Ужас до чего тонкая эта тема, чуть не то скажешь — хана. Но все-таки попробуем. Правда, потребуется предисловие, для отмазки.

Есть такое мнение: «Дети-сироты заведомо более проблемные, чем дети, выросшие в семье. Хотя бы потому, что дети наследуют у своих родителей хотя бы некоторые черты характера. Те, чьи дети угодили в детдом, — заведомо люди так себе, дерьмецо. А значит, и у детей их чуть более высокие шансы оказаться тоже... так себе».

Мнение это дрянное.

Во-первых, оно просто дрянное само по себе, вне зависимости от научной подоплеки. Во-вторых, оно, конечно, не выдерживает критики. Свойство человека «оказаться дрянью», «прожить нелепую, никчемную жизнь» в генах не записано. Записаны другие свойства — такие, например, как повышенная уязвимость или социальная разадаптированность, которые в жизни могут откликнуться по-разному.

В-третьих, там еще прочитывается, что у людей, воспитывающих своих детей в больших теплых квартирах и отправляющих их учиться в Лондон, шансы оказаться на поверку полным дерьмом очень малы, а это уже прямо противоречит нашему повседневному опыту.

Так что генетику к черту. Не о ней речь.

Но все же тема какая-то холодная и скользкая. И хорошо, что речь идет не о людях (как в рассказе Катерины Мурашовой об усыновленном мальчике-чудовище), а об обезьянах.

Дело было в Замбии, в приюте для шимпанзе Чимфунши. В этом райском местечке несколько десятков шимпанзят, оказавшиеся в трудных жизненных ситуациях, воспитываются без взрослых животных. Но при этом часть зверенышей были когда-то воспитаны мамой и лишь потом осиротели. А другие вообще никогда не знали родителей.

Зоологи из приюта заметили странную вещь. Шимпанзята-сироты играют не так, как остальные обезьяныши. Во-первых, они гораздо охотнее первыми затевают игру (общаться! общаться!). Но при этом, во-вторых, редко способны поддерживать ее дольше минуты (у обезьян из семьи типичная продолжительность игры — две-три минуты). Наконец, в-третьих, их игра впятеро чаще заканчивается насилием или конфликтом. Едва начали играть — и вот вам драка.

Чем-то подпорчены эти обезьяньи сироты. Чем же?

Разумеется, тут уж ни о какой генетике речь точно не идет: в отличие от людей, самка-шимпанзе нисколько не будет виновата, если злобный человеческий мир разлучит ее с новорожденной малюткой. Зоологи из Замбии считают, что объяснение в другом. Видимо, в очень ранний период контакта между шимпанзе и ее шимпанзенком детеныш учится улавливать очень тонкие сигналы: вот так можно, а это уже чересчур; вот маме прикольно, а вот она вроде начала злиться; вот мне уже скучно, но я потерплю, пока мама трясет погремушкой, потом-то ее не уговоришь.

Этого навыка взаимопонимания звери-сироты начисто лишены. А это, оказывается, очень важная штука для дальнейшей судьбы. Обучиться ей можно буквально в первые месяцы жизни — или уж не обучиться.

Нелегко было нашим зоологам выходить с такими новостями к американской широкой публике (читающей Scientific American). Попробуй скажи ей, этой публике — которая уверена, что семья с усыновленным ребенком ничем-ничем не отличается от обычной, которая тиражирует это мнение не только в фильмах и сериалах, но и в законодательстве, — что проблема-то есть. Постарались зоологи подсластить пилюлю.

Один из авторов исследования, голландский аспирант Эдвин ван Левен, осторожно замечает: «Сироты могут вырасти относительно социально приспособленными, если у них есть возможность расти свободно, в подходящей среде вместе с многими другими животными». Даже если ключевое слово тут «относительно», так или иначе они, по словам зоолога, «здоровы, стабильны и проявляют типичное для шимпанзе поведение».

Только не надо требовать от человеческих детишек большего, и все будет хорошо.

Подробнее о судьбе зверенышей-сирот читайте в декабрьском номере Scientific American в статье Джейсона Голдмана Play Nice.