Фото: Кирилл Овчинников
Фото: Кирилл Овчинников

«Знаешь, он все-таки мой самый любимый заказчик, – радостно улыбается дизайнер Диана Балашова. – Больше никто и никогда не давал мне такого прекрасного техзадания: “Хочу черный потолок, хочу смесь Индокитая со всеми Людовиками вместе взятыми. И пусть это будет похоже на опиумный салон или дорогой бордель!”»

Мы продвигаемся по «золотой миле», в маленькой уютной церкви начинается колокольный перезвон… снег на Москве-реке серебрится на солнце… Недурственно, весьма недурственно! С другой стороны, где еще жить человеку, которого все поисковые системы хором называют светским львом, тусовщиком, клаббером, олигархом и кавалером самых эффектных девушек на нашей эстраде… Девушек объединяет одно – все они очень загорелые и веселые. Собственно, и квартира эта делалась для веселого времяпрепровождения. Делалась не сегодня, а несколько лет назад, когда Арсению было всего двадцать пять! Сейчас ему тридцать три, но игрушки остались прежними: автомобили, женщины, недвижимость…

Мы входим в прихожую. Кромешная тьма, только немного мерцает пол. Постепенно глаза начинают различать кресло пышных барочных форм с портретом Наполеона I, красные металлические губы, сложенные из слов I love you, столик на ногах с козлиными копытцами. И вот уже темнота распадается на множество цветов. От открытого алого, через сложный оттенок амаранта на полу к антрациту на потолке. Все очень театрально, очень условно: кулисы, занавесы… недаром Диана начинала именно как театральный художник, здесь она как рыба в воде. Я удивлена. Обычно остро экстравагантные интерьеры через год уже выглядят смешными, словно слишком модная одежда, а этот за несколько лет ничуть не устарел, возможно, именно благодаря своей театральности.

Появляется Арсений. Чего ждешь от человека, который в зависимости от сезона ездит то на «бентли», то на красном «феррари», то на «ламборгини», в машине слушает рэп и украшает колеса какими-то специальными крутилками; от человека, который только и делает, что эпатирует публику? Его представляешь себе выходцем из опасных кварталов Нью-Йорка (в нашем эквиваленте, конечно) – и уж никак не худеньким интеллигентным жителем писательского дома на «Аэропорте». Сам же он считает, что все закономерно, вещи никогда не бывают такими, какими кажутся. Говорите, интерьер – портрет владельца? Полная чушь. У каждого из нас множество лиц, поди знай, какое из них пожелал открыть хозяин. Нельзя смотреть на дом и делать однозначные выводы о характере владельца. «Здесь у меня, к примеру, множество плоских телевизоров, даже в туалете, а я их никогда не смотрю (просто захотелось повесить, и все тут), при этом я целый день провожу в интернете, а компьютера не видно. Методы обычной дедукции тут неприменимы. Эта квартира – один сплошной экспромт. На семьдесят процентов она состоит из Дианиных изобретений, на тридцать – из моего дебилизма».

Арсений очень любит слово «дебилизм» и цифры. Я всегда завидовала таким людям. Если бы меня спросили, что вы делали такого-то числа – пусть даже это было вчера, я бы задумалась навеки, а Арсений ничего, на все вопросы отвечает без запинки: когда, говорите? в одна тысяча девятьсот таком-то году? то-то и то-то делал. У него феноменальная память, нет записной книжки в телефоне, просто нет в ней нужды, все номера помнит наизусть. На переговорах (в плоскости профессиональных интересов Арсения преимущественно строительный бизнес, недвижимость и земля) мгновенно все анализирует, подсчитывает и просчитывает. Эта его способность в сочетании с юридическим образованием делает его незаменимым и позволяет не торчать день-деньской в офисе. Он, конечно, кокетничает: «У меня такие хорошие друзья (я всегда работаю с друзьями), что, когда я не хожу в контору, все складывается даже лучше, чем когда хожу». Он все равно умудряется меня убедить, что спит до вечера, а дела делаются сами собой. От этой игры Арсений получает истинное удовольствие. «Нет, правда, к сожалению или к счастью, Москва уже давно – ночной город. Ночью здесь все делаешь в секунду, пятнадцать минут из любого конца города в другой, какой смысл тормозить днем, – он проводит рукой по подбородку. – Я бреюсь раз в три недели, когда уже становится больно спать… У меня, кстати, проблема как у Швейка, я одну тему начинаю, вторую приплетаю, в третью ухожу… Вы меня направляйте».

