Париж. Хлеб и сыр изгнания

Моя маленькая дочь была за завтраком ужасно недовольна круассанами.

– Так себе круассаны, – сказала она с обидой, – не круассаны, а булки какие-то! Где ты их только покупал?

На ближайшие дни соседняя лавка, откуда я принес несчастные хлебобулочные изделия, будет подвергнута бойкоту. Пойду в другую. Благо есть из чего выбрать. В трех минутах ходьбы – три булочные, в пяти – пять. Перепроизводство круассанов? Нет, все равно на всех окрестных булочников находятся покупатели, которые заявляются с утра и с непременными «бонжур» и «бон журнэ» сметают выпечку.

У каждой лавки есть фанаты, которые не пойдут к конкурентам даже в тот день, когда дружественная лавка закрыта. А она закрыта как минимум два раза в неделю – надо же отдохнуть и парижским хлебникам. Так вот, напрасно вы думаете, что в эти тяжелые дни старая дама, что живет в моем дворе, изменит своей знакомой булочнице, той самой, которая всегда заранее откладывает ей две бриоши и хлеб с шоколадом. Что она отправится к другому булочнику, который продает ровно то же самое. Ни за что. Дама, жертвуя собой, пойдет на угол в супермаркет, где тоже пекут с утра разные булки, потому что в этом не будет предательства персонального – есть-то надо, но, как сказал по этому поводу другой мой сосед, разве я стану болеть за «Манчестер Юнайтед» из-за того, что «Ювентус» сегодня закрыт?

Я не раз видел очереди, в которых парижане стояли за хлебом. Ребята из Russia Today могли бы сделать репортаж про то, что в городе кругом нехватка. Но на самом деле хлеба полно. Другой вопрос – какого. В моем советском детстве хлеб был чем-то самым простым, не стоящим внимания. Пищевой добавкой к «настоящей еде», чтобы было посытнее. «Ешь с хлебом!» – говорили нам, ставя на стол макароны, картошку или кашу. Мы плохо представляли себе, что хлеб может быть отдельным блюдом и отдельным лакомством. Для настоящего француза семь верст не крюк, чтобы зайти туда, где он найдет лучший в квартале хлеб, к которому он привык, – в старинную «артизанальную» пекарню.

Он не боится за свою драгоценную попу и не позволяет сумасшедшим диетологам лишать себя выпечки. Здоровье здоровьем, но здесь не в чести запечатанные в вакуум немецкие хлебцы с их огромной пользой и бесконечным сроком годности. Это мы оставим «бошам». Над всей этой жалкой заботой о мамоне поднимается настоящий французский багет, палка, украшение стола, полное мужественности. Бросить эту палку французы совершенно не готовы, по крайней мере за обедом и ужином.

Недавно, гуляя в Версале, я набрел на старинную булочную на углу улиц Анжу и Ориент. Эта булочная знаменита так же, как выражение жившей по соседству Марии-Антуанетты про хлеб и бриоши. Здесь в воскресенье 13 сентября 1789 года хозяин булочной Пьер-Огюстен Буланже, то есть месье Булочник, имел неосторожность поднять на четыре су цену хлеба. Толпа разгромила магазин и чудом не повесила несчастного Булочника – это было начало беды, ожидавшей королевскую Францию.

С тех пор булочников здесь не трогают, как, впрочем, и мясников. Их в квартале поменьше, но четыре мясные лавки торгуют наперебой. Иногда мы спорим с соседом-болельщиком, где нежнее мясо – в лавке напротив (там торгует комическая пара, похожая на Бурвиля и де Фюнеса в «Большой прогулке») или чуть подальше к Сене (где красуется широкоплечий негр, орудующий разным острым инвентарем, как цирковой метатель ножей). Я как раз предпочитаю жонглера и захожу к нему за покупками специально, чтобы посмотреть, как он чистит стейк или четвертует жареную курицу. Тренировка, расчет, знание куриной анатомии.

Попробуйте просто так стать мясником в Париже! Вас заставят учиться и напомнят про прежние годы, когда торговцы мясом были самой влиятельной средневековой гильдией парижских ремесленников. От истории Средних веков до новейшей истории мясники – элита нации. Я помню портреты bouchers на фотографиях Робера Дуано, снимавшего в тридцатых мясные ряды «чрева Парижа», рынка Les Halles. Наверное, не очень уютно было в этих рядах посреди брутальных мужчин с ножами за поясом и привычкой не бояться крови в стейке. Но когда они поодиночке, они похожи скорее на хирургов в белоснежных фартуках и тонких золотых очках. Забытое определение «охотнорядцы» относится явно не к ним, а разве что к депутатам Госдумы.

Сыры в моем квартале продаются в трех местах, и чем эти места отличаются друг от друга качественно, понять невозможно, потому что все три лавки пахнут одинаково. Если бы я жил рядом, я бы радовался насморку и никогда не открывал бы окна. А тут – соседи довольны, что не надо далеко ходить и что к близкому хлебу всегда найдется ближайший сыр. А что пахнет, на то есть даже специальная поговорка «не стоит превращать это в сыр», en faire tout un fromage: делать из этого проблему.

– T'as cassé ma voiture!

– Ce n'est qu'un voiture, tu va pas en faire tout un fromage! («Ты разбила мою машину!» – «Ну и что? Это всего лишь машина, что ты из всего делаешь сыр!»)

Да, я знаю, сейчас на меня набросятся за мелкотемье и зацикленность на житейских радостях («Вот из-за этого французы и сдали Париж!»). Но я бы не делал из этого сыр. Нам просто чужда и даже отвратительна мысль о том, что вместо великих свершений совершенствовать можно свое маленькое дело, например выпечку или мясную нарезку. Нам подавай мрамор и стих.

В России перед мясником всегда заискивали, но никогда не уважали. Во Франции существует специальная система поощрений ремесленников – вроде ударника коммунистического труда. Это называется «лучший рабочий Франции», и звания присуждают каждый год. Среди «лучших рабочих» есть и булочники, и мясники, и рыбники, и даже мороженщики. Этим званием страшно гордятся. Чтобы его получить, надо постараться, надо поработать. Единственный человек, который получает диплом автоматом, – президент Франции. А уж как он там работает и содержит свою лавочку, бог знает, все равно в другую не пойдешь.