Счастливый мальчик
В одиннадцать часов вечера у заднего выхода одного из самых знаменитых бродвейских театров собираются две толпы. Толпа поменьше, слева от двери, – это родители детей-актеров, молчаливые, немного уставшие мамы и папы. Толпа побольше, справа от двери, – это зрители, которые только что посмотрели спектакль и теперь поджидают актеров, шумные, возбужденные, вооруженные мобильниками и театральными программками для автографов. Возбуждение зрителей можно понять – они стоят среди всего этого мигающего и сверкающего бродвейского великолепия, им только что удалось посмотреть самое потрясающее шоу, билеты на которое распроданы на несколько месяцев вперед, и через несколько минут им удастся увидеть его звезду живьем и, может быть, сфотографировать или, если очень повезет, даже дотронуться.
«Сейчас начнут выпускать», – сказала мне Раиса Кулиш, взглянув на часы. Через минуту из двери начали появляться дети. Большинство выглядели уставшими и сникшими, многие зевали, на самых маленьких уже были надеты пижамы. Родители быстро брали детей за руки или на руки и уводили или уносили подальше от театра, зрители вяло пощелкивали мобильниками, посматривая на дверь, чтобы не пропустить главного исполнителя. И тут появился Кирилл. Толпа немедленно оживилась. Первые доли секунды, когда он только показался в дверях, Кирилл выглядел таким же уставшим и сникшим, как остальные, но при виде поклонников он включил самую лучезарную улыбку, которую я видела в своей жизни. Защелкали мобильники, выстроился конвейер театральных программок на подпись, и потянулись руки для рукопожатия. Общение с публикой заняло минут десять, и за все это время улыбка ни разу не изменила Кириллу.
Рабочий день Кирилла начался ровно за тринадцать часов до нашей встречи. В десять утра. Как обычно, с занятий по фортепиано. Дома, под наблюдением его мамы. Кирилл с Раисой живут в крошечной однокомнатной съемной квартирке – пианино занимает большую часть пространства, зато она всего в десяти минутах ходьбы от театра. К одиннадцати утра Раиса доставила Кирилла в театр, где сдала его на руки надсмотрщику за детьми-артистами.
Дальше были гимнастика, занятие по балету, занятие по чечетке, урок пения, перерыв на еду, встреча с журналистами и опять упражнения и репетиции до восьми часов вечера, то есть до начала спектакля. Дальше – спектакль, три часа работы. В том, какая это напряженная работа, я убедилась сама: Кирилл появлялся практически в каждой сцене, то есть он танцевал, пел и говорил столько, сколько, как правило, не танцует, не поет и не говорит ни один исполнитель главной роли в других бродвейских постановках.
И ни единой ошибки за три часа, исполнение было блестящим на протяжении всего спектакля. И уровень эмоциональной интенсивности держался на необходимой высоте.
«Ты же, наверное, с ног валишься?» – спросила я у Кирилла, когда нам наконец удалось оторваться от толпы поклонников.
«Да!» – радостно ответил Кирилл.
Кирилл живет по этому расписанию с июня 2008 года, когда начались официальные репетиции спектакля «Билли Эллиот». До этого в течение полутора лет продюсеры шоу проводили просмотры в восьми крупнейших американских городах, разослав четыре с половиной тысячи флаеров во все балетные школы в радиусе двухсот миль от каждого. Требования к потенциальным Билли были очень жесткими – мальчик должен был обладать абсолютным слухом, блестяще танцевать и балет, и бальные танцы, быть не моложе одиннадцати-двенадцати, но выглядеть не старше чем на девять-десять. В июне 2007 года пятнадцать финалистов пригласили в Нью-Йорк, где конкуренция так ожесточилась, что два кандидата даже подрались.
Спустя несколько месяцев организаторы шоу сделали окончательный выбор. Роль Билли Эллиота получили сразу три мальчика: американец Трент Ковалик, кубинец Дэвид Альварес и русский Кирилл Кулиш. Все трое по очереди исполняют роль Билли, потому что один ребенок просто не смог бы осилить нагрузку восьми представлений в неделю.
