А если без

*

Два фильма вышли на московские эк­ра­ны с разницей примерно в ­неделю: «Дев­ственность» Виталия Манского и «Шо­поголик» Хогана. Обе ленты страшные, как смерть, и обе – про деньги. «Документалка» Манского рассказы­вает истории о провинциальных девушках, приезжающих покорять столицу и готовых ради денег на что угодно, хоть на продажу невинности. Комедия Хогана «Шопоголик» пытается ­шутливо изобразить то, что для многих ­зрителей оказалось повседневным адом: неоплаченные счета по кредитам и работа, за которую приходится держаться, даже если ты ничего в ней не смыслишь. Мос­ква смотрела Манского без возмущения, а Хогана – без смеха: оба фильма оказались пугающе актуальными для города, пытающегося пере­осмыслить свои отношения с деньгами. Если главным вопросом девяностых был «Где бабло?», а нулевых – «Как потратить?», то главный вопрос новой эры – «А если без?» Экономия ­денег превратилась в своего рода новый актуальный шик даже для тех, кого еще не очень прижа­ло. Экономия и изобретательность – два новых столпа, на которых не ­желающие сдаваться обитатели столицы ­надеются построить новую среду обитания, новые связи и новые капи­талы. Девиз Мос­квы теперь – «Бодро, ловко, дешево».

Для начала столица продемонстрировала способность прекрасно ­обходиться без машин. Статистика ­зафиксировала тридцатипроцентный спад в количе­стве частного транспорта на ­дорогах. Особым шиком теперь считается манера «отпускать водителя»: не в смысле – на пару часов раньше, чем ты закончишь ужинать в La Maree, а в смысле – вообще, насов­сем. «Ты уже отпустил водите­ля?» – «Да я месяц назад отпустил водителя». – «А я вчера отпустил даже няниного водителя!» Отпущенные водители пере­шли на «бомбежку», а отпус­тившие водителей – на ловлю «бомбистов». Так что иногда бывшие работники встречают своих бывших работодателей, стоящих на тротуаре с протянутой рукой. Один предприниматель, оказавшийся в такой ситуации, не без чувства неловкости сел в машину к собственному бывшему Васе и всю дорогу провел в напряженном молчании. Когда пришло время выйти и расплатиться, он протянул шоферу трис­та рублей. «Господь с вами, не возьму, и не просите, – сказал водитель. – И вообще, если станет совсем плохо, вы скажите, не стесняйтесь, у меня кое-что припасено, могу одолжить».

**   

Об этом тронутый едва ли не до слез предприниматель рассказывал в «Комм­пар­тии», новом ресторане Анатолия Ком­ма, на неофициальной рабочей встрече с друзьями по «пермскому» проекту. Разговор был неслучайным: слово «Пермь» к началу марта стало главным топонимом, означающим место силы для столичной культурно-деловой тусовки. «Я завтра в Перми» стало звучать примерно как «Я завтра у себя»: с тех пор как Марат Гельман принялся за создание здесь музея современного искусства, город стремительно начали осваи­вать столичные галеристы, издатели, режиссеры и культуртрегеры. Вообще у жителей Москвы стало возникать чувство, что город, как измученный стрессом невротик, начал искать способы удрать от самого себя и судорожно осваивает то Гоа, то Пермь, то Новосибирск (это слово обещает стать главным топонимом марта, но поживем – увидим). Те же, кто решил не покидать столицу, занялись поиском мест, ­настраивающих посети­теля на волну «­бодро, ловко, дешево», и «Коммпартия» оказалась вполне подходящим вариантом. Самому Комму, кажется, уже слегка дурно при мысли, что созданное им заведение, занявшее второй этаж гастрономически навороченных «Варваров», называют «демократическим». Но с точки зрения прагматики «Коммпартия» – идеальный ресторан эпохи обеднения: издевательски «низменные» блюда вроде селедки под шубой и макарон по-флотски подаются так пафосно и забавно, что посетитель, отдающий за закуску двенадцать долларов (для коммовских мест — тьфу), все-таки чувствует себя участником элитарной игры.

Но и старая гвардия в эпоху обед­не­ния легко не сдается: например, по­лу­презренный-полукультовый ночной клуб Soho Rooms по-прежнему ­бывает вечерами относительно плотно заполнен. Контингент, по большей части все-таки «отпустивший водителей», продол­жает приезжать сюда не столько ради возможности повеселиться и ­поесть, сколько ради возможности почувство­вать, что мир еще не рухнул (хотя сам клуб уже в октябре провел ­вечеринку под названием «Конец света»). Не­дав­ний налет на клуб Фонда по борьбе с нар­котиками обидел присутствующих не столько своей бесцеремонностью, сколько упоминанием в отчетах о случившемся героина. «Ну какого такого героина?! – рыдала одна манекенщица. – Это же клевета! Какой героин – мы что, нищие?!»

