Михаил Гиголашвили: Захват Московии. Национал-лингвистический роман

Людей на улице прибавилось. Все отлично одеты. По широким улицам Москвы едут машины и автобусы... Да, едут, еще как едут!.. И улицы широкие... И даже очень, очень, даже слишком, широкие… А вон на той стороне банкомат... Но как перейти? Проблема. Машины едут слишком быстро по очень широким улицам Москвы... Надо найти живой щит…

Около «зебры» я подождал, пока какой-то здоровый дядя с пакетами, в плаще до пят, начал переходить, и пошел рядом с ним, надеясь, что при наезде его туша спасет меня (как в свое время дедушку Адольфа спасли от мины тела стоящих вокруг курсантов).

Банкомат стоял в кабинке. Я сунул карточку. Автомат был согласен и предложил суммы в рублях. Я принялся высчитывать, что для меня всегда большая проблема: счет сводит меня с ума, а когда я нервничаю, русский и дурацкий наш немецкий обратный счет путаются в голове.

Около будки появилась молодая пара, стала настырно смотреть на меня, и я, сбившись и недосчитав в уме, нервно нажал на «5000». Автомат спросил, нужна ли квитанция... Нет, не нужна... Нужны деньги… Подтвердить... Да, да… Вот… Тайный номер? PIN Code… Я начал набирать, первые две цифры помнил хорошо… И вдруг от волнения забыл последние две цифры!.. 79 или 97?.. Цифры забегали одна за другую, я не мог их поймать. O, Gott!.. На вариант 79 банкомат ответил отказом. Я лихорадочно набрал другой вариант — тоже отказ. Тогда первый вариант, другого варианта нет... При наборе я задел еще какую-то клавишу, по дисплею что-то промелькнуло — и банкомат с хрустом прекратил операцию, не выдав ни денег, ни карточки, и тут же стал с громким металлическим хищным верещанием перезагружаться.

Я в панике начал нажимать все кнопки подряд. Щупал рукой прорезь. Стучал по экрану. Пусто. А банкомат, лязгнув и железно облизнувшись, выбросил на дисплее первую страницу, где на берегу синего моря желтые пляшущие проценты с гитарами и в сомбреро предлагали себя нарасхват всем желающим...

Воздуха не хватает. Я открыл дверь. Парень спросил:

— Проблемы?

— Карта... Захватило... Хваталово... Шнурово…

— Ну, бывает, может, что-то не так... Разрешите!

Он втиснулся в будку, я вышел, а его подружка, пахнущая чем-то свежим, стала участливо меня о чем-то расспрашивать, но мне было не до нее... Может, правда со счетом проблема?.. Могли же они вчера в милиции снять все деньги, пока я в камере сидел? Могли, конечно... Наверное, это. А что еще?.. Счет ушел в минус — и все.

Парень, укрывшись спиной и пощелкав, спрятал что-то в бумажник, вышел:

— Ничего, дает нормально. Вам надо в банк обратиться. Вы в каком банке?

— Deutsche Bank, я… Куда…

— Вот туда. Где-нибудь в центре...

Они ушли, а я не мог двинуться. Еще раз обтрогал весь автомат — нет, ничего, с дисплея улыбаются дурацкие желтые долговязые проценты в соломенных пляжных шляпах... Да, вот так на практике учатся глаголы: одно дело — «брать», а совсем другое — «взять»... Но что делать?..

Надо карту закрыть! Немедленно! А номера горячей линии я не знаю... Э, говорил же Хорстович, что, помимо копии всех документов, включая билеты, надо иметь номера телефонов, по которым можно закрыть карточки!.. Фредя полный идиот!..

Надо звонить папе. Но мой телефон у полковника в коробушке! О, горе!.. Может быть, у Самуиловича есть телефон?.. Телефонная книга?.. Auskunft¹…

Я в возбуждении начал смотреть на номера домов… Вот 46... Магазин... Вот жилые дома... уже хорошо пожившие... пожилые… штукатурка отвалилась от стен... Вон, кажется, ларек... «ПРЕССА»... А в ларьке — беретная серая голова...

