Настоящая Москва. Гольяново

Фото: Евгений Бабушкин

Бабушкин: 1. Врата рая

Носу — больно: грязное тело, сирень, перегар, каштановый цвет и куриный жир. Больно и ушам: смех, шансон, проклятия на дюжине языков и заунывные вопли, похожие на молитву.

— До Иваново едем, Иваново, Кинешма, Вичуга, Родники, до Иваново.

— Приглашаем на работу, приглашаем на работу.

— Киржач один, Киржач.

— До Иваново едем, Иваново.

Весной всякий город — Иерусалим, и всякий привокзальный пьяница матерится с достоинством библейского пророка. Здешний пророк — седой, в одном тапке — бросает слова осуждения гольяновским зевакам, но разобрать можно лишь мат. Чтобы развлечь меня, пришельца, автобусный зазывала подает реплику:

— Пить когда бросишь?

— Скажи еще зубы почистить. У меня калаш имеется и бумага от Кандыбы! — неожиданно внятно отвечает пророк.

Эта сказочная помесь храма и базара называется Центральным московским автовокзалом. Его здание — «Титаник» в форме гроба — первое, что видят жители голодных областей, въезжая Москву. И последнее, что видят они, садясь на «Щелковской», покидая Москву окраин ради Москвы мечты.

Гусарова: 2. Банка варенья

В двух шагах от метро, за магазином «Щелчок» ожидают сноса хрущевки. Одна держится молодцом — в окнах фикусы, безмятежно качается тюль. Подъезды второй уже заварены. В свалке мебели и сантехники, которая начала вырастать у дверей, обнаружилась банка с надписью «Черная смородина + ч. крыж.». Варенье еще не покрылось пушком. Я запускаю в него палец, чтобы тронуть чужую жизнь. Каково было покидать свое неказистое, но насиженное гнездо той дачнице, которая отстригала хвостики у каждой сорванной крыжовины и потом делала классическую пятиминутку в алюминиевом тазу?

Фото: Евгений Бабушкин

Бабушкин: 3. Пакетик спайса

Гольяново — Беверли-Хиллс московских окраин. Отсюда родом «Ранетки», здесь снимали клип «Звери», здесь живут сестры Зайцевы из «Камеди клаба». Но на улицах знаменитостей не встретишь. Деревенский покой: висит белье меж двух черемух, толстый мужчина загорает на лавочке топлесс, обдолбанная спайсом молодежь корчится в сиреневом кусте, вызывая неудовольствие местного интеллигента.

— Полицейский патруль у «Щелковской» раз в месяц, а был бы раз в день — не осталось бы наркоманов этих. И прочих элементов. Возвращаюсь раз из театра — три лба стоят. Не зря, думаю, стоят. Дай, говорят, десять рублей. А я им: можно с вами постоять, если вам хорошо подают? Вот так, хохмочкой прошел. А в иные дни кричи коровой — не докричишься.

У него комические брови, как у молодого Этуша. Он знаток наркобизнеса: привокзальные барыги облюбовали козырек его подъезда, каждый день новая «закладка».

Фото: Евгений Бабушкин

Гусарова: 4. Вечная весна

Гольяново наполнено банным ароматом липы, акаций и рябинового цвета. Зелень поглотила район и скрыла все неприглядное. Днем в тенистых двориках сидят только редкие азиатские домработницы или уборщицы со своими детьми, пока их мужья поливают газоны неподалеку. На детской площадке отдыхает группа местных выпивох — знатоков жизни на районе. Женщина в футболке с логотипом пивной и с окровавленным глазом заявляет, что Гольяново очень приветливое место и их никто со вчерашнего дня не обидел. Остальные разливают водку и шипят: «Журналисты-буи, буи-журналисты». Дружелюбен и трезв лишь кучерявый армянин в туго натянутой, несмотря на жару, кожаной куртке.

— Я Артур. Пять лет здесь живу — все просто прекрасно. Как дела в Гольяново, лучше спросите у батюшки в церкви через дорогу — скажите, что вас отправил Арнольд, в общем, тот самый, которому он в пять утра A6 Quattro освящал. Я тогда пригнал из Германии и разбудил батюшку ни свет ни заря.

