Лица Майдана

Андрей, Чернигов, 26 лет, на Майдане два месяца, пятая сотня самообороны Майдана, в обычной жизни — медработник:

Было ли страшно на Грушевского? Нет, когда идет движуха, то не страшно. Я против Януковича, потому что у нас низкие зарплаты, бедность. Да, я понимаю, что ассоциация с ЕС не означает того, что все сразу станет хорошо и зарплаты вырастут. Сначала будет плохо и тяжело, да, тяжелее, чем сейчас. Нам нужно немного времени. А потом станет лучше. Что я хочу больше всего? Чтобы все это закончилось. Но стоять мы здесь будем до конца.

Катерина, издатель листка «Дело Майдана», в обычной жизни — редактор новостного бизнес-портала:

1 декабря, когда сюда пришло полмиллиона человек после разгона в предыдущий день, я весь день провела на Майдане, писала обновления и новости и у себя на сайте, и в твиттере, пока не сел телефон. И когда это случилось, я поняла, в каком информационном вакууме человек оказывается. А ведь у огромного числа людей, которые там, нет смартфонов. И оттуда начинают идти слухи, одно к другому — и вот уже на Майдан идут танки. Так возникла идея делать информационный листок Майдана. Первый выпуск мы делали буквально на коленке: я сама купила бумагу, кто-то привез офисный принтер в одно из кафе, и мы его там распечатали. 900 экземпляров разошлись за 15 минут. Всего вышло 27 номеров. Сейчас это уже не так актуально, так как и проблемы с интернетом решены, есть и прямые трансляции с телеканалов на видеоэкраны. Что я буду делать, если введут чрезвычайное положение? Мы посмотрели с юристами закон о ЧП, и там такое количество ограничений для журналистов, по сути, введение цензуры, что, наверное, нет, мы его соблюдать не станем. А если отключат интернет, ну, тогда вернемся, наверное, к самиздату.

Дима, Киев, 25 лет, на Майдане два месяца, вторая сотня самообороны Майдана, в обычной жизни — мим:

Я пришел сюда после разгона студентов 30 ноября. За что они детей бьют? Если они введут чрезвычайное положение, я пойду убивать Януковича — они ведь сами это разрешили. Есть ли у меня оружие? Нет, но я могу его сделать, это не так сложно на самом деле, до театра я работал в кузнице (смеется). Кстати, можешь кинуть какое-нибудь пожертвование нашей сотне в ящик?

Алексей, 25 лет, литературный редактор:

Что мне запомнилось на Майдане? Последний раз я там был недели две назад ночью, тогда был совершенно какой-то дикий холод, под минус 20 градусов. И иду я по Крещатику, уже внутри баррикад. Людей почти нет, все попрятались по всяким теплым норам. Прохожу мимо городской администрации, а там пианино стоит — то самое, на котором еще в декабре «Беркуту» играли. И за него садится какой-то парень, открывает ноты и начинает играть. И так он хорошо играл, что я остановился, несмотря на холод, и стал слушать. Не понимаю, как он вообще мог играть — пальцы же ничего не чувствуют при такой температуре. И другие люди тоже стали останавливаться. В итоге целая толпа слушателей собралась у него за спиной, чуть ли не концертный зал. Мне вот это врезалось в память: звенящий холод, ночь, Крещатик, захваченная администрация, музыка и безмолвная толпа слушателей. Когда он закончил, все зааплодировали, а он очень удивился, что так много людей собралось. Он же начинал играть на пустом бульваре просто для себя и не смотрел назад. Я тогда подумал, что, несмотря на все эти камни, гранаты, военные палатки и камуфляж, на Майдане очень много хороших людей.