— Добрый день, Матвей Самуилович!

— День добрый! — Он сразу узнал меня. — Выпустили из избы?

— Да... А вас? Вы?

Старик развел руками с недвижными клешнями:

— Отдал штуку, будь они неладны...

— И у меня тоже злонесчастие — карточку автомат взял... не отдавал... Опаньки — и все!.. При заборе! Беспередел! Мне надо позвонить скорей... запереть... У вас телефон?

Самуилович покопался в карманах клетчатого пиджака, протянул ключи:

— Видите подъезд? Поднимайтесь на третий этаж, налево, табличка «Беренберг», это моя квартира, там телефон, звоните куда хотите, я минут через пятнадцать ларек прикрою и приду. Код Германии знаете? 0049…

Я молча взял ключи и пошел, удивляясь: он же меня совсем не знает, кто я ему, чужой, а ключи дает… Какой наш немец сделал бы так?.. Вот она, загадочная душа... нараспашку… нет, нараспашонку...

Квартира была убогая, со старой мебелью, захламистая. Старомодная кровать, ночной столик с книгами, потертые коврики с оленями. Пара салфеточек, слонишки, мелкие вещишки, фото в облезлых рамах, фарфоровая балеринка без правой кисти за мутным стеклом... Но книг много! До потолка. И старые, темные, и светлые, новые.

Диван, вздохнув, просел подо мной до дна. Телефон тоже старинный, массивный, шнуры сидят кое-как... Я начал набирать. И, на счастье, дозвонился — трубку взял отец.

— Vater, ich bin’s, Manfred…

— Wie geht’s dir, mein Sohn?

— Gut. Aber… der Geldautomat hat meine Karte geschluckt.

— Oh, das ist schlimm!

— Ruf, bitte, die Sperrhotline an, die sollen die Karte sperren…

— Gut, sag mir mal deinen Pin-Code. Welche Bank? Gut, mache ich. Mama lasst grussen. Brauchst du Geld?

— Na ja…

— Ich kann dir das Geld per Western Union Bank schicken, kommt sofort.

— Danke. Aber zuerst sperre die Karte. Ich melde mich².

Когда пришел Самуилович, я уже сидел спокойно. Настроение поднималось, нагревалось. В конце концов, люди все теряют. Там денег было — кот в плаще не валялся… Вот, папа в поезде забыл ноутбук со всеми разработками... чуть с работы не того... тю-тю, воркутю... И что, собственно, случилось такого?.. Карточку закроют, а папа деньги пришлет... И все! А хорошо «У мамы» жить!.. И в банке «У папы» деньги получать!.. И правильно меня Бабаня всегда стыдила, что я — «паникмахер»: «Вы, немцы, все паникеры, все хотите заранее по полочкам разложить, а так не бывает. Все само собой по местам уляжется».

— Ну как вы? — спросил старик из коридора. — Не испугались моего кавардака?

— Нет. А что это?

— Ну, когда неубрано… Удалось позвонить?.. Ну молодец!

— Да. Удалой молодец... На овец и сам самец... Книг много тут!

— Собираю, читаю... Вон и пластинок много, жена собирала... Знаете, кроме этого угла с лампой, чаем и книгой, ничего ведь не осталось! А хотелось бы пожить... Поразительно, как быстро наше сегодня превращается во вчера! И как человек привыкает к своему одиночеству! Как собака к подстилке!

 Я деликатно промолчал.

На окнах — цветы в горшочках, пестрые цветульки в горшульках. Потолок в водяных оводьях... нет, поводьях... или разводьях?..

Старик заметил мои разглядывания, объяснил:

— Соседи пролили. А ремонт делать!.. — Он махнул рукой и подсел к столу. — Сейчас чай будет. Ну, как вы, освоились? Вы же студент, не так ли? Учитесь или как? Нравится у нас?

Я полукивнул:

— Да... Почти что... Еще не усвоился... Трудно... Но люди хорошие, добрые... Некоторые… — добавил я, вспомнив противного типа с серьгой из бюро, затеявшего мои злонесчастья.

