Вадим Фефилов: Аллах и «Калашников»

Конфликт сейсмологов-украинцев с кланом Бинхарес произошел в пустыне Шебуа, где барханы с пятиэтажный дом. Экспедиция выполняла заказ западной компании. Развернули палатки под охраной вооруженных парней, нанятых в столице. Утром подкатил на джипе неторопливый бородатый шейх семьи Бинхарес. Предложил платить за сейсморазведку на его земле ежемесячно. Шеф украинской бригады через переводчика послал шейха на х*й. Даже воды холодной не предложил для смягчения обстановки. Бригадир не знал, что хоть название племени и переводится как «дети охранников», играют тут не по-детски. Шейх достал из внедорожника револьвер Colt Python и выстрелил в голову начальнику охраны украинцев. В последующей перестрелке было убито еще три человека. Американский контракт на разработку газового месторождения был сорван.

В этой же провинции Шебуа работала другая западная экспедиция. Бригадиром был умный полненький итальянец, без торговли заплативший подъехавшему утром бородатому шейху. Через несколько дней местные чернорабочие неожиданно захотели домой на сутки и попросили машину. Начальник, урожденный калабриец, по-неаполитански певуче отказал. Оскорбленные работяги пешком ушли в ночь по пустыне в свою деревню за пятьдесят километров. Вернулись через двое суток с автоматами и расстреляли палатки с бархана. Хорошо, что парни от усталости стреляли неточно и никого не убили.

Калабриец, как и его украинский собрат по несчастью, проявил неосмотрительность – не захотел вкратце ознакомиться с законами пустыни: с четверга на пятницу у йеменских мужчин, по многовековой традиции, должна быть близость с женой. Так было всегда и так будет. Йемен – стабильная страна.

И вот эту страну глупый старый справочник называл «ворота арабского мира»! Проклятые штампы. Ворота оказались глухими. Рабочую визу в самое загадочное государство Аравийского полуострова я ждал восемь месяцев. Я говорил себе: спокойно, не дергайся! Ты ведь хочешь побывать на территориях, где разгорается настоящая племенная махновщина? Где, согласно слухам, шумят единственные в мире уличные оружейные базары?

Туристическую визу, в отличие от рабочей, можно получить в консульстве всего за пару дней. Я изучил статистику. В пятидесятые годы один только приморский город Аден на юге страны посещали четыреста пятьдесят тысяч туристов в год. В 2010-м иностранных гостей еле-еле набралось сто тысяч на всю страну. В нынешние революционные годы статистика и вовсе отсутствует. Может, убили всех ученых-статистиков? Или ученые затаились в ожидании лучших времен, когда самое-самое арабское государство Аравии выйдет из смутного времени?

Фото: Ed Ou/Getty Images/Fotobank

Фото: Ed Ou/Getty Images/Fotobank

Фото: Ed Ou/Getty Images/Fotobank

ГЛАМУР, СТАТУС, КОНСЮМЕРИЗМ

На промежуточной посадке в Эр-Рияде из самолета вышли все пассажиры. Дальше, в столицу Йемена Сану, полетели только мы с невозмутимым оператором Сашей Бодячевским да несколько арабов, спящих в креслах темными калачиками.
На высоте одиннадцать тысяч метров некстати вспомнился рассказ знакомого московского арабиста, что самолеты здесь летят в так называемой мертвой зоне. У йеменских наземных служб нет привычки «вести» воздушные суда над своей территорией. Соответствующего технического оборудования, по словам чекиста-арабиста, у них тоже нет.

Таким же пустым огромный аэробус я видел год назад на подлете к африканскому Судану, где президента по подозрению в массовых убийствах разыскивает Международный уголовный суд. Неужели и здесь все так ужасно?

Но нет! Улыбка встречающего нас в аэропорту чиновника йеменского министерства информации заметна издалека. Я сталкивался с представителями «министерств информации» в разных странах, и везде они похожи: задача усатого Мохаммеда – содрать с нас побольше денег и постараться показать родную сторону с лучшей стороны, то есть как можно меньше.