Спектакль «Билли Эллиот» основан на одноименном фильме, который, в свою очередь, основан на реальной истории одиннадцатилетнего мальчика из шахтерской семьи на севере Англии, который заболевает балетом и преодолевает все препятствия, чтобы стать профессиональным танцором. Препятствий оказывается много: отсутствие денег на уроки, бабушка, больная Альцгеймером, папа-шахтер, который даже представить себе не может, чтобы мальчик из приличной шахтерской семьи занимался такой гадостью, плюс напряженная политическая атмосфера – действие спектакля приходится на время самой длительной шахтерской забастовки в истории Англии, и сцены борьбы шахтеров с правительством Маргарет Тэтчер выдержаны в духе настоящего соцреализма, как в советских производственных пьесах. Билли приходится убегать из дома на уроки балета, заниматься дома тайком, обманывать папу и брата. Но, как и положено в бродвейских спектаклях, после необходимого количества музыкальных и танцевальных номеров Билли добивается невероятного – его принимают в Королевскую академию балета. А забастовка в конце спектакля терпит поражение.
«Мне очень нравится спектакль, – сказал Кирилл. – Там все как будто про меня. Билли – это я».
«Серьезно? Тебя тоже не пускали заниматься балетом?»
«Нет, – говорит Кирилл. – Меня пускали».
Кирилл начал заниматься балетом и музыкой в возрасте трех лет. С ним занималась сестра – тогда студентка, а потом его отдали в балетную школу.
Расписание Кирилла в Сан-Диего (до начала его работы в «Билли Эллиоте» и переезда в Нью-Йорк) выглядело так: подъем в четыре утра, чтобы успеть на урок бальных танцев в Лос-Анджелесе (полтора часа езды). После урока – различные прослушивания и просмотры. Потом обратно в Сан-Диего на урок классического балета, который длился с четырех до восьми вечера. Потом спать.
«И ничего страшного, – прокомментировала Раиса. – Кушать и делать уроки прекрасно можно было в машине».
Я встретилась с Раисой за час до начала спектакля, в маленьком, шумном, не очень чистом «Старбаксе». Раиса выбрала «Старбакс» из-за его географической близости к театру.
Раисе пятьдесят четыре года, но выглядит она моложе. Красивая, круглолицая, румяная, с большими, яркими, даже слишком яркими, карими глазами. Немножко странный взгляд, исподлобья, растерянный и настороженный, как будто Раиса привыкла к ожиданию боли или обиды.
Ради участия в «Билли Эллиоте» Раисе и Кириллу пришлось многим пожертвовать. Раисе пришлось отказаться от своей работы – она руководила успешной музыкальной школой. Кириллу пришлось отказаться от регулярного общения с отцом: родители развелись несколько лет назад, и отец Кирилла живет в Калифорнии. Ради спектакля они оставили налаженную жизнь в Сан-Диего.
«Я стараюсь думать оптимистично, – прокомментировала Раиса. – Смотреть на тяжести, как будто это не тяжести, а вот как будто на тебе висит табличка "радуйся препятствиям". Потому что препятствия – это блессинг». То есть благословение.
От старбаковского кофе Раиса мудро отказалась и как-то сразу завела монолог о значении музыки в развитии ребенка.
«Музыка – это основа всего. Воспитание ребенка невозможно без музыки. Я начала водить Кирилла на классические концерты, когда ему исполнилось три года. Но это не значит, что он начал понимать музыку в три года. Понимание музыки не приходит с первого раза, а, может быть, только с тысячного. Нам понадобилось очень много концертов. А вообще я считаю, что музыка должна стать неотъемлемой частью школьной программы, как математика, возможно, важнее математики, потому что только музыка развивает воображение».
«А как же литература и искусство?» – спросила я.
«Это тоже важно, но музыка важнее».
