Могут ли приезжие заразить нас своими привычками и образом мыслей? Это любимая страшилка националистов, для которых турецкие кварталы в Германии или арабские в Париже — знак «заката Европы» или еще какого-нибудь апокалипсиса. Оказывается, влияние «чужаков» на культуру можно оценить вполне научным способом. Авторам исследования, вышедшего в биологическом журнале Proceedings of Royal Society B, для этого хватило сборника сказок и статистической компьютерной программы, которой любят пользоваться генетики.

С точки зрения биологии любая миграция — просто поток генов, которые вместе с хозяевами пересекают границы. Социологи уточнят: еще люди везут с собой мемы (не путать с интернет-мемами) — простейшие «пакеты культуры», способные передаваться от человека к человеку по цепочке: жесты и песни, метафоры и сказки.

Сказки разных народов подозрительно похожи друг на друга, как ДНК дальних родственников. Во французских и немецких деревнях родители развлекали детей одними и теми же историями задолго до первого мультфильма Диснея, вышедшего в международный прокат. Например, у сказки с условным названием «О доброй и злой девушках» только в Европе начала XX века насчитали 700 версий на 30 с лишним языках. В России она известна как «Морозко»: злая мачеха выгоняет добрую падчерицу в зимний лес на верную гибель. А универсальный мотив такой: добрая девушка отправляется в тяжелое путешествие, помогает разным героям, встреченным по пути, надолго задерживается у какой-нибудь колдуньи и возвращается с наградой домой. Тогда некая завистница решает повторить ее путь — ради все той же награды, но судьба наказывает ее за дурной характер.

Различия между сказками — в деталях, набор которых служит «отпечатком пальца» каждой конкретной версии. Иногда падчерица встречает говорящую печь с яблоней, а иногда — короля всех котов, карлика, дракона, двенадцать месяцев (еще одна русская версия) или двенадцать апостолов. Их пути могут пересечься у костра, в аду или в толще горы. Даже роли главных героинь, доброй и злой, непостоянны: они приходятся друг другу соседками, сводными сестрами или кузинами. А в редких случаях это и вовсе три брата. Всего авторы исследования насчитали 392 пункта, где случаются расхождения.

Когда такие «пункты расхождения» ученые видят в ДНК, их называют полиморфизмами. Каждый из них — след точечной мутации, которая оставляет вид с двумя версиями гена: старой, нетронутой, и новой, мутантной. На три миллиарда букв генома человека приходится чуть больше четырех миллионов полиморфизмов.

Полиморфизмы дают способ вычислить биологическую «дистанцию» между народами. Возьмем, например, бушменов в Африке и грузинских сванов. Одни признаки, зашифрованные в ДНК — цвет глаз, группа крови, склонность к ожирению, — варьируются внутри каждой группы. Другие, например цвет кожи, отличают любого свана от любого бушмена. Еще в 1970-е было доказано, что межгрупповых различий у самых непохожих народов на порядок меньше, чем внутригрупповых (отчего, например, понятие расы нельзя считать содержательным) — всего 5-13 процентов полиморфизмов. Если сравнивать между собой народы Европы, выйдет и того меньше: от 0,25 до 0,4 процента. Причина тому, конечно, постоянные миграции, которые заставляют гены перемешиваться.

А вот как обстоят дела с культурной дистанцией? Когда расчеты повторили с «полиморфизмами сказки», ученые получили цифру в 9 процентов. Разница такая же сильная, как между грузинами и бушменами с точки зрения чистой биологии. То есть «эффект перемешивания» культур очень слабый, несмотря на постоянный поток мигрантов. Им проще породниться с местными жителями, чем повлиять на их сказки.

Казалось бы, парадокс: мемы путешествуют бок о бок с генами и должны распространяться с той же скоростью. Но есть барьеры, которые им тяжелее преодолеть, например языковой. Поэтому, в отличие от ДНК, мемы не выдерживает давления «плавильного котла», который на самом деле правильней назвать печью по утилизации чужого. И детям гастарбайтеров, которые завели семью в России, читают на ночь уже сказки про Колобка или Морозко.

Что наш культурный багаж в безопасности — это хорошая новость. Хуже, что теперь придется избавиться от целого набора иллюзий. Во-первых, ценность наших идей для следующих поколений преувеличена: в среднем отдельный человек оставляет потомкам больше генов, чем новых смыслов, как и улитки с павианами, не претендующие на звание мыслителей. Во-вторых, романтические семейные корни из загадочного далека — вроде прадеда-африканца у Пушкина или бабушки-татарки у Ахматовой — на практике ничего не значат. А если «чужие» мы сами, недавние эмигранты в Лондон или Нью-Йорк, то придется смириться с тем, что для внуков, носителей четверти наших генов, Пушкин, Колобок, Ахматова и русские березки будут в равной мере пустым звуком.