Виктория Исакова: Влюбляться, рыдать, грызть ногти, пить и бороться с язвой

О том, что не должно кончаться

Когда мне было девятнадцать, я училась в институте. Мои прекрасные педагоги не очень-то меня любили, моя звезда меркла и тухла на фоне других более ярких и одаренных. Но я была ничего себе так, симпатичная. Мне говорили: Вика, просто ходи туда-сюда, тебе достаточно. Я влюблялась, пила чудовищное вино «Изабелла», рыдала, расстраивалась, грызла ногти и зарабатывала язву.

Потом я окончила институт и попала в театр мечты — МХТ. Одной из первых ролей была Нина Заречная в «Чайке». Случайно как-то вышло, что эта роль именно мне досталась. Играла плохо-преплохо. Но мне было двадцать лет. Я ничегошеньки не понимала, хоть и получила диплом об окончании лучшей театральной школы. После первого спектакля рыдала как безумная, но умные и взрослые говорили, что рыдать надо было раньше, когда в эту профессию шла, теперь уже поздно. Потом все поменялось, и меня попросили уйти из театра, сказали, что лучше бы я ушла сама, иначе придется уволить за профнепригодность. Я думала: вот как так, я же поступила в лучшую театральную школу и меня не вытурили, даже взяли в театр, а теперь грозятся уволить за профнепригодность. Меня подобрал Роман Ефимович Козак. Я валялась где-то на пыльной дороге, он меня пожалел и подобрал. Ничего не обещал, сказал, что я буду продолжать влюбляться, расстраиваться, рыдать, грызть ногти, пить все, что попадется под руку, и мучить свою уже такую привычную язву. И когда это закончится — то закончится все. И вот я уже взрослая девочка, столько всего со мной происходило, но я действительно продолжаю влюбляться, рыдать, грызть ногти, пить и бороться с язвой. И пусть это никогда не кончается.

О разборчивости

Я неразборчива в ролях. Иногда слишком неразборчива. О какой разборчивости может идти речь, если за два года было шесть предложений. Шесть. Четыре из них я приняла.

Были фильмы, от которых я отказалась, потому что нужно было раздеться. А я не могу, это стресс. Я зажимаюсь и делаю все отвратительно. Не могу ни о чем думать — только о том, что у меня одна грудь больше другой или неидеальное бедро. Мне проще вагон кирпича разгрузить, чем голой сыграть какую-то сцену. Поэтому я отказываюсь от таких ролей. Потом смотрю фильм и думаю: «Боже мой, какая же я дура!» Один прекрасный режиссер однажды сказал мне: «Быстрей раздевайся, потому что через десять лет уже никто не предложит».

О деньгах

Бывают моменты, когда мне остро нужны деньги. Тогда я могу согласиться на любой треш. Это же моя работа, и, помимо удовольствия, я должна зарабатывать деньги. Не очень романтично, конечно. Сейчас я проработала все лето, заработала кучу денег и могу позволить себе долго отказываться от того, что мне не нравится. А потом, где-нибудь в мае, наступит период, когда я снова буду на мели, и мне предложат какой-нибудь ад, а я скажу: «О, давайте! Слава Богу! Быстрей, быстрей!»

О моем театре

Я, конечно, не актриса. Есть актрисы, а есть актри-и-и-сы. Они точно знают, какую кнопку нажать, чтобы полились слезы. Справа кнопка для слез, слева — для смеха, а посередине — чтобы волосы дыбом встали. У меня никаких кнопок нет. Каждый раз, приступая к новой работе, понимаю, что ничего не понимаю про театр и про кино. Я всегда начинаю сначала и ищу какие-то способы выражения. В этом смысле я не актриса. Но я живо реагирую. Ты сказал, я ответила. Я люблю, когда все рождается здесь и сейчас, — в этом для меня главная ценность. Когда театр становится в плохом смысле академичным, закостенелым, я в нем существовать не могу.

О театре и политике

В моем театре не говорят о политике. В труппе я самый политизированный человек. Когда я начала ходить на все эти митинги, то, как всякий неофит, была настроена воинственно. Кто не со мной — тот против меня, и я вас презираю. «Ах, ты не идешь на митинг? Ты не понимаешь, что это значит! Если мы все не пойдем, то мы весь мир насилия не разрушим!» Кто-то посмеивался, кто-то, не понимая, просто желал понравиться. А кто-то говорил: «Да ты офигела! Что ты пытаешься поменять?» И мы до крови грызлись. В какой-то момент я осознала, что просто теряю друзей. Каждый имеет право на свою позицию. Моя позиция, что гей-браки допустимы, но кто-то может считать иначе.