Старшие дети Раисы, которым сейчас тридцать один и двадцать семь (сын работает звукоинженером, дочка учится в киношколе), тоже много занимались музыкой, но их музыкальное воспитание не было таким интенсивным, как у Кирилла, скорее всего, потому, что семья только что переехала из Черновцов в Америку и главными задачами были поиск работы и устройство новой жизни. Раиса сказала, что она в прошлой жизни была концертной пианисткой, а папа Кирилла – инженером. Кирилл родился уже в Америке, когда материальное положение было достаточно стабильным и у Раисы появилось время на то, что она называет «полноценным воспитанием».
Когда Кириллу исполнилось девять, Раиса забрала его из школы и перевела на домашнее обучение.
«Мы поняли, что школа ему не подходит, – объяснила Раиса, – потому что дети занимаются делом максимум три часа, а остальное – это просто трата времени. А у Кирюши было очень много занятий, которые ему были действительно необходимы: музыка, балет, танцы. Он просто физически не мог это осилить вместе со школой. К тому же надоело врать. Чтобы другие мальчики в школе не смеялись, что Кирилл ходит на балет, нам приходилось использовать кодовое слово: "Кирюша, пойдем, пора на бейсбол"».
Кроме регулярных занятий танцами, балетом и музыкой, Кирилл также участвовал в огромном количестве концертов, конкурсов и спектаклей, например в балетных постановках «Щелкунчика» в Калифорнийском театре балета и «Алисы в Стране Чудес» в Театре балета Сан-Диего.
«Вы понимаете, мы же это все не ради карьеры, – сказала Раиса. – Мы никогда ничего не делали для карьеры. Мы ничего не знали. Никто не думал, куда он пойдет, и мы ничего не делали ради чего-то, мы просто работали. Мы не думали, мы просто с удовольствием работали».
«То есть Кирилл охотно всем этим занимался?» – спрашиваю я.
«Ну что вы! Я еще не встречала таких детей, которые бы охотно занимались. Все хотят погулять. Дети есть дети. Но они должны понимать, что музыка – это что-то обязательное, как математика или чистка зубов. Никто не чистит зубы "охотно", но все понимают, что это необходимо, и вот так постепенно входит в привычку.
Ругать детей нельзя, это унизительно. Но и поощрять тоже нельзя. В Америке думают, что поощрение – это все. Ты особенный! Ты прекрасный! Все прекрасно! На самом деле это совсем не повышает самооценку, а наоборот. Единственный способ заставить ребенка заниматься – это подействовать на его совесть. То есть развить чувство совести и критической самооценки так, чтобы для ребенка было невыносимо не заниматься. У Кирюши очень развита совесть. Иногда даже я забываю, а он помнит. И он сам мне напоминает. Говорит: "Мама, я хочу тебе сказать что-то неприятное".
Я ему: "Ну скажи, Кирюша".
А он: "Я очень устал и очень не хочу заниматься. Можно, за то, что я честно сказал, я просто пойду спать?"
И я ему: "Ну ладно, иди. Утром позанимаешься побольше"».
«А что Кирилл делает, чтобы расслабиться?» – спросила я.
«У нас нет такого, – ответила Раиса. – У нас нет ни секунды времени».
И мы пошли смотреть спектакль.
Для нашей беседы с Кириллом Раиса выбрала маленький, шумный, не очень чистый «Макдоналдс», который почти ничем не отличался от «Старбакса», где мы были до этого. Раиса и Кирилл сели за столик, на соседние стулья, а я напротив. От еды для себя или Кирилла она опять мудро отказалась.
Я включила диктофон, и Кирилл тут же расплылся в улыбке в предвкушении первого вопроса. В полутемном «Макдоналдсе» интенсивность его улыбки казалась немножко неприличной.
«Где тебе больше нравится? – спросила я. – Здесь или в Сан-Диего?»
«Конечно, здесь! – сказал Кирилл. – Сан-Диего – очень хороший город, но там скучно. Нью-Йорк – это столица мира. Здесь всегда есть что делать. В Нью-Йорке все есть. Центральный парк, река, Бродвей... Здесь все... все...»
И тут Кирилл остановился, подбирая подходящее русское выражение. Задумался. Подобрал. Просиял.
«Здесь все не то же самое!»