День начинается с безмятежной прогулки по Сане. Так предложил Мохаммед. Мы не возражаем – мы же не хотим конфликта и быстрой высылки из страны. Мы должны усыпить его внимание и встретиться с нашим настоящим проводником по имени Яхья. Именно он должен провести нас по территориям, неподконтрольным центральной власти, и познакомить с йеменскими «батьками Махно».

Все столичные жители одеты просто и одинаково. Вот стройные черные тени, прижимаясь к стенам пыльных желтых зданий, быстро-быстро проходят мимо. Мужчины, напротив, уверенно шагают посреди узких улиц. Выглядят браво. Длинная, почти до пят, белая рубаха-зама, пиджак и шлепанцы. За поясом огромный кривой кинжал-джамбия. Только у некоторых за спиной еще «калашников», по-местному «бундук».

Мохаммед бормочет, что у каждой семьи по древнему обычаю свой глиняный «небоскреб» – узкий пятиэтажный дом без окон, но с большими зарешеченными дырами-машрабиями. У отверстий тройное назначение. Это и кондиционер, и холодильник для воды, и возможность для женщины поглазеть на улицу без опаски, что ее лицо увидит чужой мужчина.

Мы заходим в лавку самого известного мастера по изготовлению кривых клинков по имени Абдулла Бен Абдулла Бен Абдулла Аль-Узейри. Недавно он продал один нож шейху племени Мареб за полтора миллиона долларов. Стоимость зависит от истории и кровавости. Цена вырастает астрономически, если ранее оружием владел знатный вождь, губернатор или президент, и особенно – если клинок неоднократно бывал в бою.

Я интересуюсь у мастера, считает ли он себя богатым человеком. «Нет, что вы! Богат только Аллах!» Глухо, с забавным рычанием смеется в кулак и продолжает точить на маленьком станке рукоятку очередного кинжала-джамбии.

Джамбия страшна в бою из-за своей крючковатой формы. Удар наносится, как клыком тигра или когтем орла. Оперировать раненого очень сложно, к тому же всегда есть угроза сепсиса. Нож ведь перед ударом никто специально не стерилизует, а незадолго до драки им наверняка резали домашнюю верблюжью колбасу…

В лавке-мастерской не продохнуть от зевак и покупателей. У прилавка старикашка в замусоленной чалме и сильно истрепанном пиджачке сипло спорит с подмастерьем. Передо мной финал почти часовой торговли.

– А я повторяю: на рукояти есть трещинка. Скинь цену!

Старый хрыч взял продавца измором и купил нож не за пятнадцать тысяч долларов, как просили, а всего за десять. Я протискиваюсь к старичку-замухрышке c вопросом:

– Зачем вам такая дорогая вещь? Есть и за двадцать долларов джамбии.

– Разве это дорогая? Совсем нет, у меня дома их семь! Одна за миллион долларов!

Хозяин уже выписывает от руки на белом листе формата А4 чернильной ручкой товарный чек и гарантию.

Выясняется, что старикашка Ахмед Аль-Зубейри – шейх племени Зубейра. Клану принадлежит вся земля в местности Архаб, где находится столичный аэропорт. Вот и думай теперь, кто из нас замухрышка.

Йеменцы уважают скромность в одежде. Не нужны пиджаки из Лондона, плевать на сорочки из Парижа. У нашего усталого сопровождающего из министерства информации кинжал за три тысячи долларов. Теперь понятен его социальный статус – твердый средний класс.

Неожиданно Мохаммед сообщает, что вынужден покинуть нас – отправляет младшего сына на учебу в Индию. Так неожиданно я получаю возможность спокойно встретиться и поговорить с нашим настоящим проводником.

