Женщин в России больше, чем мужчин. Поэтому, наверное, ни тех, ни других не волнует, как часто первые становятся жертвами насилия вторых. Домашнего насилия, уютного и рутинного.

По данным национального центра предотвращения насилия «Анна», в России домашнее насилие совершается приблизительно в каждой четвертой семье, и почти 40% всех тяжких насильственных преступлений совершаются в семьях.

При этом, например, в Испании, за пять лет «всего» 414 женщин погибли от домашнего насилия. Притом что за три года тут в связи с насилием подано около З00 тысяч заявлений. И такая статистика все равно удручает. Именно поэтому каждый год мужчины проводят международный марш протеста против насилия над женщинами «Пройди милю в ее туфлях»/Walk a Mile In Her Shoes.

В конце этого сентября они надели туфли на каблуках и честно отшагали 1,6 км. Многих пришлось поддерживать женам — мужчины спотыкались и падали. Женщиной быть тяжело, кто же спорит.

Но у названия марша есть другое значение, которое напрямую не переводится на русский: in her shoes — это значит «в ее шкуре». То есть мужчины не просто надевают шпильки, а пытаются понять, что такое быть женщиной, что такое — стать жертвой.

Причем жертвой не анонимного уличного преступника, а того, кому ты доверяешь, кого любишь.

И кого ты, разумеется, начинаешь жалеть сразу же после того, как он разобьет твоей головой фанерную дверь в ванную комнату. Такой механизм включается мгновенно — не успеваешь очнуться от болевого шока. Это именно та причина, из-за которой женщины либо не подают, либо очень быстро забирают заявления из полиции.

Жалость. Попытка объяснить, что произошло, и попытка возвыситься над этим.

Конечно, все это синдром жертвы, но я бы не стала жертву еще и ругать. Это не по-человечески. Откуда ей, жертве, знать, что надо делать и как себя вести? Где сотни примеров, судов и уголовных дел о насилии? Где признания женщин, которые прошли через разбирательства с мужем или любовником и наказали преступника?

Нигде. Их нет. Вокруг — тишина. Даже в частных беседах не рассказывают о таком. Во-первых, стыдно. Во-вторых, больно. И наконец, даже от близких жертва получит возмущение и осуждение: «Как ты могла?!», «Надо было сделать это и то!»

Жертве нужны эти поучения? Нет. Жертве нужно внимание и сочувствие. И защита.

В России нет даже намека на культуру поведения с жертвами насилия. Нет никакого образования, нет правил.

Женщина, чей муж решил, что теперь ему позволено все, находится в полной изоляции. И я вам скажу, что не страх, не практические соображения держат ее рядом с ним. Ее удерживает любовь.

Потому что когда самый близкий человек переходит все границы человеческого, когда он причиняет тебе физическую боль, пользуется тем, что ты слабее, то в одну сотую мгновения разрушаются все представления о том, как устроен мир. И ее мир после насилия, после избиения — это не тот, нормальный мир, которым он был раньше.

Конечно-конечно, целиком и полностью психически здоровая женщина сразу же побежит в полицию, это понятно. Но где вы видели этих здоровых? Особенно в России.

Разумеется, она понимает, что с ней произошло нечто ужасное и что ее мужчина — чудовище, но пока ее бьют, насилуют, она не может сбежать. И пока он удерживает ее, она придумывает... даже не она сама, а все ее защитные механизмы обостряются, чтобы выдержать это, и опутывают ее иллюзиями.

Она говорит себе, что он — хороший человек, просто сорвался, просто у него ужасная мать, которая и превратила его в это. И когда после того, что произошло, она видит его испуганное лицо, то не знает, что это никакое не раскаяние, а страх наказания. Насильник всегда боится наказания, тюрьмы. Женщине хочется верить, что все это лишь помрачение, что человек, который ее обнимал, целовал кончики ее пальцев, который смешил ее и с которым у нее, возможно, дети... что он не мог оказаться вот таким. Что всему есть объяснение.

И женщина прощает.

Прощает еще и потому, что, когда она говорит об этом друзьям или родственникам, те не реагируют так, будто случилась катастрофа. О’кей, они выслушают, пожалеют, возможно, погладят по голове, но они не будут вести себя, словно настал конец света. Наверное, потому что они слышат такое не в первый раз в жизни. Не от нее — от других. И наверное, это случалось и с ними самими. Каждая четвертая семья — помните?

В России домашнее насилие долгие годы было маленьким злом — по сравнению с тем, что происходило в стране. Били всех — детей, женщин, постаревших родителей. Даже столпы, как, например, Андрон Кончаловский, в своих мемуарах пишут, не дрогнув, о том, как «учат» своих жен уму-разуму. И тот же Кончаловский опешил, когда его французская девушка сорвала с окна карниз и дала сдачи.

Поражает, что многие воспринимают домашнее насилие как законное право — и не боятся заявлять об этом открыто, словно это и не преступление.

Это, конечно, мило, что мужчины хотят «побыть в ее шкуре». Пройти в наших туфлях. Но если они хотят понять что-нибудь о домашнем насилии, то им надо ползти на коленях по битому стеклу — и не милю, а сотни.

Потому что насилие над женщинами не начинается в тот момент, когда определенный муж бьет жену в солнечное сплетение, а потом таскает ее за волосы, а потом насилует и бьет ее по щекам за то, что она плачет.

Насилие — это общественная мораль, уклад жизни, в который женщина погружается с самого рождения. И который мы все так или иначе поощряем — в силу привычки.