Илья Файбисович: Единый и нелюбимый

Восемь лет назад я поехал учиться в Англию. Окончил хорошую московскую школу, поступил в хороший московский университет – но получил возможность уехать и уехал после первого курса. В Англии мы с другом – московским одноклассником – проучились год в местной школе, а затем поступили в хорошие университеты, каждый в свой. Таким образом, у нас на руках был богатый материал для анализа. Соорудив один псевдоним на двоих, мы сочинили программную статью о реформе российского образования. сегодня мне не стыдно за тот наивный текст: в общих чертах и в восторженных тонах в нем был описан механизм утверждения на российской земле единого государственного экзамена (ЕГЭ).

Мы с другом не были пророками – мы просто внимательно смотрели по сторонам, сравнивали увиденное в России и в Англии и делали очевидные выводы. Мы видели, что в Англии люди не сдают никакие специальные экзамены в вузы, а только рассылают результаты своих выпускных – и получают большой выбор. Что на выпускных люди не списывают, понимая неотвратимость наказания. Что учителя вообще не присутствуют на экзаменах, а сидят дома – хотя результаты экзаменов формируют их репутацию, но исказить эти результаты они не в силах. Мы видели, как даже самые лучшие и престижные университеты выдвигают умеренные требования к абитуриентам, принимая на себя ответственность за превращение сырого материала в востребованных выпускников. Мы знали, что английское школьное образование далеко не лучшее в мире, но в нашей стране образование стояло на двух китах: взятках и списывании. Поэтому мы не сомневались, в какую сторону следует двигаться российской системе. Вообще-то совершенно не обязательно было ездить в Англию – механизм работы ЕГЭ и без того очевиден.

Тем удивительнее, что почти все мои знакомые относятся к самой идее ЕГЭ с плохо скрываемым презрением и недоверием. С ними согласна вся страна.

В мае 2011 года «Левада-центр» выяснял мнение россиян о ЕГЭ и школьном образовании. К практике отмены вступительных экзаменов и поступления в вузы на основе ЕГЭ целиком или скорее положительно отнеслись 36% респондентов – против 51% восемью годами ранее. В прошлом году лишь один из семи опрошенных считал, что ЕГЭ оценивает знания выпускников школ лучше, чем обычные экзамены, – противоположной точки зрения придерживались 43% респондентов (в 2003-м расклад был 24% на 22% в пользу ЕГЭ). Наконец, почти каждый третий был уверен, что с введением ЕГЭ выросли объемы «взяток, блата и других злоупотреблений».

Почему граждане России изначально относились к ЕГЭ прохладно, а с течением времени стали относиться еще хуже? Ну да, допустим, мы просто не любим все новое. Но этого мало. Как и многие другие феномены нашей жизни, ЕГЭ вызывает реакцию на двух уровнях, и рациональная оценка ситуации тесно переплетается со страхами и домыслами. Во-первых, собственное мнение о реформе образования (реформе здравоохранения, чемпионате Европы по футболу, вручении «Оскара») есть практически у каждого гражданина каждой страны, и Россия здесь не исключение. Во-вторых, экзамен напрямую затрагивает миллионы людей по всей стране: одним объективно облегчает жизнь, другим усложняет, и надо просто тщательно разобраться, о ком идет речь в обоих случаях. Сначала – о двух распространившихся по всей России претензиях к ЕГЭ: вполне обоснованной и вполне вздорной.

Не читал и не писал, но осуждаю

Первое, что приходит в голову, – дикие, анекдотические нарушения на ЕГЭ в регионах: преподаватели зачитывают ответы прямо в экзаменационном зале, поправляют работы раньше, чем они дойдут до проверяющих, и так далее. Спорить тут не с чем – нарушения есть, и они наносят по репутации ЕГЭ удар за ударом. Нет ничего хорошего в том, что почти все лучшие школы России находятся в Москве и Санкт-Петербурге. Но еще хуже, когда по результатам ЕГЭ они проигрывают заведомо более слабым школам. Эта логика работает по всей России: в крупных городах заведомо легче перемешать учеников так, чтобы они не сталкивались со знакомыми, да и спрос на честный ЕГЭ повыше. В этом году в нескольких российских регионах организаторами и наблюдателями впервые станут люди, не имеющие к образованию никакого отношения. Даже если местный почтальон или бухгалтер захочет подсказать экзаменуемым дату Марафонского сражения или пример синекдохи, он вряд ли сможет это сделать. А если вдруг – вдруг – украдены еще не все веб-камеры, которые установили перед президентскими выборами, они очень пригодятся в залах для сдачи ЕГЭ. Пока все эти вопросы не будут решены, ЕГЭ обречен терять доверие россиян, и вполне заслуженно.