Александр, 19 лет, Днепропетровск, на Майдане месяц, в обычной жизни — студент-программист:

В нашей стране очень мало возможностей для людей, для молодежи тоже. Есть спортивные центры, но у людей нет денег, чтобы туда ходить. При Советском Союзе все было по-другому: люди могли развиваться. Было ли страшно? Да, было. Когда я лез по фасаду здания на Грушевского на высоту 35 метров, чтобы сверху закидывать «Беркут» «коктейлями Молотова», боялся, что они там сидят и либо меня затащат к себе, либо вообще скинут со здания вниз. Одного нашего скинули. Я видел многое, что другие делали, но, как говорится, о некоторых вещах лучше не рассказывать.

Тарас, 40 лет, Львов, на Майдане два месяца, первая сотня самообороны ОУН, в обычной жизни — мелкий предприниматель:

Мы стоим на первом посту на Крещатике — там, куда постоянно титушки пьяные приходят. Стоим по ночам, а днем отсыпаемся. Вот скоро меня отсюда тоже придут сменять. Да, спим прямо здесь, в палатках. Конечно, я устал, но что делать? Будем стоять до победы.

Богдан, 25 лет, Киев, на Майдане два месяца, в обычной жизни — повар с высшим химическим образованием, и Юлия, 25 лет, Ровно, на Майдане тоже два месяца, высшее филологическое образование со специализацией по иностранной литературе, безработная:

Мы познакомились здесь, здесь же и поженились, точнее, обручились. Это в Украине очень важно. Как-то все спонтанно получилось: неделю назад встретили священника, который из Франкфурта приехал, он здесь предпоследний день был. Этот священник и согласился нас обвенчать. Мы думали, что будет что-то очень камерное, но, когда вошли в колонный зал администрации, там была красная дорожка, и нас встречали все сотни самообороны. Сколько человек? Не знаю, больше тысячи, наверное. На фортепиано играл кто-то, кто умел. Кто-то из добровольцев, визажист, сделал мне мейк-ап. Свадебное платье привез какой-то сочувствующий предприниматель из своего магазина, тоже бесплатно, я сейчас его как раз назад везу. А потом мы пошли на баррикады к ребятам и пили шампанское — это был первый раз, когда разрешили нарушить сухой закон.

Юля: Я работала аниматором в отеле в Турции, а потом вернулась в свой город и стала искать работу. Чтобы устроиться на работу в госорганы, нужно платить взятку. И такая коррупция везде. Вот поэтому я здесь.

Антон, 29 лет, активист «Автомайдана», в обычной жизни — владелец магазина:

Ну, когда мне сожгли машину, это был, конечно, шок. Я не мог поверить, что власть способна на такие действия. Вообще, если начнут стрелять, то я все равно буду здесь. Здесь меняется мироощущение. Просто в какой-то момент понимаешь, что сидеть дома больше нельзя, иначе как потом это объяснить своим детям? На самом деле никогда ведь не знаешь, как себя поведешь в конкретной ситуации. У меня момент истины был 11 декабря на Институтской, когда «Беркут» начал штурмовать баррикаду. Тогда людей было совсем мало, мы стояли в две цепочки перед баррикадой, чтобы их не пропустить к ней, а «Беркута» было не меньше нескольких сотен. Я стоял во втором ряду, и людей из первого выдергивали по одному. «Беркут» им говорил: «Вас здесь задавят, пойдемте». И их через несколько цепочек милиции назад тащили, а там уже видно было, как летают дубинки за спинами. У меня так из рук «афганца» выдернули. Постепенно всех вытащили, и наш второй ряд стал первым. И тогда мне пришлось решать, бежать или нет. А если не бежать, то тогда до меня бы дошла тоже очередь, меня бы так же вытащили, передали назад и избили. Если бы один тогда побежал, то все бы побежали, и баррикада осталась бы открытой. Но все остались стоять почему-то. Что потом? Потом зажгли покрышки, и ветер, слава богу, подул на «Беркут», а потом уже наши подошли, больше народу, и стало легче.

Саша, 17 лет, Днепропетровск, второй месяц на Майдане, 4-я сотня самообороны (казацкая), в обычной жизни — учащийся ПТУ:

Я сюда с батькой приехал отстаивать нашу свободу. Сейчас вот, видите, патрулирую территорию, чтобы все спокойно было. Да, на Грушевского был, газовая граната попала вот сюда в голову, но я в каске был, поэтому осколками не посекло. Что запомнилось? Хорошая компания, общение.