Яхья предлагает на выбор посещение двух провинций: Мареб и Хаулян. В обеих работают уличные базары, где, как в России картошку и капусту, продают «калашниковы» и гранатометы. В первой провинции ситуация совсем плоха – идет ожесточенная драка между племенами. На второй территории тише, но у кого реальная власть, тоже неясно. Я предлагаю поехать в обе провинции. Проводник с сомнением качает головой: очень опасно! В июне прошлого года в провинции Саада были захвачены инженер из Великобритании, еще семья из Саксонии и трое их маленьких детей, тогда же исчезли две студентки из Германии и кореянка. Девушек нашли позже убитыми.

[note text="Президент Йемена Али Абдалла Салех правил страной тридцать три года. В числе его заслуг считают прекращение войны между севером и югом и их объединение в государство. В ходе недавней революции Салеха ранили. Под давлением вождей племен был вынужден уйти в отставку. Новый президент Йемена Абд Раббо Мансур Хади в молодости окончил Академию им. Фрунзе в СССР, по образованию артиллерист и говорит по-русски. Его считают временной политической фигурой – компромиссом между революционерами и прежними властями. При президенте Салехе нынешний глава государства занимал пост вице-президента страны." author="25352" date="09.06.2012 13:08"]Постреволюционное правительство[/note] запретило выезд иностранцев из столицы без специального разрешения силовиков. На центральных дорогах вокруг столицы армейские посты. Проводник Яхья предлагает нам с оператором надеть черные женские одежды, оставляющие открытыми только глаза. Можно еще черные очки. Я вспомнил легенду о том, как Керенский во время переворота в 1917-м сбежал из Петрограда в одежде сестры милосердия, и согласился.

Договорились, что завтра Яхья проскочит по двум провинциям и заручится гарантиями авторитетных шейхов. Племенные отношения для йеменца выше любой вертикали власти. Тут необходимо пояснить: в этой части Аравии шейх шейху рознь. Чаще всего это что-то вроде мелкого полицейского, следящего за порядком в околотке. Совсем другой уровень – религиозный шейх, присматривающий за несколькими мечетями, то есть важный исламский деятель. Третий тип – собственно вожди кланов. В переводе на российские реалии получается примерно так: деревенский участковый, отец Всеволод Чаплин и питерские.

Фото: Ed Ou/Getty Images/Fotobank

Фото: Ed Ou/Getty Images/Fotobank

DRUGS, ROCK’N’ROLL И ДЕЛА МОЛОДЕЖИ

Представитель министерства информации Мохаммед оказался не так уж бесполезен – с утра повез нас показать высокогорную деревню в шестидесяти километрах от столицы. Территория эта, правда, контролируется правительством. В сумке у нашего чиновника пачка отксерокопированных разрешений на проезд по назначенному маршруту. Через каждые десять-двенадцать километров на блокпосту он выбегает и, важно поправляя джамбию за поясом, долго-долго шевелит усами – что-то объясняет офицеру. Оказывается, солдаты каждый раз засекают время нашего проезда: если через двадцать минут не окажемся на следующем посту, значит, нас похитили. Начнется военная поисковая операция. Узнав такие подробности, естественно, интересуюсь: если этот регион так контролируется, то сколько регионов правительством не контролируется вовсе?

Чиновник опять молодцом, ничего не скрывает: «Полностью закрыта для иностранцев провинция Саада, где правят хутисты – течение шиитов, негласно поддерживаемое иранцами. В Амране, Ходже, Альджоуфе просто непонятные бандиты, а в Абьяне и Альбайде власть у «Аль-Каиды».