Для ребенка, который родился и вырос в Америке, Кирилл говорит по-русски удивительно свободно. Иногда вставляет английские слова, иногда делает небольшие, немножко трогательные ошибки. Например: «Я очень люблю актировать!»
«Я все очень люблю, – продолжал Кирилл. – В этом спектакле все очень классно. Я очень люблю выступать на сцене. Мой самый любимый номер называется "Электрический ток". Потому что это как будто про меня. Я так себя чувствую, когда танцую. Вся сцена моя. Никого больше нет. И я могу делать все что хочу. Я – фри».
«А тебе когда-нибудь бывает трудно?»
«Да. "Билли Эллиот" труднее, чем балет, потому что надо уметь делать все. Акробатику, чечетку, петь, актировать. Говорить с британским акцентом – это было самое трудное. Еще надо целый день репетировать. Например, мы очень долго репетировали, как летать».
В спектакле есть такая сцена, где Билли поднимается в воздух на невидимом тросе и исполняет балетный номер в полете.
«Летать очень классно. Только больно».
«Больно?»
Оказалось, что поддержку для троса прячут в штанах и во время номера она очень натирает.
«Еще трудно быть на сцене все три часа. Мы только выбегаем переодеться.
Иногда бывает четыре или пять спектаклей в неделю – когда один из других Билли болеет. Тогда начинает болеть горло и тяжело петь и особенно кричать. В спектакле надо много кричать. Иногда во время шоу я так устаю, что чувствую: все, больше не могу, но потом, когда начинается танец, появляются энергия и адреналин.
Сейчас, правда, очень трудное время. Из-за премии Tony. Надо все время куда-то идти: то на интервью, то на пати. Но я это очень люблю. Это очень классно».
Наша встреча проходила в конце мая, за пару недель до вручения театральной премии Tony, хотелось спросить, не боится ли Кирилл, что ему не достанется премия.
Кирилл немного замялся.
«У него так не было, чтобы ему не дали награду», – объяснила за него Раиса.
«А вообще чего-нибудь боишься? Тебе бывает страшно перед спектаклем?»
«Нет. Нормально. Перед первым было немножко страшно. Но не из-за танца, я боялся, что забуду слова. Пару раз случилось, что я забыл слова, так что приходилось что-то придумать. Сейчас уже совсем не страшно.
А другой Билли, Трент, перед каждым спектаклем ужасно нервничает. Он боится, что не получится, и боится, что будет травма».
Услышав слово «травма», Раиса оживилась: «Для того чтобы не было травм, что нужно делать? Нужно очень много работать. Если хоть один день не работаешь – тогда может быть травма. Правильно я говорю?»
Кирилл кивнул.
«А что ты делаешь в выходной?»
«Я люблю гулять в Централ-парке. С мамой или друзьями. Я дружу с другими Билли – Трентом и Дэвидом. Мы вместе ходим кушать. Я очень люблю тайскую и итальянскую еду. А вообще в выходной у нас школа».
Выходной – это понедельник. По понедельникам нет спектаклей. Понедельник – единственный день, когда дети-артисты в течение нескольких часов изучают математику, физику, историю и литературу по официальной программе американской школы. Для сравнения, обычный ученик американской школы тратит на изучение этой программы тридцать часов в неделю в классе и примерно пятнадцать-двадцать часов в неделю дома.
«Школу я не люблю, – признался Кирилл. – То есть биологию люблю, а инглиш очень не люблю. Но школа не каждый понедельник, потому что иногда бывает или интервью, или какую-нибудь награду дают».
«С девочками еще не встречаешься?»
«Нет», – засмеялся Кирилл.
«У него много поклонниц, – сказала Раиса. – Каждый день куча мейлов. Но у него все равно нет времени их читать. Все эти мейлы вижу только я».
«А кино, телевизор?»
«У нас нет телевизора».
Тут Раиса застенчиво усмехнулась и сказала: «Ну вот, выдал секрет. Вы знаете, когда люди узнают, что у нас нет телевизора, они сразу решают, что с головой не все в порядке».
«А я просто не люблю телевизор! – заверил меня Кирилл. – И фильмы не люблю».
