Ксения Буржская: Ах, вот же он, наш маленькай крэольчик

Фото: Юлия Майорова

Во второй половине 90-х очень популярна была группа «Руки вверх». Каждое лето ребята выпускали новый альбом — к медлякам. Каждое лето я ездила в пионерлагерь «Звездный», и там часто случались дискотеки. Крутили разной паршивости хиты того времени, но «Руки вверх» были вне конкуренции. Все эти «Солнышко мое ласковое, я не отдам тебя никому» или «Ну где же ты, студент, игрушку новую нашел, не думал, не гадал, а девочку мою увел...» были фоном для жизни: под них целовались, обжимались и рыдали. В начале нулевых очень популярны были Земфира и «Мумий Тролль». Я помню, как всякий вопрос находил в их песнях ответ, а всякая слеза — дом. Наверное, в первой половине прошлого столетия то же самое делали под Вертинского («Что вы плачете здесь, одинокая милая девочка, кокаином распятая в темных бульварах Москвы...»).

Я все понимаю.

Каждому времени — свои песни для переживания экзистенциального кризиса. Только этим я могу объяснить популярность Игоря Григорьева: он взял себе это время.

До презентации первого альбома Игорь Григорьев был мне известен только как главред журнала «ОМ» — журнала, который в конце 90-х провозгласил себя символом нового поколения — поколения Х. Однажды мне попался номер с огромным разворотом про марихуану и галлюциногенные грибы. Я вырезала красивые трехмерные картинки с наркоманами и повесила их на даче на стену своей комнаты. В том же номере было большое интервью Григорьева с Жириновским. Я прочла его и подумала: вот стану когда-нибудь журналистом, буду так же ходить по ресторанам и интервью брать.

Фото: Юлия Майорова

Короче, я пошла на концерт.

Игорю Григорьеву очень хочется стать Вертинским: он копирует его манеру исполнения и даже слова произносит также. «Любов».

Игорю Григорьеву очень хочется стать декадентом нового времени: он выкатывает на сцену гроб в лучших традициях «Агаты Кристи», делает странные каверы на «Мумий Тролля», падает на колени во время исполнения Wild Is the Wind, а его черный атласный бант развевает железный вентилятор с пола.

Григорьев произносит фразы вроде «песни посыпались на меня, как из рога изобилия». Кидает в зал воздушные поцелуи, говорит: «Если не можете полюбить все песни, полюбите просто меня».

Под электропоп звучат шепотом слова: «Когда-нибудь ты это поймешь, когда-нибудь ты это поймешь», но я все равно не понимаю; а потом еще хлеще: «Скажешь мне нет — нет, скажешь мне да — да, что там в окне — звезда, что нам с того — свет». Вдруг откуда ни возьмись из-за сцены выезжает цыганский табор театра «Ромэн», которые поют «Цыганочку» на музыку Григорьева, который тут же в парике с розой и платке. Все вместе превращается на мгновение в кабаре, а потом снова в «Руки вверх». Казалось бы, кабаре могло бы спасти, но не спасает: после кабаре Григорьев поет печальную песню про украденную шапку, которая уходит по небритой дороге, унося его запах в подкладке.

В принципе, такой жанр востребован. «Проснулась ночью девочка» — это новые «Белые розы» и хит для дискотеки того самого поколения Х, которое вот-вот появится. И каверы — это, наверное, правильно: мы живем в эпоху эрзацев, как говорилось в лучшем фильме нулевых «Шапито-шоу». Но Игорь Григорьев — эрзац в кубе. Я не знаю, как к этому относиться. Отнеситесь как-нибудь к этому сами.