***     

Политические акции эпохи обеднения при этом стали выглядеть бодрее. Например, 14 февраля, в День всех влюб­ленных, хорошенькие интеллигентные девушки из движения «Мы» вышли на Чистые пруды с плакатами, украшенными лозунгами «Медведям в постели не место!» и «С путинистами не сплю!» Последняя фраза превратилась в «мем» и перекочевала с самодельных транспарантов активисток на баннеры, значки и футболки. Девичьи голоса энергично звенели кричалкой «Мы не продаемся!» – видимо, подразумевая, что лучше жить без денег, чем с представителями нынешней власти. Из толпы зрителей крикнули: «Покажи товар лицом!», но одна из участниц акции парировала: «У нас политический перформанс, а не художественная акция!»

Двусмысленность этой фразы, как ни странно, четко передает ощущение позитивного крена, в ­который явно начал входить столичный арт-мир: если еще недавно почти каждая значи­тельная выставка в ­горо­де была по духу «политичес­ким перформансом», то сейчас любители современного искусства снова имеют шанс наблюдать именно художественные выставки и проекты. Прямо чувствуешь, что «Череп» Херста – это теперь грань между эпохами. Заново ожившая «Галерея Гельмана» на Полянке теперь называется Guelman Projects, и первая выставка здесь стала крайне показательной: «Вертикали» совсем молодого художника Владимира Логутова из Самары. Московский музей современного искусства только-только переоткрылся удивительно терпимой к разным школам экспозицией «От ­штудии к арт-объекту», показывающей, чему художника формально учат, а что он с этой формальностью потом сам делает. В выставке Хаима Сокола (галерея «Арт-Стрелка») вообще есть что-то откровенно антихерстовское – очень личностные объекты из давно ­любимого Соколом мусора со свалок. На фоне борьбы московского арт-мира с желани­ем властей снести Центральный дом художника и построить на его месте фантастически дорогой деловой комплекс «Апельсин», сконструированный Норманом Фостером, уход самих художников и кураторов от темы бабла смотрится очень правильно. Или, по крайней мере, очень ловко.

****       

Куда сложнее приходится самому прикладному из искусств – моде. Ди­зай­не­ры и марки переживают сложные времена, зато московский шопер, все еще способный удовлетворять свои ­нужды в «Подиуме», «Крокусе» и Треть­яков­ском проезде, может наслаждаться пустотой помещений и дошедшим ­почти до истерического градуса вниманием персонала к каждому, кто ­переступает за порог. Покупатель по-настоящему стал хозяином ситуации: он забыл, что недавней удалью было подписывать слип от кредитки, даже не проверяя сумму: теперь положено выглядеть рачительным, и покупатель, гад такой, стал придирчивей. На фоне этой перестройки ­куда более интересной но­востью, чем закрытие бутика Alexander McQueen / Stella McCartney и открытие Maison Martin Margiela, кажется сообщение о том, что помимо дешевого и сердитого GAP в Москве все-таки появятся H&M и Uniqlo. Московской публике легче поступиться привычкой к персональному водителю и дорогой еде, чем к дорогой одежде. Но если cheap chiс окончательно утвердится в своих правах, то анекдот о русском, презрительно говорящем, что такой же двухсотдолларовый галстук можно купить по соседству за триста, станет впервые за последние две декады не только неактуальным, но и немодным.

*****

Есть такое психологи­ческое ­упражнение, по-простому называемое «Я – не...» ­Нуж­но ­сосредоточиться и сказать себе: «Я – не мое образование» (например). Потом прочувствовать сказанное (это может занять не час и не день) и ­продолжать. Скажем, произнести: «Я – не моя работа» (осторожно, бывает больно). По­сте­пенно снимая с ­себя слой за слоем, ты все больше приближаешься к ­чистому ощущению собственного ­настоящего «я». В душе нарастает волна адреналинового азарта: если ты – не все это, то каким же прекрасным ты можешь при желании оказаться! Москву, вплотную ­задавшуюся вопросом: «А если без?..», явно начинает бить дрожь азарта. Пред­положим, с тем, чтобы обойтись без девственно­сти, у этого города ­никогда ­проблемы не было. Но без ­головокружительного шопинга, без ­отпущенных на волю водителей, без клубных ­унитазов с зеркальными крышками, без гастро­но­ми­ческих шоу под видом ­ужина – чем могла бы стать столица? От­личным городом, оказывается. С хорошими ху­дож­никами, изобретательными ку­ли­на­рами-прагматиками, душевными таксистами и моделями, презирающими героин. И если в этом убедиться, то от головокружительного шопинга, надежного Васи за рулем, блистательных гастроварварств Комма и декадентских сюртучков Макквина сразу начинаешь получать куда большее удовольствие.

Ну и от зеркальных крышек на унитазах, конечно. Мы что, нищие?!С