Захватывающая тайна природы, которой мы коснемся в этой части нашего научно-просветительского цикла, состоит вот в чем: почему первый глоток холодного пива в жару так упоительно вкусен, а сто тридцать первый уже совершенно ничем не примечателен? Побочно же придется рассмотреть и другой вопрос: почему в научно-популярной литературе (и в массовом сознании) нередко бывает принято упрямо повторять одну и ту же чушь, совершенно не замечая, насколько она далека от научной истины в ее современном понимании.

Ответ на первый вопрос, касательно пива, мы можем найти в прекрасном обзоре нейрофизиологов Крингельбаха и Берриджа (The Joyful Mind, Scientific American, August 2012, pp. 40-45; можно найти что-то вот здесь). Это не какая-то сенсационная научная новость — Мортен Крингельбах читал об этом лекции везде, где только можно, начиная со своего любимого университета в Охусе. Да только вот проскакивает у нас все мимо ушей.

Стоит упомянуть о механизмах удовольствия в человеческом мозгу, как вот я недавно упомянул — и тут же кто-нибудь, в основном люди приятные и образованные, припоминает классические опыты Олдса и Милнера. Эти ученые в свое время вставляли крысам в мозг электроды и случайно набрели на «центр удовольствия»: когда определенную часть мозга (а именно нуклеус аккумбенс и поясную кору) возбуждали электричеством, крысы делали все от них зависящее, чтобы испытать это ощущение еще и еще. Позже выяснилось, что этот эффект требует присутствия гормона дофамина.

История с крысами вошла в анналы научпопа. «Найден центр наслаждения! Найден гормон удовольствия!» — закричали все в один голос; кричат и поныне. Отчего-то никого (точнее, мало кого) не озадачили два обстоятельства.

Во-первых, настоящие наслаждения, как мы их знаем в жизни, совсем не похожи на эти маниакальные нажатия на рычаг по тысяче раз подряд. У реальных удовольствий есть общая черта: они все заканчиваются, причем естественным образом. Вот как этот первый глоток холодного пива. Ну или как секс, наконец. Повторяй, не повторяй, больше первых нескольких раз насладиться не получится.

Во-вторых, по поведению крыс (да даже и людей) не так просто понять, насколько им приятно то, чем они заняты. Очень часто мы делаем и делаем что-то раз за разом (вот я курю, например, уже пятую подряд) совсем не потому, что нам это нравится. Эта коллизия сознания описана в известной шутке.

– Водку хочешь?

– Нет!!!

– А будешь?

– Конечно…

Во времена Олдса и Милнера никто не спросил у крыс, нажимавших на рычаг, действительно ли они испытывали удовольствие или ощущали что-то другое, как этот гипотетический потребитель водки из анекдота. Ревизия всей этой сомнительной теории как раз и началась с того, что нейрофизиологи попытались «спросить у крыс». Как это сделать?

Замечено, что выражение эмоций на лицах/мордах млекопитающих — достаточно консервативный признак. Крысы, когда им вкусно, точно так же облизываются и причмокивают, как человеческие младенцы. Это наблюдение и положили в основу исследования. В начале Сяоси Чжуан в университете Чикаго получил с помощью генной инженерии мышей с вечно повышенным уровнем гормона дофамина (того самого, который, как считалось, играет важную роль в активации вышеупомянутых «центров удовольствия»). Крингельбах и Берридж давали этим мышам сладкое лакомство. Мыши, накачанные дофамином, действительно стремились к награде гораздо энергичнее, чем обычные грызуны, но при этом причмокивали и облизывались даже меньше, чем их обычные сородичи. Такой же эффект был, если дофамин просто впрыскивали в мозг. Напротив, мыши-мутанты, вообще лишенные дофамина, нисколько не стремились к лакомству (если их оставляли в покое, они быстро умирали с голоду), но когда их принудительно кормили, они причмокивали и облизывались как миленькие. Итак: дофамин — вовсе не гормон наслаждения. А нуклеус аккумбенс и поясная кора — вовсе не центр удовольствия. Сейчас считается, что эти штуки относятся скорее к «желанию», чем к «удовольствию». Желание само по себе может быть желанно и приятно, как, например, опять же в сексе. Но давайте все же называть вещи своими именами. То, что казалось «центром удовольствия», оказалось «центром вожделения», и удовольствие здесь ни при чем. Где же оно гнездится?

Теперь, когда ученые догадались наблюдать за крысиными причмокиваниями, им опять вздумалось стимулировать животным разные части мозга, но теперь уже смотреть, в каких случаях крысы будут облизываться и причмокивать более аппетитно и заразительно. Одна из идентифицированных таким образом областей мозга лежит в нижней части того же нуклеус аккумбенс (называется «медиальная скорлупа»), другая — в «вентральном бледном шаре» (да простят мои возможные ошибки нейрофизиологи, хотя эти причудливые названия мало того что переводятся то так, то этак, но еще и ничего не добавляют к смыслу нашей истории). Когда эти части — размером не больше кубического сантиметра у человека — стимулировали энкефалином (нечто вроде морфина, но вырабатываемое самим мозгом) или анандамином (внутримозговой аналог, извините, гашиша, то есть каннабиола), крысы начинали получать подлинное, абсолютно гурманское наслаждение от еды. Они облизывались и причмокивали, как подорванные.

У людей все то же самое? Да, похоже. Известен один пациент, у которого «бледный шар» пострадал от недуга, и этот парень жаловался на неспособность получать удовольствие, плюс депрессия и чувство вины, и отсутствие надежды на лучшее. Ох уж эта «надежда на лучшее», она вечно путает все карты в разговорах с людьми. Но, похоже, дела обстоят точно как у крыс: этому парню просто невкусно жить.

Есть и еще одна загадочная часть мозга, участвующая в этой истории. Расположена она в «орбитофронтальной коре». Именно она, похоже, участвует в сложных выяснениях отношений между «приятно» и «как-то тянет», между «люблю» и «вожделею». Узнать это можно так: этот участок мозга весь пламенеет от возбуждения как раз при первом глотке пива! (Из соображений политкорректности ученые поили испытуемых не пивом, а шоколадным молоком.) А при следующих глотках возбуждение все слабее. «Хватит уже» — договариваются между собой через кору «центр вожделения» и «центр наслаждения».

А если не смогут договориться — случаются истории вроде той, с крысами, нажимающими и нажимающими на рычаг. Или как у того мужика с водкой. Или как у миллионов наркоманов во всем мире. Тянет их на свою дурь все сильнее, удовольствия все меньше. Так, по крайней мере, представляется ученым эта ситуация на данный момент. Может, завтра представление изменится, станет еще сложнее, но пока вот так.

Но массовая публика такие вещи плохо замечает: долго еще эта публика будет приходить к аппарату Олдса — Милнера и нажимать, нажимать, нажимать на рычаг, рассчитывая выстроить на этом хлипком фундаменте свою — заведомо ложную — картину мира. Почему так? Это наш второй вопрос, и он останется безответным.