Большинство журналистов спрашивает Кирилла, не скучает ли он по нормальной жизни, которая, как они считают, у него была до «Билли Эллиота». Так как я была знакома с расписанием Кирилла в Сан-Диего, я этот вопрос задавать не стала, но Кирилл решил все равно на него ответить.
«У меня абсолютно нормальная жизнь. Для меня такая жизнь нормальная, потому что я делаю то, что люблю. Мы не как американские дети, – объяснил Кирилл. – Они знают только футбол и видеогеймс, а для нас самое важное – образование. Потому что наши родители из Европы – они выросли на балете и концертах классической музыки. Моя мама говорит, что если детей не заставлять заниматься двадцать четыре часа в день, то они портятся. Может быть, американские дети тоже с удовольствием занимались бы искусством, но у них нет такой возможности из-за того, что родители не понимают, как это важно».
Все это прозвучало настолько гладко, что казалось заученным наизусть. Возможно, так оно и было, хотя с некоторыми пунктами из речи Кирилла я не могла не согласиться.
В дачном местечке недалеко от Нью-Йорка, где мои дети проводят лето, отдыхает где-то двадцать процентов русских. Все дети одеты примерно одинаково, в стандартную летнюю одежду, купленную на ближайшем мoлле, все дети одинаково хорошо говорят по-английски. Тем не менее русских детей довольно просто отличить от американских вот по такому признаку. Если ребенок сидит у бассейна с книжкой, задачником, толстенным учебником по физике – можно с уверенностью сказать, что у него русские родители. Если у ребенка на пляже звонит мобильник и он, вздохнув, сообщает друзьям, что ему пора на урок (по математике, музыке, плаванию, теннису), – нет никаких сомнений, что ребенок русский. Одна русская мама даже умудрялась руководить занятиями, сидя в открытом джакузи.
«Мам, я закончил!» – объявил ее сын, стараясь перекричать бурлящую воду.
«Что ты закончил?»
«Десять страниц!»
«Ну сделай еще».
«Я не хочу!»
«Что значит "не хочу"? Леночка делает по двадцать».
Американские родители наблюдали за этой сценой с недоумением. Американские дети – с жалостью. И некоторым злорадством. Хотя, когда я рассказывала своим коллегам про Кирилла, они отвечали с уважением: ну конечно, русский мальчик – американцы же своих детей не учат.
Если присмотреться, у русских родителей есть три разных подхода к занятиям. Одни занимаются всем понемножку: час математики, час тенниса, час французского. Другие занимаются только тем, в чем у ребенка слабинка: «Два часа математики и никаких электронных игр!» Ну а родители, которые подходят к обучению особенно серьезно, поступают противоположным образом: выбирают как раз те области, в которых ребенок наиболее успешен, и концентрируются на них. «Ну ее, математику, все равно ни черта не понимаешь, давай-ка лучше четырнадцать часов в день теннисом – может, чего и выйдет».
В следующий раз я встретилась с Кириллом в сентябре. За это время в его жизни произошли два значительных события: он получил Tony за исполнение главной роли, и через пару недель после этого ему объявили, что с октября он не будет участвовать в спектакле.
Мне показалось, что Кирилл за это время если не вырос, то как-то возмужал. На вопрос пресс-атташе, не хочет ли он, чтобы интервью провели прямо в театре, очень твердо сказал «нет». И предложил поговорить в лобби отеля напротив.
Его улыбка была по-прежнему широкой, но казалось, что в этот раз ей недостает света. Впрочем, возможно, так казалось просто потому, что в лобби было настолько темно, что я с трудом нашла кнопку записи на своем диктофоне, несмотря на то что она большая и красная.
«Я очень счастлив, что получил Tony, – сказал Кирилл. – Я был в таком шоке, я до сих пор не могу поверить».
«Ты думал, что тебе не дадут?» – спросила я.
«Нет, я думал, что дадут. Но я все равно в шоке. Это так прекрасно. Вся моя жизнь изменилась».
«Как изменилась твоя жизнь?»
Кирилл задумался.