Бабушкин: 5. Вечная молодость

День как день: работоспособные работают, пьяные пьют, старые да малые чешут языком. На 160 тысяч гольяновцев приходится 28 детских садов, 6 поликлиник, 20 школ. Если верить статистике, район «молодой». Я смотрю на детей и на их пастырей. Они не меняются, у меня тоже были такие учителя и говорили они точно так же:

— Где Козлова? Ах, Козлова! Играет в пионербол, а хореограф стоит и ждет!

Козлова — ангел с бантиком — бежит и бормочет, и в ее бормотании слышно много слов на «х», но это не «хореограф». Лицо искажено детской обидой, которая однажды станет взрослой злобой.

Фото: Евгений Бабушкин

Гусарова: 6. Ромео и Шамиль

Из школы выходит папа с татуировкой в виде паутины на локте. Среди подростков в нулевых считалось, что это типичный признак скинхеда. Интересно, какие у него дети — все ли в папу пошли — и какие у них друзья. Старшеклассники демонстрируют доступный лоск: хлопковые брюки, замшевые ботинки, тонкие кардиганы.

— Привет, какой класс?

— Десятый, — отвечает мне юный Ромео в джинсах и кроссовках, самый красивый и, следовательно, самый раскованный.

— Кто у вас тут самый лютый?

— Физрук, наверное.

— А ребята? Правые-то есть?

— Да нету. Ну какие здесь правые?

Самый высокий мальчик явно с киргизскими корнями, у самого тихого — черкесские брови, а Ромео похож на португальца. Среди имен одноклассников звучат Вагиф, Казбек, Али. Действительно, какие здесь правые?

— Ну вон там, гляди, пошел явно в фанатской куртке — что это он так тепло одет?

— Да потому что он дебил. Его отмудохать — как два пальца об асфальт.

— Ты такой вот, да?

— Нет, я просто так сказал.

— Так что, дерзких нет здесь?

— У нас школа хорошая, район нормальный. Это вон там и вон там (машет руками вдаль) дебилы одни учатся, а в этоу школу чтобы перейти, надо экзамены сдать.

Сразу за школой — гаражи. Они покрыты надписями «Мы любим Шамиля и Мерика». Наверное, это и был Шамиль. Или Мерик.

Фото: Евгений Бабушкин

Бабушкин: 7. Дядя Федор и Мавроди

А за гаражами раскинул сети местный старьевщик и по совместительству народный поэт — дядя Федор.

— Из детдома вышел я пустой. И в Бутырку пришел пустой. За хранение оружия взяли. С Мавроди сидел, на курорте. Давай, говорю, в шашечки. На фофаны. Зубной щеткой. Ну, я выиграл, у меня разряд. Дал ему щелбана, реванш, опять выиграл. Неси, говорю, чемодан печенья, а нет — так шило в горло тебя найдет по почте. А мать-то от меня отказалась, я аферист, говорит.

И дядя Федор в третий раз пытается продать мне электрический самовар, не осознавая, как красива его речь:

— Вот самовар, внутри вода, поверх воды провода.

Он говорит, что деньги пойдут на содержание «братьев в Бутырке», что он бывший личный помощник Саши Белого из «Бригады». В девяностые здесь действительно было полно авторитетов, но если дядя Федор — последний из них, то дела у района плохи.

— А квартиру не отдам. Я из окна ее выпал, вот рука сломана. А ее под магазин хотят скупить, она у метро прямо. А я не отдам. Буду жить посередине магазина. Будет им касса взаимопомощи. Будет им болт на тридцать два.

Много у него историй: про то, например, как поймали «братки с Рублевки» и заставили на спор выпить литр водки. Или про знакомого, который «все отделение милиции обдристал, а потом притворился оперативником и скрылся». Все эти истории можно услышать на углу Байкальской и Уральской, там он и сидит, дядя Федор, продает самовар, ношеные туфли и брошку из дешевой пластмассы — все, что осталось от умершей матери.

Фото: Евгений Бабушкин

Гусарова: 8. Ловцы человеков

Болото очистили и обвели набережной, и получился огромный Гольяновский пруд, центр здешней жизни. На берегу десяток рыбаков. Рыжеволосая рыбачка Таня в помятой грязной кепке с фонариком под козырьком командует «Тикай!» и закидывает леску на середину пруда.

— И карася можно вытащить, и карпа. Карась сладкий, травой не воняет. В магазине из бассейна при тебе рыбу вылавливают — она и то вонючая какая-то.