Во-вторых, почти все считают, что никуда не годится «тестовый формат» как таковой – даже если практически никто как следует не представляет, что это такое. «Наши дети тупеют от крестиков на экзаменах» – вот едва ли не главный лозунг противников ЕГЭ. Но на экзамене по математике – одном из двух обязательных – никаких «крестиков» просто-напросто нет, так как в нем отсутствуют задания категории А, где надо лишь выбрать один из нескольких предложенных вариантов. «ЕГЭ доказал свою непригодность, когда я проэкзаменовал успешно его прошедших школьников обычным образом. Оказалось, что эти «успешно прошедшие» ничего не знают и не умеют», – писал великий русский математик Владимир Арнольд. Возможно, Арнольд имел в виду, что сдать ЕГЭ проще, чем «обычный» экзамен, – и был прав. В условиях «тестовых» экзаменов в лучшие университеты попадают не только гении из лучших школ, но и просто упорные дети. А что если якобы плохо составленный ЕГЭ по математике отсеет какого-нибудь гения? Тогда это не гений.

Бездушные экзамены по русскому и литературе якобы приходят на смену творческому сочинению – но мы прекрасно знаем, что в последние годы в большинстве российских школ подавляющая масса сочинений пишется со слов учителя, которые следует воспринимать как единственно верные («Таким образом Толстой хотел показать, что...»), или элементарно списывается из сборника «500 золотых сочинений». К сожалению, очень мало кто хочет в этом разбираться. Почему?

Ключевое слово в этой дискуссии – демократизация. Что лучше: когда три школы и полтора университета производят победителей планетарных олимпиад или когда выпускники самых разных школ могут поступить в достойный вуз, а вузы выпускают людей, востребованных на рынке труда? Когда ЕГЭ избавят от технических недостатков, он создаст честную, прозрачную и конкурентную среду для поступления в университеты. Нужна ли эта честная, прозрачная и конкурентная система российскому образованию и России в целом, мы узнаем в течение нескольких лет.

Справедливые и не очень представления о ЕГЭ, которые так или иначе просочились в головы россиян, лишь частично объясняют плохую социологию. Чтобы разобраться в этом получше, следует задаться классическим вопросом: cui prodest? Кому выгодно появление ЕГЭ – и кто отдал бы многое, чтобы от него избавиться?

Собирая материал, я говорил с разными людьми: учителями, университетскими преподавателями, школьниками, родителями школьников и всеми остальными. Опытные учителя понимают достоинства и недостатки ЕГЭ лучше среднего родителя, но я не возьмусь выдвинуть того или иного собеседника в эксперты. Здесь ценна сумма, многообразие их высказываний. Я выяснил, что ЕГЭ прекрасен и ужасен. Что он замечательно проверяет знания и не проверяет ничего. Что ученики одной хорошей школы ездят в провинцию и возвращаются оттуда со ста баллами, а старшеклассники другой пытались воспользоваться на экзамене мобильными телефонами, были замечены, выставлены за дверь – но потом их вернули на место. Я узнал, что до учителей, которые проверяли ЕГЭ в одном сибирском городе, работы дошли уже исправленными ручкой другого цвета – и местный начальник просил их делать то, за что им платят, и не говорить глупостей. Что мой брат не может сказать про ЕГЭ что-то совсем уж хорошее или плохое, а просто сдал его (дважды). А мой племянник будет сдавать ЕГЭ лет через десять, и его мама – моя сестра – этой перспективе не рада. Главное – я выяснил, что мнение по поводу ЕГЭ есть буквально у каждого, даже у тех, кто его в глаза никогда не видел и не увидит. Выступать в роли социолога-любителя веселее, чем пялиться на цифры, но проследить закономерности в разговорах с людьми очень трудно. Шерлок Холмс вчистую проигрывает Эркюлю Пуаро: чтобы что-то понять, нужно сесть в кресло, закрыть глаза, очертить круг подозреваемых и идти по нему, вспоминая, чем жертва могла досадить каждому...

А где в день сдачи ЕГЭ были вы?

С точки зрения ЕГЭ всех подозреваемых – все население России – разумно разделить на следующие группы: абитуриенты; родители абитуриентов; работники вузов; работники школ; репетиторы, кем бы они ни были по основной профессии; работодатели; авторы и организаторы реформы и – как ни странно, чуть ли не важнейшая группа – все остальные. Разумеется, дети некоторых разработчиков ЕГЭ являются абитуриентами, отдельные преподаватели работают и в школе, и в университете, а среди родителей попадаются репетиторы, но общая схема ясна. Перед нами классический герметичный детектив, и самое время познакомиться со всеми участниками событий.