Самуилович усмехнулся, потрогав голубой синяк на щеке:

— Чем это они добрые?.. Испоганился народ. Деньги с ума свели. В наше время все сто двадцать рублей зарплату получали и делали, что хотели: книжки читали, общались, а сейчас... За копейку глотку перережут... Я же в ларьке сижу, все слышу, что люди говорят…

И он рассказал о каких-то черных риелторах, которые, желая завладеть квартирами одиноких людей, под пытками заставили двух стариков переписать на них жилплощадь, а потом убили их, растворив живьем в бочке соляной кислоты, а остатки — костное месиво — собрали лопаточкой в трехлитровые банки, закатали крышками и отнесли к мусорным бакам, типа выбросили испорченные консервы:

— А бомжи поели, отравились — так и выяснилось все… Ну да ладно. Дозвонились, куда хотели?

— Да, коротко. В Мюнхен, папа карточку приоткрыл… нет, наоборот, призакрыл…

— А, ну да, ну да... Я этих шуток не имею, карт. — Он пошел на свист чайника.

Вдруг на окне я увидел в банке какой-то гриб, похожий на медузную саркому, мерзкий и скользкий. Бородавчатое тельце висело, как розоватый эмбрион. Какие-то щупальца и шлепальцы свисали из банки, как ноги головоногого с койки…

— Это что за... флора?

Я поднялся помочь старику, несущему с трудом две тарелки с дребезжащими чашками, но он благополучно добрался до стола:

— Все, спасибо. Какая такая Флора? А, это… Гриб такой...

— Вид противный... Я бы не мог...

— Да, вид малоприятный, — согласился он, — но полезный, кисленький... Его пьют. Для почек хорошо... Вот заварочка, сахарок! — Он достал с полки крупную сахарницу. — А может, чего покрепче? За знакомство? Как на Руси с пятнадцатого века говорят...

 — Почему с тогда?..

— А тогда генуэзские купцы, будь они неладны, научили монахов Чудова монастыря водку сотворять...

Я удивился:

— А что, до этого не пили? Я думал, всегда...

— Пили, конечно, но что-то другое: брагу, пиво, мед...

Из буфета была вытащена отпитая бутылка. Этикетка на бутылке была самая простая, без прибамбамов. Две тяжелые рюмки из толстого граненого стекла — такие были у деда Людвига, он называл «кайзеровские» рюмки, Kaiserpokal.Старик снял пиджак, остался в той же вчерашней клетчатой рубашке.

— Ну, за знакомство! Хоть и в плохом месте произошло, но ничего, будем надеяться на лучшее, хотя сейчас хороших мест уже нет...

— Как так? А где?

Водка была теплая, обжегучая, сразу забрела не в то горло, чуть не вывернув меня наружу. Старик заволновался:

— Что? Без закуски не идет?

Из кухни появились холодные макароны в кастрюле, пол-огурца, хлеб, масло в маслярочке, старик суетился:

— Вот, закусите... Батончик... Я, знаете, для себя не готовлю... Как жена скончалась, на все махнул рукой...

Раньше все было: семья, дети, работа, сейчас ничего нет... Ну, по второй?.. Нет, это не грязь, это царапины… Извините, кастрюля совсем прохудилась…

— Как? Худая стала? Похуделась?.. Ну да. У человека две ноги... Без Евы Адам не ходит... Хоть чес на голове коли... Ну, соколом!

Вторая пошла легче. Самуилович, ловко, как щипцами, захватил негнущимися пальцами макаронину, окунул ее в солонку, потом закинул в рот, а я вспомнил:

— Вы в библиотеке работали?

— Да, в музейной...

— Как это?

— Ну, при Музее атеизма была библиотека. Вон там всю жизнь протрубил, хотел в свое время в университет на исторический пойти, да по пятому пункту не прошел... А что, вам в библиотеку надо?

— Да, надо... А вот вы не умеете знать, где искать... нет, найти книгу...

— Что за книгу? В Ленинке все есть.

— «Записки о Московии» называется.

