Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Маша Командная: Что бы вы сказали людям, которые никогда не занимались бейсджампингом, как бы вы могли их вдохновить на первый полет?

Андрей Волков: Если можете не заниматься бейсом — не занимайтесь! Это честная фраза. В бейс нельзя притащить человека, это должно быть его внутренним желанием. Лучше заниматься более безопасным парашютным спортом. У бейсеров всего один парашют, запасного нет, потому что если первый не раскрылся, то времени открывать второй у вас просто не будет. Если в бейсе вы совершили хотя бы одну грубую ошибку, то все… Чтобы прийти в бейс, у вас должно быть четыре составляющих: опыт (200 прыжков с парашютом), снаряжение (оно стоит около 1-1,5 тысячи долларов), деньги на поездки в горы, время и друзья. Это минимальный набор. Самое важное, конечно, друзья — люди, которые будут стоять внизу и принимать вместе с вами ключевые решения: «Нет, тебе еще рано на этот экзит», «Ветер, сегодня не прыгаем» или «Да, дерзай!».

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Маша Командная: Сколько дней в году вы проводите на своей основной работе, а сколько в горах?

Андрей Волков: Я слышу, у вас в вопросе содержится подтекст, что я сачкую на работе?! Я работаю очень много, по 14-16 часов в день — это нормальный рабочий график, тяжелый, но он позволяет мне выкраивать время на бейс. Примерно четыре недели в году я провожу с друзьями в горах. Как правило, это Италия, Швейцария, Норвегия или Франция.

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Павел Макеев: Есть ли в вашем увлечении сейчас что-то схожее с альпинизмом 70–80-х годов, когда этот вид спорта считался сортом эскапизма?

Андрей Волков: Никакого эскапизма не было. Наоборот, я начинал заниматься альпинизмом в 1979 году, тогда примерно каждый пятый альпинист был либо кандидат, либо доктор наук. Физики, математики… Между прочим, того разлива, советского, крепкого. Не последних двадцати пяти лет. Никого не хочу обидеть, но это был весьма интеллектуальный вид спорта. В год совершалось примерно 20 тысяч человековосхождений (говорю уже как президент Федерации альпинизма). Мы делали больше восхождений, чем Штаты или кто-то еще. Потом был коллапс. Сейчас мы немножко вылезаем обратно, но восхождений стало гораздо меньше — этот спорт стал дорогим и элитарным.

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Яков Кочетков: 500 лет назад не было никаких экстремальных видов спорта. Жизнь была другая. Например, при Иване Грозном и Борисе Годунове был военачальник Дмитрий Хворостинин. Он из 50 лет жизни 35 провел на поле боя. Не было ни одного года, ни одного месяца, когда он не воевал. Это я о том, что раньше выброс адреналина у людей был физиологически адаптивен, а последние пятьдесят лет европейская и околоевропейская цивилизация живет в ситуации, когда ей не нужно воевать. Мы перестали ежедневно сталкиваться с угрозой для жизни, а древняя потребность осталась. Есть даже исследование, где ученые выяснили, что люди, склонные к экстремальным видам спорта имеют другой генотип, они относятся к такой части популяции, из которой раньше выходили военачальники и первооткрыватели земель. У этих людей нервная система лучше, чем у других, адаптируется к новым и неожиданным ощущениям.

Андрей Волков: Я чувствую себя на приеме у врача.

Яков Кочетков: Это же комплимент! Но еще есть часть людей, которые занимаются экстримом потому, что у них в организме плохо усваивается дофамин. Этот гормон отвечает за то, чтобы люди получали удовольствие после того, как приняли правильное решение или чего-то добились. У экстремалов рецепторы к дофамину снижены, им нужно больше опасности и нагрузки, чтобы почувствовать удовольствие. Иногда они становятся настолько зависимыми от экстрима, что не могут без этого жить, и каждый следующий шаг у них становится все опасней. Мне довелось знать команду сноубордистов, которые сначала просто катались на досках по трассам, потом начали ездить по диким горам, потом подрезать ледяные лавины, потом принимать ЛСД и в этом состоянии все погибли... Конечно, случай Андрея не тот. Когда человек сочетает свои профессиональные интересы с такой разрядкой — это здорово. Сложно сказать, когда он перестанет заниматься экстримом. Я очень удивился, когда узнал, что Андрею далеко за пятьдесят.

(Смех в зале)

Андрей Волков: Зря я упомянул про возраст в кино!

Яков Кочетков: Но есть и обратная зависимость: если постоянно испытывать свое тело, то физическое старение замедляется.

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Андрей Волков: Я глубоко не согласен про адреналин! Мне много раз шили это дело: адреналиновая зависимость и тому подобное. Будучи мастером спорта, я долгое время наблюдался в диспансере. Все выкладки по крови там есть! Мне кажется, что фармакологическая теория зависимости от экстрима ничего не объясняет.

Яков Кочетков: Андрей, а как вы отнесетесь к другой гипотезе, не адреналиновой?

Андрей Волков: Давайте!

Яков Кочетков: Есть психологическое объяснение стремления к экстремальным видам спорта как желание контролировать все происходящее (даже то, что обычно этому не поддается, например, силы природы). Это дает человеку ощущение всемогущества, полной ответственности за собственную безопасность. Некоторые в этой ситуации чувствуют себя бессмертными.

Андрей Волков: Это горячее, как говорят дети. Похоже на мою объяснялку жизни. Мы, как животные, любим телесность. Людям не все равно, какое у них тело. Если оно быстрое и красивое, то от него мы получаем значительную часть удовольствия. Некоторые для этого голодают годами. Контроль тела в полете доставляет мне огромное удовольствие. Альпинизм тренировал меня 25 лет крепко держаться за землю, срыв со скалы означал смерть. А тут, наоборот, нужно шагнуть в пропасть и полететь. Для меня, как альпиниста, это было противоестественно.