— Раньше, лет шесть назад, мы и на Серебрянке ловили, недалеко от «Партизанской», но потом рынок закрыли, и туда не подойдешь сейчас, — подключается к разговору мужчина в очках. — Вот там лафа была! Рублей по тыще в день на этой рыбе делали! Китайцам продавали. Они нас видят — и сразу: «Друга! Рыба есть, друга?» Они же сами ловить не умеют. Потом переняли у нас и начали ловить, даже на мормышку. Потом и донки стали закидывать, совсем обнаглели.

— Ага! Помнишь, как они от моего Шерханчика-то в воду все попрыгали, прямо с удочками? — смеется Таня. — Шерханчик — это собачка моя, кавказская овчарка. Одно время китайцев и на нашем пруду стало видимо-невидимо. Приходишь — негде сесть, прямо гирляндами сидят. Ну, я с собачкой пришла один раз, они ее увидели — и в воду, кому охота на зуб-то попадать. Мы им сказали: «Хотите ловить — пусть приходит кто-нибудь один и ловит, нефиг тут гирляндами сидеть». Но сейчас рынок закрыли, и китайцев не стало.

Заглядываем в ведро к развалившемуся с двумя удочками босоногому мужчине средних лет: четыре небольших рыбешки и один приличный карп.

— Я до часу дня в машине спал — второй день не могу до дома добраться — а с часу и наловил, за три часа, то есть.

— Специально сюда рыбачить приезжаете?

— Нет, я местный, родился здесь. Сколько лет уже живу здесь — сорок один или сорок три, не помню, сколько мне, — а рыбачить начал три года назад. И начал-то потому, что очень азартное дело ловить здесь: забросил — тотчас клюет, не успел вытащить — клюет! Сейчас-то пруд уже не тот.

Фото: Евгений Бабушкин

Бабушкин: 9. Наконец-то обычные люди

В пять вечера к нам присоединяется проводник, Ваня. Я выбрал его за гангстерский прикид и пулемет Томпсона на аватарке — опасный страж опасного района. Но он оказался школьный сисадмин, а жена его Настя — детский психолог. Милые люди с чисто московскими убеждениями («негров — ненавижу»), чисто московскими эвфемизмами для жителей Кавказа («итальянцы») и чисто московской рационализацией неприязни («наркотой у пруда торгуют»). И хотя мое гастарбайтерское сердце взволновано, я не могу не признать, что Ваня и Настя — приятнейшая пара. Спасибо им за экскурсию.

Гусарова: 10. Наконец-то обычные люди-2

Ваня веснушчат, носит белую рубашку и камуфляжный рюкзак с надписью «Вежливые люди». В свободное время занимается велопутешествиями, организует велосипедные фестивали и соревнования по спортивному ориентированию. Идеальный проводник.

— Рыбу они едят местную? — усмехается Ваня. — А я бы на их месте не стал: говорят, когда этот пруд только делали, здесь утопили здоровенный трактор, который в болоте с концами увяз. Да и по несколько машин за сезон в нем оказывается, молодые люди отдыхают хорошо, машину на ручник поставить забывают. А еще про него есть такая шутка: если на пруду на одно славянское лицо приходится по четыре-пять «итальянских», то можно не смотреть на часы, время — полвосьмого вечера.

Мы проходим мимо Храма Преподобных Зосимы и Савватия, который находится неподалеку от ваниного места работы.

— В церкви раньше была макаронная фабрика, на месте вот этого детского садика — кладбище, а там, где стоит симпатичный новый кирпичный жилкомплекс — свалка. А вон там единственный в районе боулинг, персонал которого все время добавляет в счет то, чего не заказывали.

— А где все бандиты? — интересуюсь я.

— Упыри просыпаются с наступлением темноты.

Ваня в Гольяново вырос, и свой район он хвалит:

— Здесь находится семь спортивных центров, очень много детских досуговых учреждений и в каждой школе по паре десятков кружков. Много велосипедистов стало. Короче, жизнь в Гольяново кипит.

Он жалуется, что вместо детского комплекса на месте снесенного кинотеатра «Урал» построили парковку, а у пруда собираются возводить храм. Дескать, одна церковь Зосимы и Савватия всех желающих не вмещает. Мнения жителей разделились поровну, причем большинство молодежи — за церковь. Видимо, опасаются, как бы раньше церкви не построили мечеть.