Он поправил недвижной клешницей берет, который не снимал:

— А кто автор? Таких записок много, многие писали, хоть их никто и не просил об этом...

— Мой предок писал-написал. Далекий давний долгий длинный предок. Хайнрих фон Штаден.

Старик покачал головой:

— Нет, не слышал. Надо у букиниста узнать. Тут, недалеко, есть один. Я спрошу. Этот Штаден кто был? Дипломат?

— Какое там... атас... Опричник у Грозного...Отъехал в Новгород…

— Скажите пожалуйста! — (И мне с уважением была подлита заварочка из чайничка.) — Вот, свеженькая... И что он? Много народа порубил?..

— Да уж... мало не покажется... Много… Бунт усмертил... За это от царя виллу получил... со всем скотом...

Старик поднял обе руки одновременно:

— Знаете, я вам скажу: этот народ усмиряй не усмиряй, все равно хаос будет... Вот Ключевский пишет: «Русские — бытовые бунтари...» Недаром пригласили варягов, врагов практически, царствовать, сами справиться были не в силах... До сих пор бардак... Писали же Рюрику: мол, приходи, земля наша велика, а порядка нет... А порядка как не было, так и нет... Потом ваши немцы явились, орднунг наводить, здравствуй, жопа, новый год...

— Здравствуй... Куда мои немцы? — растерялся я.

— На Русь, в Россию явились. Вон давеча у Ключевского читал... — Самуилович пошел к ночному столику, взял том, полистал, как порубал, недвижной ладонью. — Вот... «Иван Грозный выписал 1500 немцев для армии, уже при нем вся армейская верхушка стала немецкая...» Может, и ваш предок там был... Опричники — это первые дворяне, против боярства выступили…

— А Малюточка, Скураточка? — вспомнил я семинар «Князева дружина».

— Нет, мучили и пытали свои... Немцы армию держали, где дисциплина нужна. При Петре уже начали ехать толпами, а потом... Вот, Ключевский пишет... — И он процитировал по книге: — «При Анне Иоанновне немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались во все доходные места в управлении. Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на деньги, выколачиваемые из народа...»

Что это? Самуилович на что-то намекает: «немцы», «посыпались», «выколачивали»... Первая — колом... Водка оказалась хорошей, в голове начал буркать адреналинушко. «Не на Дахау ли наметывает?» — покосился я на клешницы и на кухонный нож, которым он как раз мазал буттер на брот. Рискнул спросить:

— А вы на войне были?.. В армии служивый?.. Людей — того, тю-тю?

— Нет, бог миловал, я ребенком был в войну. Но голод и холод видел, не дай бог никому!.. Ну, по третьей, за хороших немцев! — начал он разливать.

— Бог Троицыну любит... Страдун-народ... Но за Гитлера я не выпью!

— Господь с вами, кто за него пить собирается! Нет, за хороших немцев, за великую нацию философов, поэтов...

Я усмехнулся и сказал ему, что да, нас называли «народ поэтов и мыслителей», das Volk der Dichter und Denker, а после войны стали называть «народ судей и палачей» — das Volk der Richter und Henker:

— Такой пень-пеньской... И я имею от этого большую неприятность в себе...

Старик поставил рюмку:

— Ну, не переживайте! А как же немецкая философия, музыка? Куда от этого денешься? Бетховен! Бах! Вагнер! Что может быть прекрасней! Выпьем за музыку!

— Хорошо, можно, музыка... Хотя Вагнер... — Я вдруг вспомнил, что старик — еврей, поэтому Вагнера, да и Бетховена, лучше не вспоминать, но Самуилович ловко ухватил растопыренными пальцами рюмку:

— А что Вагнер? Великий композитор.

— Да, но... Я был в Израиле, там Вагнера нельзя... Запретный! Антисемитчик!

— Да кто не антисемит! Все! Я иногда думаю, что я сам антисемит, когда вижу, какие шахер-махеры они крутят, все эти Абрамовичи-Березовские... — И опрокинул водку в рот.

— И я иногда думаю, что я сам фашист, — признался я и тоже заложил вираж, но не сумел допить рюмку до конца. — А шахер-махер — что такое?