Дарья, 42 года, Киев, на Майдане два месяца, волонтер медицинской службы, в обычной жизни — врач в городской больнице:

Я продолжаю работать на моей обычной работе, но все свободное время провожу здесь. Дело ведь не в Януковиче, дело в возможности отстаивать свои права. Я здесь буду до конца, буду там, где люди, даже если введут чрезвычайное положение. Врач не имеет права бояться. Да, две-три недели назад было много работы: осколочные ранения, от резиновых пуль, от избиений. Сейчас пока в основном пенсионеры приходят за таблетками от давления. Нет-нет, подождите, не фотографируйте, я маску надену.

Катерина, 55 лет, Тернополь, помогает на кухне, в обычной жизни — пенсионерка:

Я хочу, щоб банду Януковича відправили геть. У мене 6 дітей, четверо — в Іспанії. Я була в Європі і бачила як там живуть люди. Для мене все одно хто буде президентом, аби він був справедливим. Чи страшно мені? Ні, не страшно. Я була на Грушевського, там допомагала. Тут же ж як — слихав, у Сумах сьогодні маршрутка на пішохідному переході двох людей переїхала? Ніколи не знаєш, куди тебе занесе. Можливо, Беркут зараз штурм начнет. Ти боїшся? А я тут на кухні помогаю, приїджаю каждый разу на 4-5 днів, потім назад до Тернополя. Я тут уже разів 10 була. Потім повертаюсь додому, подивлюсь телевізор пару днів, і не можу — назад їду. Будеш чаю?

Ольга, 25 лет, Киев, пиар-менеджер:

Я пару недель не могла работать: либо постила новости в фейсбуке, либо бежала на Майдан что-то организовывать. Я срывалась с работы, я, пиарщик, срывалась, чтобы складывать эти мешки со снегом, потому что нужно было больше людей, потому что было убеждение, что не будут бить, если нас много будет. Мой бывший руководитель из ивент-агентства сейчас командует там сотней, коллеге-копирайтеру светит от 5 до 8 лет за то, что он выкинул белый флаг, когда стоящего рядом журналиста ранили в ногу на Грушевского. Поэтому, конечно, это все напрямую касается. Я помню 11 декабря, когда прошел по социальным сетям клич, что «Беркут» идет на Майдан, как я на такси туда поехала среди ночи, чтобы там стоять и чтобы нас было больше. Когда «Беркут» окружил площадь, такого животного страха у меня никогда не было. И я помню это ощущение, когда в 4 утра вдруг с холмов побежали люди, много людей. Ощущение было, как будто туда половина Киева приехала.

Антон, 29 лет, Днепропетровск, два месяца на Майдане, Сокель-сотня, в обычной жизни — учитель иностранного языка в школе:

На Грушевского я помогал журналистам и медикам. Я тогда думал, что насилие неправильно. Что конкретно делал? Охранял журналистов, чтобы к ним не подходили те, кто кидал камни и «молотовы». Они же подбегали к прессе, и «Беркут» сразу по журналистам начинал стрелять. Ну и помогал медикам вытаскивать раненых и кому от газа плохо стало. А запомнилось больше всего, какая поддержка была у нас. К нам же с первых дней пошли люди со всего Киева — бабушки, дедушки приносили печенья, старые электробритвы, еду какую-то нехитрую, говорили: «Спасибо, что вы здесь стоите за нас». И народу было особенно много в критические моменты, именно когда они были нужны. Я бы не сказал, что я особенно доволен тем, что я делаю в сотне — несу охрану и т. д., но из моего города сюда приехало не так много людей, поэтому я понимаю, что никто другой не будет здесь стоять вместо меня. Я не устал, но я хочу домой. Дома у меня мои бабушка, дедушка, друзья. Сколько мы еще здесь останемся? До перемоги (улыбается).