Делаем остановку у одинокой торговой лавки. Одноэтажная коробка из бетонных блоков. Вместо дверей распахнутая военная плащ-палатка. Чиновник идет прикупить [note text="Сами йеменцы утверждают, что культуре потребления ката в их стране семьсот лет. Кат выполняет коммуникативную функцию. Все деловые вопросы йеменские мужчины решают в мафрадже – специальной комнате на самом верху любого здания. Там жуют кат и разговаривают. В Индии живет очень богатый йеменец Бахрутдин. Возглавляет секту исмаилитов (в средневековье знаменитые убийцы-ассасины). Периодически старик Бахрутдин приезжает на родину и спонсирует тех крестьян, кто выращивает кофе, а не кат. Успеха эта затея не имеет. Деньги берут, но растят кат." author="25352" date="09.06.2012 13:08"]свежего ката[/note] – легкого наркотика растительного происхождения. Выбирает охапку кустиков с ярко-зелеными листьями примерно за двадцать долларов. Хватит на пару дней. Кат, за который в России дали бы несколько лет тюрьмы, здесь жуют все. Если вы увидите фотографию смуглого мужчины с огромной, словно в нее засунули апельсин, оттянутой щекой, знайте, это гражданин Йемена. Такой страсти к кату я не видел даже в Сомали. Откуда у нищего народа деньги – непонятно. У йеменцев и присказка есть: «Зарабатываю двадцать тысяч, а кат жую на двадцать пять!»

Мы с Сашей тоже выходим из авто, чтобы размяться и купить водички. Видя перед собой иностранные лица, продавец ныряет под прилавок и достает три литровые бутыли джина неизвестной марки. Ого, вот тебе и строгая мусульманская страна. Отрицательно качаю головой. В его руке мгновенно, как у фокусника, появляется большой комок гашиша. Опять мимо. Человечек вновь исчезает и появляется с автоматом Калашникова и пистолетом ТТ. Протягивает оружие. Называет цену – пятьсот и триста долларов соответственно.

Вот теперь я уверен: массовые уличные рынки оружия в этой стране существуют. Из задумчивости меня выводит громкий разговор за спиной. Откуда они взялись на пустой дороге? Перед нами четверо запыленных молодых людей с автоматами и ружьями. Еще трое спускаются со скалы. Вид суровый, никто не улыбается. Вижу, как у Мохаммеда внезапно вспотела лысина: «А вот тут твои бумажки из министерства уже не проканают…» Начинается уличный разговор из тех, от которых неприятно щекочет сердце: «Кто такие, откуда и куда путь держим?» Объясняем, что журналисты из России и что мечтаем записать интервью о перспективах йеменской молодежи в непростые революционные годы. Парни неожиданно оживляются и соглашаются.

«Пять минут их славы в обмен на нашу свободу», – думаю про себя. Оказывается, это революционеры из племени Хаима. Следят за порядком на этом участке дороги в Харазских горах. Только младший, ему четырнадцать, хочет быть врачом, а остальным по восемнадцать-двадцать, и они уже собираются стать военными. Называют себя народными милиционерами. Говорят, что после революции стало лучше, появились перспективы. Фотографируемся вместе на память. Они прощаются нехотя, мы – со скрытой радостью.

Деревушка Кахель пристроилась на высоте около трех тысяч метров. Ей несколько сотен лет. Узкие желтые пятиэтажные дома-крепости приткнулись на скалах, как ласточкины гнезда. Здесь живут настоящие аравийские горцы. Камерамену Бодячевскому удается снять то, что он хотел, – «пронзительные планы древнего Востока».

На обратном пути наш молчаливый водитель Абдулхамид предлагает пообедать в домашнем ресторанчике в соседней деревне. Хоть и жарко, но вареная молодая козлятина с овощами и взбитый холодный лаймовый сок с мятой и каплей сливок по-йеменски нам точно не помешают.