— Это на идише, воровской жаргон. Если хотите знать, треть русского воровского жаргона состоит из идиша...

Это очень удивило.

— А чего, как, тут свои слова где есть-нету? Я всегда тут слушаю — там украдли, здесь воровались...

Старик засмеялся:

— Конечно, полно своих, вон, Даля посмотрите!

— Откуда вообще это слово — «вор», «воровать»? Корень какой? — спросил я (как вы учили: сразу надо выделить корень, чтобы понимать потом все однокоренные слова).

— Раньше так называли смутьянов, зачинщиков, как Пугачева, тех, кто что-то ворочает, ворошит, варит... Корень «вор» или «вар»…

Он не поленился снять с полки Даля, открыть, пролистать:

— Вот, на «воровство» целая страница...

Но я теперь не понимал про идиш:

— Значит, идишевские слова в русском ворском языке?.. Но евреи же такие... тихие?.. Они разве разграбители?

Старик развел обруч рук:

— Тем не менее... Я же в Музее атеизма работал (сейчас в Музей религии переименовали), так у нас в библиотеке много словарей было. И такой был словарь... Я читал его... Я вообще много читал и читаю.

— Вы... как читали? Знаете идиш?

— Нет, словарь жаргона по-русски был, — он оторвался от Даля, поправил квадратные очки. — Помню, что «шахер-махер», например, от «сахер-мехер» — что значит «торговые комбинации»... Или вот пиджак, — он тронул меня за рукав, — по-воровски будет «клифт», а это идет от «халифа» — одежда. Или «хана» на иврите — «остановка в пути», а на жаргоне — «плохо дело, конец»... Даже «шалава»...

— Это кто шалит? Шалишка?

— Нет, это проститутка, девка, вот, как та Земфира, что с нами в Разбойной избе сидела, с таким большим бюстье... Это идет от «шилев», что значит «сочетать»...

— А, сосчитать не может...

— Нет, сочетает разных мужчин… всем дает, короче...

«О, очень интересно!.. Надо на занятиях по разговорной речи сообщить», — подумал я, но сказал совсем из другого семинара:

— Стол о четыре ноги — и то спотыкнается...

— Да, пора.

Разлили без остатка, выпили. Желудок начал шептать, что макароны могут быть очень вкусны, но мозг отдавал другие приказы:

— Матвеевич… Самуилович... у вас где что кушать-выпить-купить есть? Я уже два дни не ем... не ел… не емши… Вот. — Я вытащил из бумажника деньги, положил на стол. — Тысяча триста... почти... так человек сказал в пункте... Может, вы сами...

Увидев деньги, старик бодро встрепенулся, аккуратно и бережно, как ветеран в саду, взял 1000-рублевую в пальцевую щель:

— Что брать?

— Не брать, а взять. Ну, сами... Я не знаю... ливрейные… нет, ливровые пирожки не надо, опасно.

А я пока позвоню папе, узнаю, что он сделал...

Он переставил поближе телефон, надел кое-как свой клетчатый клифт, ушел к вешалке и уже оттуда, из-за косогора, спросил: — Вы как больше любите: водку вином или пивом полировать?

— Никаких. Чистая водка... Без прибонбонов! — громко сказал я, чтобы он услышал.

— Есть, товарищ-геноссе! — донеслось до меня и не удивило: хорошо, что не фюрер! Нет, за Гитлера я пить никогда не буду!

1 Справка, справочное бюро (нем.).

2 — Отец, это я, Манфред.

— Как поживаешь, сын мой?

— Хорошо. Но… Банкомат проглотил мою карточку.

— О, плохо!

— Позвони, пожалуйста, по горячей линии и заблокируй карточку.

— Хорошо, скажи мне свой пин-код. Какой банк? Ладно, сделаю. Мама передает привет. Тебе нужны деньги?

— Ну… да…

— Я могу послать тебе через «Вестерн Юнион», придут сразу.

— Спасибо. Сначала заблокируй карточку. Я буду звонить (нем.).