Фото: Евгений Бабушкин

Бабушкин: 11. Агнцы на заклание

Мы устали. Слишком много людей пустили нас в свою жизнь. Но на простой вопрос — где отдохнуть, перекусить? — гольяновцы хитро перемигиваются. В «Мустанге»? Усмешка. В «Золотом»? Усмешка. В «Саянах»? Неприкрытый испуг. Фольклор: все приличные рестораны оккупированы криминальными авторитетами (такими, наверно, как дядя Федор). Та же репутация и у кафе «Березка». Зато в нем есть зоопарк на десять клеток. По стечению обстоятельств, все экспонаты съедобны. Дети не подозревают, что эти милые барашки и курочки пойдут на стол папе их маме.

Фото: Евгений Бабушкин

— Да эти козлы вообще жрать не хотят! — возмущается девочка, тыча в прутья клетки кочаном капусты, и я представляю Москву через 20 лет.

Гусарова: 12. Утраченный айпэд

Чебуречная «Встреча» со средним счетом 180 рублей утонула где-то среди корпусов Московского абразивного завода. Аппетит меж тем нагулялся, и мы побрели до ближайшего заведения, которое на карте было отмечено как «У Федоровича», имело вывеску «Старый дворик» и вид типичного азербайджанского ресторана. Мужчины в атласных жилетках, крашеная лепнина и резьба, как в купеческих хоромах, блестящие скатерти, которые неистово пылесосят ручными пылесосами после каждого гостя — я заметила, это особая фишка всех азербайджанских ресторанов, имеющих в названии слово «дворик».

Хиты меню: «Ароматовый барашка», «Каре ягненонка с овощами», «Спагетти корбанат». За 900 рублей — дороговато для локального шалмана — нам принесли шипящий садж с телятиной и жареными овощами, в центре которого торчал островок из помидора с тремя пальмами, свернутыми из лаваша и зелени. Некоторые домохозяйки творят такое на Новый год. Кухне ставим тройку с плюсом, а хозяевам — пятерку за порядочность: забытый в ресторане айпэд вернули, заявив, что даже бегали вокруг ресторана, пытаясь нас догнать.

Бабушкин: 13. Кладбище домашних животных

Автостанция с ее гопотой и наркотой — полюс зла. Лосиный остров, подступающий к Гольяново с севера — территория добра. Там чудеса. И главное из них — кладбище домашних животных, растянувшееся вдоль границы парка метров на двести. Никто не договаривался со властями, никто не подписывал бумаг, да и есть ли такие бумаги? Люди просто решили: хоронить будем здесь. Надгробия из чего попало, пластиковые, но некий Фомка, родившийся еще при Горбачеве, заслужил чугунное. Коты, собаки, мыши, птицы — все найдут пристанище и соответствующую эпитафию: Таня и Петя всегда будут помнить своего Кузеньку.

Фото: Евгений Бабушкин

Здесь, на кладбище, нелепое и трагическое смешаны именно в той пропорции, от которой перехватывает дыхание.

Гольяновцы вообще проявляют удивительный талант к творчеству и самоорганизации.

Дальше, за кладбищем — рукотворные дюны: их насыпали местные любители велотриала. А за дюнами и вовсе «Кин-дза-дза»: самодельные штанги на полянке, ржавые тренажеры среди берез.

— Господи, да кто же это сделал? — спрашиваю я скорее у берез, чем у местных качков.

— А был такой старик. Умер уже. Хороший был старик. Но умер.

14. Прощание Гусаровой

Прощались у автовокзала, при виде которого снова всколыхнулись в голове утренние мысли: «Привет, Тартар!» — всколыхнулись и тут же улеглись. Ваня и Настя позвали нас на чай и на фондю. Было нечестно с нашей стороны покидать Гольяново до захода солнца, не попытавшись купить у первого встреченного дагестанца пакетик со спайсом и не понаблюдав за воровской сходкой в «Саянах».

Фото: Евгений Бабушкин

Но увиденное нами здесь за восемь часов было похоже на правду, а не на полуправду. А кто хочет найти ад, найдет его и в Мельбурне, и в Вене, и в Ванкувере.

15. Прощание Бабушкина

Но если вы ищете рай, а Мельбурн не по карману, то Гольяново — бюджетный вариант. Не больше крови, слез и кала, чем в среднем по больнице, но больше зелени, водоемов и наркотиков. Прощай, Гольяново, где тесная однушка стоит как вилла в Болгарии или дом в Италии, где удивительных рассказов хватит на сто «Декамеронов», где люди бесконечно милы, и даже закоренелых грешников ждет царствие небесное. В той или иной комплектации.