Гюльнара Алиярова: Преодоление страха смерти, который вы испытываете во время прыжка, помогает вам в работе? Наверное, когда вы возвращаетесь в Москву с гор, вам здесь все кажется мелочью и бытовые проблемы не наполняются теми тяжелыми смыслами, которые мы обычно им придаем?

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Андрей Волков: Тут есть часть правды. Мы еще и социальные животные: зависим от связей, людей, мнений. Особенно когда начинаешь двигаться вверх в социальной иерархии, эта зависимость натягивается, становится все плотнее и плотнее. В горах я освобождаюсь, отрезаю эти социальные цепочки — не в смысле, что мне все становится по фигу, там можно значительно меньше думать о том, что о тебе говорят другие.

Гюльнара Алиярова: У меня еще вопрос от женской части аудитории: из чего делают костюмы для бейсджамперов?

Андрей Волков: Обычный капрон, но очень умно сконструированный. В мире есть всего три фирмы, которые занимаются шитьем снаряжения: одна в Европе и две в США. Костюм во время полета превращается в крыло и позволяет, прыгая с километровой стены, улететь по горизонтали на 2,5-3 километра. Без него человек бы падал практически вертикально вниз. А так парение длится от 20 секунд до 4 минут.

Маша Командная: И что вы думаете, пока длится это состояние полета? Вы в нирване пребываете?

Андрей Волков: Нет, в полете сильноустаешь и трусишь. Отделяешься от скалы на расстоянии четырех километров над уровнем моря, а прилетаешь на 700 метров, практически телепортируешься из температуры минус 14 градусов в минус 4. На вершине холод, снег, а приземляешься в тепло, к ресторану, там кружка пива, хороший шницель, такое удовольствие!

Маша Командная: А кайф-то когда? Когда летишь или когда приземляешься?

Андрей Волков: Когда шницель, да!

Маша Командная: А на диете вы сидите перед прыжком?

Андрей Волков: Нет, я все ем и все пью. Вот в альпинизме при восхождении на Эверест есть железный закон: пока ты поднимаешься, теряешь по килограмму в день.

Женщины в зале (единодушно): Мечта!

Андрей Волков: Не думаю, что вам захочется таким способом похудеть. На Эвересте очень холодно, работать приходится много, а есть не хочется из-за низкого давления.

Игорь Хомский: Прыгают ли в бейсе женщины? В фильме я ни одной не увидел, их туда не пускают?

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Андрей Волков: Женщины прыгают, но их не много. Пропорция примерно такая: на 20 мужчин встречается одна девушка.

Игорь Хомский: Значит, ограничений нет?

Андрей Волков: Нет, летные характеристики девушек ничуть не хуже характеристик мальчиков. Просто там тяжелая физическая нагрузка. Нужно лезть на гору, тащить на себе рюкзак… В горах мальчики становятся эгоистами, каждый думает только о себе.

Маша Командная: А как же вы рассказывали про друганов своих?

Андрей Волков: У джентльменства есть свои ограничения.

Маша Командная: Поймала я вас?

Андрей Волков: Объясню на примере альпинизма. На восхождении после семи километров меняется этика. Каждый альпинист должен это принять. После этого рубежа помочь товарищу невозможно. На Эвересте после шести километров мы даже не связываемся веревками. Если ошибся, то это ты ошибся и ты улетел. Оказать тебе помощь никто не может. Этику, которая уместна здесь, в этом приятном зале, переносить на альпинизм или бейс надо с осторожностью.

Ксения Чудинова: Мне интересно, сколько лет вы себе сами даете этим еще заниматься? Есть ли какое-то ограничение по возрасту? Вы часто говорите, что альпинизм — это способ получить важный управленческий опыт. Но из того, что вы говорите, видно, что это занятие дает опыт управления собственной жизнью и ни о каком бизнесе здесь идти речи не может. Если ты никого не спасешь, никому не поможешь и в связке работать невозможно. В голове у меня все это не скрепляется в какую-то историю.

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

Андрей Волков: Телесность сама даст сигнал. Ваши товарищи пошли, а вы не тянете идти таким темпом. И вы так раз не тянете, два не тянете, три не тянете. А на следующий раз подумаешь: «Да ну его! Не пойду больше». Социально это очень просто — в какой-то момент вы отпадаете. Что касается меня, то я нагло мечтаю еще десяток лет этим позаниматься. Как жизнь сложится, я не знаю. Альпинистом на восьмитысячник я не хожу уже десять лет. Мне это уже тяжело.

Ксения Чудинова: Вы готовы признать, что больше не сможете пойти?

Андрей Волков: Это произойдет естественным образом. Сколько мне будет отмерено, не сакрально, а физически, столько и будет. Это как раз просто. Не понимаю, что вас удивляет. Если человек серьезно занимается делом, то это и есть его жизнь. Иллюзии, что в офисе я работаю, а потом я пошел домой и там жизнь началась, у меня нет. Нельзя на работе менять время на деньги, а в других местах расцветать. Эта концепция — социальный обман. Я не разделяю жизни — надо жить и там, и там. Что касается альпинизма и бейса, вопросы продумывания, планирования всех типов ресурсов, коммуникации с людьми ничем не отличаются от создания нового учебного заведения, реформы системы образования или инвестирования в нанотехнологии. Не вижу разницы.

Проект «Сноб» выражает благодарность ресторану «Дед Пихто» за помощь в проведении мероприятия.