообще, эта квартира – во многом результат долгого отсутствия Полякова на родине. Он уехал из России в 1989 году, а вернулся только через семнадцать лет. Сначала писал диссертацию в шведской Упсале, потом почти десять лет двигал науку во Франции, год в Германии, еще была Италия, выезды в США – Нью-Йорк, Бостон, города Миннесоты. Отсюда, во-первых, влияние всех стран и людей, с которыми он там сталкивался, а во-вторых, обостренная ностальгия по советской эстетике. По всему родному и понятному, что осталось здесь. По сталинским интерьерам, в которых он провел шесть лет в общежитии МГУ. (Оттуда его любовь к массивному дереву, хорошему паркету, добротным кожаным диванам в стиле пятидесятых, гипсовым Ильичам.) Такой вот микс.

– Мне приходилось много жить в молодежной среде, в студиях и ателье. Поэтому я обожаю эстетику лофта. Кирпич, радиаторы, всякие счетчики, приборы, газовые колонки, чтобы живое пламя было. Никаких декораций, все должно работать по-честному. Самое главное – сохранить как можно больше открытого пространства. У меня был опыт (в Бостоне), когда я жил в стодвадцатиметровой комнате на красивом деревянном полу, только матрас и книги. Мне понравилось. Пустота не давила. Я бы не отказался от замка комнат на сто пятьдесят, как у моего друга Армина Мэя в Германии, у которого мы только что гостили, с огромным каминным залом.

 

 

Жизнь в Амстердаме и Нью-Йорке приучила Алексея всегда держать окна открытыми. Даже в спальне. Никаких занавесочек и шторок. Из-за этого неприятия мещанства он даже прожил в Германии полтора года на полу в офисе. Лишь бы не в съемной квартире, в чужих интерьерах.

– Там было очень грустно, рюшечки, какие-то цацки на подоконниках. Я от них озверел и переместился в офис. Не люблю немецкую выхолощенность. Предпочитаю руины и естественное старение, увядание материала. Мне эту любовь привили итальянцы. Один мой приятель собирается купить полуразвалившийся замок в восточной Германии, чтобы ничего там не делать, а только смотреть, как он сам собой разрушается.

Но, если говорить не о руинах, а о нормальном доме, в нем всегда должны быть люди, тогда он не умрет. Устраивайте побольше вечеринок. Желательно экспромтом. Я вот никогда ничего не готовлю заранее. Все делаю в последнюю секунду. Мои правила просты: во-первых, не сидеть! Все эти сидячие обеды идут от традиции пиршества, от ритуала. Мы же ломаем стереотипы. Нет «душных» блюд, оставил бокал, налил, разбил. Это расслабляет. Обязательно фуршет, свобода передвижения, возможность убежать от соседа. Приведу избитый пример с греческими философами, которые всегда общались в движении. Во-вторых, на вечеринку нужно пригласить тех людей, которые тебе самому нравятся. У меня был приятель в Париже, он звал своего мясника, каких-то приятных соседей, разных возрастов, разного типа. Я тоже люблю смешивать людей. В-третьих, не скупитесь на хорошее шампанское. Оно держит градус веселья, но никто не напивается и на следующий день не проклинает хозяина дома! 

 

Фото: Кирилл Овчинников
Фото: Кирилл Овчинников

 

Я следую совету и поднимаю бокал. Далеко не первый за этот длинный день. Пузырьки   начинают свою пляску. А ведь они похожи на этот интерьер. Легкий и веселый. Он не рождался в муках. Он счастливо сложился. Никто не ломал голову, какой бы декораторский прием применить, допустим, на кухне. Просто, когда рабочим уже нужно было красить здесь стены, Поляков ткнул пальцем в стоящий на подоконнике бумажный пакет Jack Wills, в котором из Лондона привезли постельное белье: «Вот так и красьте!» «А потолок?» – «Да, так же. Посмотрим, что будет». Главное, не бояться. Татьяна теперь тоже разделяет эту позицию: «Нам все говорили: “Вы здесь сойдете с ума!” Но, когда мы утром выходим из дома, напитавшись его красками, в серую московскую слякоть, я думаю: “Нет, мы все сделали правильно!” А главное: кто сказал, что это навечно? Раз сто еще все перекрасим!»С