Хорошо, направляю, расспрашиваю про детство. «Вырос я в писательском полубомжатнике, – продолжает Арсений, – представьте: отодранный линолеум, неотциклеванный паркет, белая финская кухня семьдесят пятого года выпуска, ламповый черно-белый телевизор, когда у всех вокруг уже давно видеомагнитофоны, полки, полки, полки, пять тысяч книг и ничего, кроме книг… Нет, я ничего не хочу сказать, все у нас было прекрасно: две квартиры в писательском доме, писательский детский сад, Малеевка, Пицунда… Мамины родители – профессора-историки из МГУ – ездили за границу: в Америку в семидесятые годы, даже в Японию. Мой дед по отцовской линии Александр Шаров дружил с Галичем. Печатать то, что хочется, по понятным причинам он не мог, поэтому пил и писал великолепные сказки, которые в семидесятые годы печатали миллионными тиражами. Его и сейчас активно издают». Отец Арсения Владимир Шаров – тоже писатель, философ, теософ, историк. Лауреат «Книги года», финалист «Русского Букера» и «Большой книги». Всего выпустил семь романов. Родители старались дать детям максимум возможного, но семья жила скромно. «Если пишешь некоммерческие вещи, много не заработаешь, – продолжает свой рассказ Арсений. – И потом, отец отрицает все элементы современного жизненного декора: автомобили, квартиры, дачи… Он считает, что есть более важные вещи, нужно книжки читать, и все поймешь. Он и сейчас в основном дома сидит, не выходит, это его позиция. Поэтому до пятнадцати лет меня заставляли читать, даже гулять порой не пускали. Помню, как я два года проносил дедушкины ботинки сорок третьего размера, когда у меня был тридцать девятый. Сейчас я вспоминаю об этом с удовольствием. Конечно, если мне снова придется такое пережить, боюсь, опять переменю свое мнение. Но попытка папы от чего-то меня отучить привела к обратным результатам. Чем больше мне объясняли, что все заграничное – полная ерунда, тем больше мне этого хотелось. Любое давление рождает желание идти против, но я доволен, что давление было. Это то единственное, что на меня повлияло хорошо. Хотя моя цыганщина стопроцентно из этих запретов проистекает».

Цыганщиной Арсений называет все свои эпатажные игрушки: машины, часы, интерьеры. «Если вы меня спросите, сколько это все стоит, я назову сумму в два раза меньшую, потому что мне неудобно. Есть такие вещи, которые… ну чистый абсурд, дебилизм, например часы… Здраво объяснить, зачем они мне нужны, я не могу. Но, однако же… очень на все это падок. Я – дитя массовой культуры и массового сознания. Хотя зачем это нужно, кроме как произвести впечатление на женщин, не знаю.

Ну, еще выпендриться перед теми, у кого тоже что-то есть. Мужские игрушки потому и стоят так дорого, что это присоединение к отдельно пасущемуся стаду. А все эти разговоры, что у мужчины должна быть куча денег, дорогая машина, рубашка, часы, смешны. Должна быть, а может и не быть. Я смотрю на своего папу, который умнее, тоньше, остроумнее, интереснее меня в разы, в порядки, а он прекрасно без всего этого обходится и не перестает от этого быть мужчиной.

Любовь к известным девушкам – тоже цыганщина. Нравится, что все вокруг говорят “вау”. Отношения между мужчинами – соревнование. С женщинами – и вовсе война. Хочется драйва, чтобы было интересно, а если девушка известная – и драйва больше. Потому что востребованность, конкуренция, кажется, что очередь стоит. Но это только на первом этапе. Драматизм для меня важен, не люблю, когда сценарий известен заранее. У нас с моей бывшей девушкой (певицей Татьяной Терешиной) за четыре года столько всего было: мы ссорились, дрались, выпрыгивали из машин, выкидывали из окон чемоданы, ключи, бегали эти ключи искать, концертные костюмы бросали на асфальт, ездили по ним на машине, но такого, чтобы мы хоть один день поссорились и не помирились, не было никогда. Все динамично, весело, без тормозов».