Множество полутемных прохладных комнат, устеленных старыми красными коврами, тут и там бородатые мужчины в длинных белых рубахах-замах, сидя по-турецки или лежа, обыденно шуршат целлофановыми пакетами с катом. В углу зала, где крохотные окна выходят на ущелье и далеко внизу шумит речка, чернеют длинные ружья. Чиновник Мохаммед присел на пол рядом со мной, незаметно сунул мне в руки пистолет и прошептал: «Вадим, пойду умоюсь, но что-то мне не нравится. Я случайно услышал, как здесь про «Аль-Каиду» говорят…»

Понятно, что «журналист не имеет права брать в руки оружие» и бла-бла-бла… как там сказано в журналистских хартиях? Идите к черту! Сую «макарова» за ремень. В соседней комнате музыкант начинает играть на барабанах ритмичный марш, нам приносят дымящуюся вареную курицу на черненом серебряном подносе и местную кока-колу с арабской вязью на красных банках. Ничего опасного, к счастью, не происходит.

В столицу Сану приехали поздним вечером. Мне приходится сказать нашему чиновнику, что пару дней я проведу в отеле, поскольку лицо сильно обгорело на солнце. Это полуправда. Завтра мы с Сашей и проводником Яхьей нелегально отправимся в воинственное племя Хаулян.

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПОРТФЕЛЕЙ

Физиономия действительно красная. Безнадежно мажусь кремом и бодро размышляю, что все равно меня никто не увидит. Яхья должен выдать нам паранджи, чтобы незаметно проехать через солдатские патрули на дороге. Кстати, у европейцев принято называть восточную черную женскую одежду паранджой, а это неправильно. Не попадите впросак, запомните, ведь и вы неожиданно можете оказаться в нетуристических дырах Востока. То, что закрывает все тело, как халат, – абайя; то, что закрывает волосы и оставляет открытым женское лицо, – джильбаб; то, что оставляет открытыми лишь глаза, – литма. Накидка, закрывающая даже загадочные черные очи, – это бурка.‌

Выехали на утренней заре. Проводник (на журналистском сленге – фиксер) Яхья обрадовал, что абайю, джильбаб и бурку можно не надевать. Он знает, как объехать посты военных по партизанским дорогам. В условленном месте нас будут ждать на машинах бойцы уважаемого шейха Абдалла Хасана Гашими из племени Хаулян. Между прочим, его родной дядя в семидесятые годы был президентом [note text="Когда говорят о Йемене, необходимо уточнять, что имеется в виду. Юг и Север – фактически две разные страны. Южная приморская часть была английской колонией в течение ста тридцати девяти лет. Север находился под турецкой оккупацией триста лет, вплоть до Первой мировой войны. Отличия очень существенны. На юге только в последний революционный год запретили танцы живота и сожгли все ночные клубы. На севере такого разврата не было никогда. На юге нет разделения народа на племена – их упразднили британцы, а потом коммунисты. На севере племенные отношения важнее государственной власти. Различен и язык. Слово «деньги» у южан – «флюс», на севере – «залат». «Лепешка» на юге «хопс», на севере – «айш». На юге «автомат» – «али». На севере – «бундук». «Женщина» на юге «хорма» (от слова «хурма» – «сладкая»), на севере – «мара» или «айля» (от слова «семья»). На юге, где стояли британцы, колониальная индийская кухня и архитектура. На севере очевидное влияние турецкой кухни. На юге не носят кинжалов и ходят в юбках-мавас, северяне выходят в свет в заме – длинной белой рубахе, пиджаке и обязательно с кривым кинжалом. На юге процент образованных людей больше – сказывается влияние британцев и коммунистов." author="25352" date="09.06.2012 13:08"]Северного Йемена[/note], правда, всего в течение восьми месяцев. Президента Гашими взорвали во время передачи секретных документов. Бомба была в желтом кожаном портфеле.

Наш фиксер настоял, чтобы в знак уважения к вождю мы накинули на плечи национальные мужские платки. Я оказываюсь в машине самого шейха. Он за рулем – молодой высокий парень с орлиным носом. Меня так и подмывает спросить у шейха: нет ли у него фобии на желтые кожаные портфели? Его боец, сидящий на заднем сиденье рядом со мной, словно читает мои мысли: достает противопехотную гранату и вертит ею перед моим лицом. Я в ответ интересуюсь, как он относится к новому революционному правительству, ну и заодно уж к «Аль-Каиде». Боевик оказывается против нового правительства и не поддерживает радикальных исламистов: «Если придет «Аль-Каида», мы все, спорящие и воюющие, объединимся и дадим отпор».