Абитуриенты со всей России – крайне разнородная общность. Одни учатся в знаменитых московских школах, другие – в школах похуже. Одни готовы перемещаться по территории страны, чтобы продолжить учебу в том или ином вузе, другие совершенно не собираются никуда ехать. На первый взгляд, введение ЕГЭ на руку практически всем: прозрачная, конкурентная система ставит экзаменационный балл в зависимость от твоей усидчивости, целеустремленности, желания. Не говоря уже о том, что сегодня у способного абитуриента из провинции гораздо больше шансов попасть в один из лидирующих университетов: для этого не обязательно нанимать дорогостоящих репетиторов, пересекать всю страну, чтобы попасть на заведомо субъективное собеседование или устный экзамен. К сожалению, у него и гораздо больше шансов смухлевать на экзамене, но об этом мы уже говорили.

Раньше абитуриенты мечтали о золотой медали, ведь она давала преимущества при поступлении в вуз – и некоторые получали свои медали жульническим образом, в сговоре со школьным начальством. Если когда-то золотая медаль и правда свидетельствовала об успехах в учебе, то в 2000-х она стала ходячей шуткой: у школ был стимул плодить медалистов и улучшать свою статистику поступлений в хорошие университеты. Теперь медалисты поступают на общих основаниях; начав эвтаназию медалей, ЕГЭ перекрыл еще один канал для коррупции.

Что касается родителей абитуриентов, раньше более или менее все они, независимо от уровня достатка, были вынуждены откладывать – зачастую мучительно копить – деньги на оплату труда репетиторов, которые не давали никаких гарантий поступления (если речь не идет о прямой взятке руководству факультета). Гарантий нет и сейчас, но на ЕГЭ, как и на любом другом письменном экзамене с жесткой системой оценки, меньше элемент случайности. Идя на ЕГЭ, каждый абитуриент прекрасно понимает, насколько хорошо он готов, – и понимает, что эту готовность у него никто не отнимет. С другой стороны, когда все честно, родитель теряет возможность влиять на результат экзамена и начинает нервничать.

Самый знаменитый университетский начальник страны, ректор МГУ Виктор Садовничий многие годы был и самым ярым противником введения ЕГЭ. Его можно понять. В прежние времена горстка университетов во главе с МГУ, выставляя очень серьезные требования на входе, имела возможность набирать только самых способных абитуриентов (и блатных). Работодатели знали: средний выпускник МГУ сильнее средних выпускников очень многих других вузов. Но так получалось просто потому, что он был на голову более сильным первокурсником. Теперь МГУ берет тех, кто успешно сдает ЕГЭ, даже если они не гении планетарного масштаба. В новом раскладе прозрачнее становится процесс создания добавленной стоимости вузами, и появляется возможность осмысленного рейтингования университетов. Глубоко засевший в недрах коллективного бессознательного тезис «МГУ – лучший вуз страны» наконец-то пройдет проверку реальностью. Или не пройдет. Не говоря о том, что крупнейшие столичные вузы – и МГУ тут снова лидер – были и крупнейшими репетиторскими кормушками, и крупнейшими пунктами приема взяток. Теперь их профессорам придется вернуться к своим прямым обязанностям. Хорошо это или плохо для общества, главные вузы и их профессора проигрывают.

Чуть ли не все самое интересное происходит в школах. В эпоху до ЕГЭ основная ответственность за успешное поступление лежала на самом школьнике, курсах при избранном университете и репетиторе. Школы выдавали аттестаты, проводили выпускные экзамены, учили чему-нибудь и как-нибудь, но лишь ничтожная доля старшеклассников знала, что полученные в школе знания помогут им в достижении главной цели. Учителя сталкивались не только с низкой заработной платой, но и с вывернутой наизнанку системой стимулов: если оставить на другой раз разговоры о профессиональной этике и гордости, у среднего учителя не было веских причин хорошо преподавать. Книжечка-аттестат обладала сакральным статусом, но на самом деле не интересовала никого, кроме потенциальных медалистов. Короче говоря, в среднем случае учителя не играли практически никакой роли в дальнейшем успехе – или провале – своих учеников.

С приходом ЕГЭ все меняется самым радикальным образом. Во-первых, чтобы окончить школу, необходимо сдать ЕГЭ по русскому языку и математике, а за два года до того, в конце девятого класса, пройти государственную итоговую аттестацию. Все это не школьный междусобойчик, когда одного можно дотянуть до тройки, а другому поставить пятерку с прицелом на вырисовывающуюся медаль: каждый ученик получает примерно столько, сколько он заработал. Ответственность учителя резко возрастает. Теперь учителям приходится демонстрировать, что они умеют учить. Ничего удивительного, что большинству это не по вкусу. Среднему учителю гораздо легче настроить родителей и детей против ЕГЭ, переложив ответственность на силы прогресса и министра Фурсенко, чем взять ее на себя. А среднему родителю гораздо легче довериться среднему учителю, чем провести собственное расследование.