Пока Арсения терзает фотограф, я переключаюсь на Диану: «Насколько я понимаю, эти сто двадцать метров были сделаны очень быстро, за полгода. С какими-то сложностями столкнулись?» «Они бывают всегда, – вздыхает она, – черные обои мастера не умели тогда клеить. Еще великий потоп у нас случился. Представь, ты долго выбираешь все объекты серьезных марок, чтобы все было самое лучшее, не скупишься, переплачиваешь за надежность, а потом сантехник покупает маленький какой-нибудь переходничок, но не за сто рублей, а за семьдесят, экономит. Ночью переходник разрывает, и восемь часов подряд на пол из амаранта (разновидность красного дерева) хлещет вода. Потом она вырывается из квартиры на лестницу и водопадом обрушивается вниз по ступенькам… страшно сказать, когда я примчалась сюда, вода уже текла по переулку в Москву-реку. Сухим остался только лифт. Мы над ним всегда смеялись, он поднимается с первого этажа на второй примерно час, но лифт оказался крепким орешком – в одиночку держал оборону под натиском воды».

Неожиданно к нам подъезжает Арсений на двухколесном электрическом самокате (на таких обычно рассекают по выставкам, аэропортам и улицам чистых европейских городов), аккуратно паркуется у обеденного стола. Этот самокат живет в прихожей вместе с огромным розовым фламинго (вообще-то он уличный LED-светильник) по имени Филимон: «Да… сейчас это смешно вспоминать, а тогда я даже боялся сюда сунуться, предпочел говорить с прорабом по телефону, и в моей речи из нематерного осталось только слово “Коля”. Потом еще была веселая история с баром на балконе. Сейчас там стоит шкаф с дверцами из пластика, а раньше они стеклянные были, так вот, я однажды полез туда за вином и вдруг услышал оч-ч-ень неприятный звук “чик”. Звериное чутье подсказало, что нужно отпрыгнуть, а дальше я словно в замедленной съемке увидел, как огромное стекло, килограммов под сто, летит и разбивается о барную стойку на миллион крохотных осколков. И все они сверкают в солнечных лучах. Это было очень красиво».

Пока в квартире шел ремонт, туда ходили целые делегации, по словам Арсения, посмотреть, как психи живут, вернее, как они будут жить. Черные стены вызывали странные ассоциации. Кто-то говорил: все, я пошел, мне плохо, на меня все это давит, кто-то, наоборот, чувствовал себя очень комфортно. Арсений считает, что испуг по отношению к черному цвету – это клише.

Сам он чувствует себя в этом пространстве отлично. Но мне интересно, что бы сейчас Диана сделала по-другому: «Какие-то вещи я тогда не рассчитала, например шторы из красного бархата в спальне дополнила золотой бахромой, в результате получился флаг, просто-таки алый советский стяг из пионерского детства. Мы, конечно, говорим сейчас, что это специально, такой юмор. Вообще на юмор можно многое списать, любую осечку. Но только если интерьер сам по себе ироничный».

Арсений договорил по телефону с девушкой и снова подошел к нам: «Люди смотрят на фотографии, думают, какой-то еврейский чувак, который непонятно что делает, ездит на непонятно каких тачках, рядом с ним шикарные девушки, ясно, что денег у мамы взял, а девушки теперь на нем ездят, и на денежках этих ездят. А на самом деле так уж получилось, что половиной своего бизнеса я изначально девушкам обязан. Все началось давным-давно с полиграфии. Мне тогда моя первая девушка клиентов подогнала. Так и пошло. Это было давно, но просто я к тому, что не всегда стоит верить глазам своим, даже в нашем циничном мире.

А он сейчас очень циничен. Особенно тусовка, московская тусовка в широком смысле. Ведь смотрите, какая интересная история получается. В семидесятые-восьмидесятые годы это были островки людей, которые между собой могли вообще не пересекаться: писатели, к которым благоволила власть, и писатели, к которым не благоволила. То же с художниками, музыкантами... А сейчас деньги всех усреднили и сплотили. Богема сильно коммерциализировалась, а богатеи стали богемой. В результате возник сплав – одна общая тусовка».

«Ну хорошо, давай вернемся к самому началу, – решила я сделать какой-то вывод. – Вспомним первоначальный замысел с Индокитаем и с Францией, он отлично реализован, но, скажи, это единственный образ для твоей гарсоньерки? Только он может раскрыть природу сексуальности?

– Мне еще нравится пин-ап и поп-арт. Я бы с удовольствием сделал что-то в Сити, что-нибудь с панорамным остеклением, с полированным бетонным полом, с красными и синими стенами, с какими-нибудь яркими пин-ап-плакатами.

Мы с Дианой переглядываемся: зная деятельный характер Арсения, ждать этого долго не придется, а уж веселое безумство эти двое и в сером бетоне смогут организовать.С