О безразличии

Я никак не повзрослею. Никак не выдохну. Я каждую минуту жажду. Всего: новостей, радости, драмы, путаницы, людей, событий. Даже в дождь мне не бывает «все равно». Даже когда я смертельно устала, мне не все равно. Я ненавижу это выражение — «мне все равно». Что ты сегодня хочешь делать? Мне все равно. В какой стране ты живешь? Какие книги читаешь? Кто с тобой рядом? Кто ты? Кто твой друг? Мне НЕ все равно.

О Дагестане

Когда мне было двенадцать, моя семья переехала из Дагестана в Москву. Если бы мы не уехали, я бы, наверное, вышла замуж лет так в семнадцать, а потом окончила бы какой-нибудь институт. У меня очень деятельная натура, энергии через край. Там бы я вряд ли смогла употребить ее в мирных целях. Сейчас я, скорее всего, была бы разведенной женщиной, злюкой с мерзким характером. Никакой творческой работы мне бы не светило, поэтому я была бы поваром в привокзальном кафе. Там тогда только и было: вокзал, рынок — и все.

О мужчинах и женщинах

В Дагестане женщина внешне, на людях — ничто. А дома именно женщина все решает. Такой обман. А здесь наоборот. Хотя я совсем запуталась, не очень понимаю, где правда, а где выдумка. У каждого свои скелеты в шкафу и лучше бы их никогда не вынимать. У меня тоже скелетов много, но я стараюсь с ними не встречаться, замуровываю их в ванной под плитку. У меня вообще-то большие проблемы с самоидентификацией. Иногда я чувствую себя мужиком — по большому счету ни в ком не нуждаюсь, могу деньги заработать, суп сварить и зеркало могу на стену повесить. И меня очень сложно заставить делать то, чего я не хочу. Но я живу с фантастическим человеком, который меня успокаивает и иногда вкручивает голову на место. И с ним я могу позволить себе быть женщиной, ребенком, гусеницей и даже баклажаном.

О зоне

Однажды я снималась в фильме, и съемки проходили на зоне. Кругом зечки. Но довольно быстро привыкаешь, что рядом с тобой ходят эти бабы в платочках. И в какой-то момент думаешь: а тех ли посадили? Но начальник зоны предупредил: «Нет здесь ни одного человека, который бы сидел ни за что. Ни за что может сесть кто-то в первый раз, а когда это вторая или третья ходка, то сидят очень даже за что. В «Охоте на пиранью» я играла бандитку. То есть как бы свою для них. И вот  во время перерыва они стали к нам приближаться, хотели пощупать меня, поговорить. И я спросила у одной: «А ты-то за что?» «За что?!» — они смеются. Я говорю: «Чего ржете-то?» А они: «Лена у нас непростая. Не за наркоту и не за грабеж». — «За что ж тогда?» — «Да за убийство». Потом я узнала, что она убила мужа, расчленила и сложила куски в холодильник. У меня было ощущение, что это мультфильм. Организм имеет свойство выключаться.

О столкновении с реальностью

Я не живу в стране. Я живу в «олимпийской деревне». Это такая резервация — я и тысячи моих друзей, мы катастрофически далеки от реальности. Мы скребем ногтями, бьем копытом, говорим о том, какая сложная жизнь и как надо поступать, но мы ничего про это не понимаем, ни капли.

Последний раз столкновение с реальностью у меня было года четыре назад на Пушкинской. Днем. Я припарковала машину и вышла. На тротуаре стояли три человека. Это были таджики, два парня и беременная девушка. Четвертый лежал на асфальте, его зарезали. И я стояла над ним, а он умирал. В этот момент я совсем не думала, люблю я таджиков или нет. Стояли два парня. Стояла эта женщина беременная и кричала, а он умирал. А недавно мою ближайшую подругу избили около подъезда, отобрали сумку, компьютер, она сопротивлялась, потому что в этом компьютере вся ее жизнь. В результате провела в больнице полтора месяца с проломленным черепом. Парень, который на нее напал, тоже таджик. Что мне делать? Кого жалеть? Куда бежать и кого защищать?

Вот мое столкновение с реальностью, и я стараюсь его избегать. У меня хорошая профессия. У меня есть такая возможность. Мне повезло.С