Интересный эксперимент затеяли в департаменте образования Москвы. В конце 2011 года был опубликован первый рейтинг московских школ. Получить баллы можно только за счет выпускников, которые хорошо сдают ЕГЭ и успешно выступают на олимпиадах. Почти все верхние места в списке заняли «обычные подозреваемые» – знаменитые школы; как минимум в одной из них все полученное денежное вознаграждение разделили между учителями. Круг замкнулся: хорошая подготовка детей не только укрепляет позиции школы, но и вполне осязаемо стимулирует учителей.

С другой стороны, когда центр тяжести переносится из университетов в школы, способные учителя становятся эффективными и востребованными репетиторами. Внезапно оказывается, что вчерашние старшеклассники и студенты, прекрасно знакомые с материалом и необходимым набором умений, способны готовить не хуже опытных университетских профессоров, причем за меньшее вознаграждение. Бывшие процветающие репетиторы, умевшие вовремя зайти в приемную комиссию и узнать экзаменационный вариант, остаются без работы, но сочувствовать им сложно.

С работодателями ситуация довольно запутанная. По тем или иным причинам в России среднее образование в принципе не считается образованием. Да что школа? До недавнего времени высшим образованием не считался и четырехлетний бакалавриат: практически все студенты выходили из вузов специалистами или магистрами. Что такое «специалист», не известно, кажется, никому; в той же самой Европе в магистратуру идут лишь те, кто твердо решил делать научную карьеру, кто по тем или иным причинам не смог найти работу после бакалавриата, и те, кто таким образом решает повысить свою стоимость и востребованность на рынке труда.

Хорошая система образования выполняет важнейшую сигнальную функцию. Зная, что все оценки получены честно, работодатель отдает предпочтение более образованному человеку не потому, что на работе очень пригодятся знания теории чисел или поэтики Мандельштама, а потому, что они получены тяжелым трудом. В этом смысле ЕГЭ приближает нас к Европе: про каждого обладателя сертификата о сдаче госэкзамена можно с уверенностью сказать, что он знает предметы на определенном уровне. Когда реформу образования доведут до логического завершения и университетская жизнь изменится по образу и подобию ЕГЭ – в частности, из нее исчезнут устные экзамены, рассадник несправедливости и коррупции, а студенты станут сдавать экзамены под индивидуальными номерами, а не фамилиями, – работодатели смогут ориентироваться не на громкое имя университета, а на индивидуальные достижения кандидатов. И только поэтому всем им следует приветствовать приход ЕГЭ – если, конечно, они хотят приближаться к этой самой Европе.

Доктор, он будет жить?

Выпускники хороших московских школ опасаются дагестанских отличников. Бывшие процветающие репетиторы больше не могут продавать желающим доступ в приемную комиссию. Руководителям многих вузов приходится на старости лет доказывать собственную профессиональную пригодность. Расплодившиеся медалисты остались без привилегий. Школьным учителям вдруг, ни с того ни с сего, надо действительно учить детей. Все они – «жертвы» введения ЕГЭ. Кроме того, практика проведения ЕГЭ в последние десять лет не прибавляет ему очков в глазах даже тех, кто изначально относился к экзамену положительно. Все это влияет на результаты опросов «Левада-центра».

Но не только это. Мы забыли одну группу подозреваемых – организаторов реформы ЕГЭ. Иными словами, российские власти.

ЕГЭ – уникальный случай в истории России последнего десятилетия. При всех оговорках, это была радикальная, мужественная и своевременная реформа, ущемившая интересы многих влиятельных людей и открывшая новые возможности для населения в целом. Власть, кажется, до сих пор удивляется тому, что сделала. Получается странная вещь: во всем мире правительства «продают» неудачные реформы под видом удачных, тратя большие деньги на рекламные кампании. С ЕГЭ все наоборот: он обернулся настоящей пиар-катастрофой. Возможно, Путину немного не по себе оттого, что он как-то невзначай провел в жизнь одну по-настоящему демократическую реформу. Кажется, кто-то уже подумывает, как бы отыграть все назад, объявить эксперимент неудачным и заработать аплодисменты тех, кому не по душе все эти новшества. Впрочем, в начале этого года, когда уровень доверия к ЕГЭ был низким, Путин твердо высказался против его отмены. «Пусть все идет, как идет» – этот принцип для российской власти все же имеет приоритет перед «Пусть все будет, как было раньше». А введение ЕГЭ – тот редкий случай, когда, кажется, все идет к лучшему.С