«Раньше меня узнавали на улице только иногда, а теперь все время. Подходят везде и спрашивают: "Ты тот самый мальчик?" И хотят фотографироваться со мной. Даже когда я просто иду по улице, меня узнают».
«Тебе это приятно?»
«Да, конечно, очень приятно».
«А новые друзья появились?»
Кирилл опять задумался.
«Появились, конечно, Кирюша, ты что? – сказала Раиса. – Джо, Элдана, Мишель, Стив».
«Это дети?» – спросила я.
«Нет, это взрослые, – сказала Раиса. – Юрист, доктор, бизнесмен».
«Так это ваши друзья?»
«Нет, они в такой же степени друзья Кирилла».
Кирилл кивнул, подтверждая ее слова: «Мы вместе ходим покушать и погулять».
«А о чем вы разговариваете, когда гуляете?»
«О балете!» – сказала Раиса.
«Мам, ну что ты! – возразил Кирилл с некоторой долей раздражения. – Мы говорим, как нормальные люди, о нормальных вещах!»
Тут Раиса решила оживить беседу.
«А Кирюша недавно ходил на свидание».
«С кем? Я не ходил на свидание!»
«Как же? А Керри? Ты с ней ходил, – и Раиса пояснила: – Керри – это дочка Стива и Мишель, ей пятнадцать лет».
«Это не было свиданием! – продолжал протестовать Кирилл. – Мы просто ходили покушать».
«Ты ходил с девочкой вдвоем – значит, свидание».
«Нет, это совсем не значит свидание».
Я решила, что пора вмешаться.
«Кирилл, вот пока ты был с Керри, ты чувствовал что-то вроде электрического тока, как в спектакле?»
«Нет! Ни капельки».
«Тогда, наверное, не свидание».
Кирилл облегченно вздохнул.
Напоследок мы заговорили о планах на будущее. Кирилл сказал, что он совсем не расстроен, что его участие в спектакле скоро закончится. Он давно этого ждал и теперь даже рад, что можно будет заниматься чем-то другим.
«Ну и что, можно будет отдохнуть, да?» – спросила я.
«Нет, что вы, – сказала Раиса, – отдохнуть вряд ли получится. У Кирюши впереди четырехмесячный кругосветный тур. Москва, Петербург, Киев, Нью-Йорк, Лос-Анджелес. Называется "Кинг оф данс". Там будут самые знаменитые звезды балета».
«Ты хочешь на тур?» – спросила я Кирилла.
«Да, очень!»
«А потом, после тура?»
А потом, если получится, в Голливуд – сниматься в кино. Известный голливудский продюсер подумывает о том, чтобы предложить Кириллу главную роль в фильме про мальчика-танцора, но конкретного предложения еще не было.
«Это то, чего я хочу больше всего», – сказал Кирилл.
«Сниматься в кино?»
«Да! Я хочу делать все! И петь, и танцевать, и делать что-то смешное».
«А учиться?»
«Школа никуда не денется», – сказала Раиса.
Сегодня за Кирилла борются самые знаменитые балетные школы мира – Парижская, Нью-Йоркская и даже та самая Королевская балетная академия в Лондоне, куда поступил Билли Эллиот.
Раисе по душе Лондон.
Но Кирилл предпочитает Нью-Йорк, очевидно, потому, что там все «не то же самое».
А пока в те немногие свободные минуты, которые у него есть, Кирилл потихоньку осваивает новый вид спорта – паркур.
Смысл паркура заключается в том, что человек очень быстро движется вперед, преодолевая любые появляющиеся на пути препятствия. Паркур может включать кувырки на огромной высоте, прыжки с крыш домов или преодоление огромных стен. На веб-сайте parkour.ru это явление определяется так: «Паркур – это движение, простое и легкое. Это то, каким движение должно быть, если бы не существовало навязанных обществу ограничений».
«Меня научил один парень из спектакля, – сказал Кирилл. – Мне очень нравится. Вот бежишь, бежишь. И впереди забор, да? Но это ничего, что забор. Ты через него перепрыгиваешь. И все!»С
Редакция благодарит Broadway at the Imperial Theatre за помощь в организации съемки.