Заезжаем в большое село. Яхья объяснил, что это вотчина шейха. У него, мол, все под контролем: мы можем снимать что и кого хотим. По бокам широченной улицы (почему все восточные улицы должны быть узкими?) тянутся сплошные ряды оружейных лавок. Их десятки. Внутри, за прилавками, на стенах множество автоматов самых разных модификаций. Выходим из пыльных машин. Очень много шумных людей. Очень жарко. И тут, как выразился невозмутимый Бодячевский, «обломали нашего шейха»: продавцы категорически против телекамеры. Машут руками охране вождя, кто-то снимает со стен оружие явно с целью защитить свое право на прайвеси. Я вижу, как явно взбешенный племянник бывшего президента страны жестко отдает приказы по сотовому телефону. У нашего обычно улыбающегося фиксера на лице озабоченность.

Минут через десять подъезжает огромный пикап с установленным в кузове танковым пулеметом и пулеметчиком с закрытым зеленой повязкой лицом. Паркуется напротив лавок. Охранник вождя, показывавший мне гранату, дружески хлопает оператора по плечу: «Все, теперь можно, снимайте!»

Гвалт вокруг заметно притухает, и мы записываем интервью с продавцами. Выясняем, что правил по продаже оружия нет и никогда не было. Автомат или пистолет может купить любой мальчишка – возраст значения не имеет. В ходе революции произошел всплеск продаж. «Калашниковы», «макаровы» и ТТ. Вот российский автомат, а вот израильский. Первый – две тысячи долларов, второй – восемьсот. Объясняют, что дешевле потому, что сильно нагревается в бою при стрельбе длинными очередями. Предлагают купить ручной одноразовый гранатомет «Муха» выпуска 1988-го. За пятьсот долларов – «гарантия качества девяносто процентов». Мне любопытно: сколько необходимо иметь в доме оружия, чтобы йеменцу чувствовать себя мужчиной? У продавца Ахмеда на троих с отцом и младшим братом восемь автоматов. Он объясняет, что уважающему себя шейху «обязательно надо иметь маленькие ракеты». Сразу за лавкой можно опробовать приобретенный товар. Никакого обмана. Все честно. Шуток тут не понимают.

Меня дергает за рукав наш проводник Яхья: «Все, все, Вадим, надо уезжать!» Не улыбается. Ресурс влиятельности шейха исчерпан, и пора уносить ноги.

Вечером в столице Сане во вполне европейском коттедже мы в гостях в семье русского врача Железнова. В здешних столичных больницах он проработал анестезиологом восемнадцать лет. Жена Карина занималась туризмом. Даже в смутные времена у нее были отдыхающие из России. Отправляла их на йеменский архипелаг Сокотра в Индийском океане. Там, по ее словам, до сих пор спокойно. По-русски чокаемся стаканами виски и закусываем кусочками черного хлеба с селедкой. В доме четыре старых, но вполне боеготовых автомата.

Однажды к доктору Железнову приехал молодой, недавно выучившийся в Англии посланец из далекой провинции и сказал: «Слава, племя у нас маленькое, пять тысяч человек. Нас мало кто уважает. Нам необходимо неординарное решение. Старики предлагают тебе стать нашим шейхом, как Лоуренс Аравийский». Доктор поинтересовался, куда денут старого вождя. Посланец показал глазами на небо: «Если согласишься, его заберет к себе Аллах». Смекалистый русский врач спросил: «А вдруг я не справлюсь с продвижением бренда вашего племени?» Посланец вновь показал черными блестящими глазами на синее-синее небо Аравии.С