Папа Порции с давних пор считал Кастанеду примитивным и однообразным, однако на редкость деятельным занудой, популярным прежде всего среди молодившихся пенсионеров, недоучившихся студентов, климактеричек и прочих представителей пригородной интеллигенции (как всякий вероотступник, папа был излишне критичен по отношению к своему бывшему кумиру). Тем не менее высказывание это с давних пор крепко засело в его сознании — как это часто бывает с самыми нелепыми и дикими высказываниями, вроде предсказаний вокзальной цыганки или рекламного лозунга.

Поэтому к появлению Порции на свет папа отнесся настороженно. Нет, нельзя было сказать, что он не рад ребенку. Но какое-то беспокойство за свое светящееся яйцо все-таки неизменно сквозило в его поведении.

Потребовалось четыре месяца, чтобы окончательно подтвердить все самые тягостные отцовские подозрения. И вот как-то раз, стоя под душем и глядя, как мама меняет ребенку подгузник, папа торжественно провозгласил: «Да, Карлос Кастанеда все-таки законченный болван!»

— Разве? — спросила мама. — Его вообще-то много хороших людей любят.

В ответ папа поделился с ней своими соображениями насчет светящегося яйца.

— Господи, какая чушь несусветная, — вздохнула мама, поднося Порцию к зеркалу. — Ребенок — это термоядерный реактор. Он непрерывно источает позитивную энергию. И ты непрерывно должен на нее откликаться. Иначе он тебе жизни не даст, если ты не будешь с ним все время счастлив.

Все это время Порция улыбалась своим беззубым ртом, и от этой улыбки хотелось немедленно сделать что-то общественно-полезное, воздвигнуть хоть какой-то монумент этой беспричинной и чистой радости: станцевать джигу, повесить лампочку, смастерить обеденный стол без единого гвоздя, нарисовать историческое полотно или сочинить оду в честь визита Барака Обамы в Москву.

Теперь стало понятно, почему всякий раз, когда мама спускалась с Порцией в бакалейную лавочку, все бездельники, слонявшиеся около мэрии на городской площади, все пенсионеры и туристы немедленно заглядывали туда же под разными предлогами. Все они хотели подключиться к этому неожиданному источнику энергии. Они толпились вокруг Порции, махали руками, издавали странные звуки, выкрикивали какие-то нелепости и, в общем, старались вести себя в присутствии ребенка как можно более естественно и непринужденно. Порция в ответ, как заправский политик в разгаре предвыборной кампании, расточала направо и налево свои самые щедрые и самые лучезарные улыбки — и люди расходились умиротворенные и готовые без малейших колебаний встретить неисчислимые тяготы текущего дня.

Потом мама поднималась домой и пыталась обсудить с отцом ребенка некоторые насущные проблемы: упадок мировой культуры, бюрократизацию общественной жизни, различие в культурных парадигмах Востока и Запада. После нескольких вступительных фраз из колыбельки, в которую был заботливо уложен улыбавшийся ангел, доносился такой пронзительный и требовательный вопль, что соседи, жившие через три дома ниже по улице, сочувственно переглядывались с родителями Порции со своего балкона и качали головами.

Родители бросали свои разговоры и неслись к кроватке. При помощи нехитрых приемчиков они успокаивали орущего ребенка. На его лице снова появлялась улыбка.

Через некоторое время родители сумели усвоить некоторые положения техники безопасности, связанные с эксплуатацией этого прибора по производству радости и счастья. Выяснилось, что, если его даже ненадолго оставить без присмотра, он перегреется и взорвется оглушительным криком. Выяснилось также, что немного отдохнуть от непомерной и безостановочной эйфории можно только тогда, когда Порция спит.