Реальное имя его было покрыто тайной. Он не просто совмещал литературную деятельность с политической, но писал политические коммюнике в форме «магической» латиноамериканской прозы. В отличие от революционеров прошлого, он не говорил за угнетенных, но говорил вместе с угнетенными.  

Везде пишут, что Ярузельский умер, а что Субкоманданте Маркос заявил о выходе из Сапатистской армии национального освобождения, почему-то не пишут. Оно и понятно: в России почти никто не знает, кто такие сапатисты. Постсовок — одна большая политическая деревня: новости из «мирового города» сюда доходят с опозданием в десяток лет, если доходят вообще.

Маркос — это лицо эпохи. Точнее, отсутствие лица — маска. Символ альтерглобалистской революции девяностых. Началось с того, что индейцы  захватили несколько деревень на востоке страны, в штате Чьяпас. И молодой левак-айтишник из Мехико, который состоял в какой-то микроскопической маоистской секте, к ним примкнул. Этот-то левак и стал Субкоманданте Маркосом — иконой очень сильного и массового движения альтерглобалистов: экологов, недовольных разрушением озонового слоя, фермеров, у которых землю отобрали, курдов, которых подавляют репрессивные турецкие власти… В какой-то момент все на полном серьезе думали, что все эти ребята совершат новую мировую революцию и построят новый мировой коммунизм. На началах самоорганизации, без партийной диктатуры и вождей.

Имя Маркоса стало брендом. О событиях в непокорном мексиканском штате Чьяпас узнавали только из текстов Маркоса, рассылаемых через Интернет. А революция сдулась. Жалко, конечно. С Маркосом это не связано. Те, кто был в Чьяпасе, рассказывают, что рассчитывать там с самого начала было особо не на что: несколько нищих деревень, которые отгородились от полицейских и бандитов.

Сошло на нет и международное альтерглобалистское движение. Объект, с которым боролись революционные «множества», перестал существовать. Кончился однополярный мир. Единое мировое правительство корпораций так и не состоялось. Глобальный рынок взял штурмом Индию и СССР, Китай влился в мировую капиталистическую систему постепенно, и все эти ребята начали вести себя так, как описывал борьбу империалистов Ленин в «Империализме как высшей стадии». Устроили друг с другом грызню, а кое-где даже и повоевали. В итоге Иран держится за свою нефть, Россия на ножах с Америкой, Китай ищет свою выгоду в лавировании там и сям, а Евросоюз и вовсе трещит по швам. Корпорации никуда не делись, но и институты национальных государств получили новый старт. Так с кем бороться? На базе чего объединяться фермерам и курдам? Альтерглобализм завял так же быстро, как в свое время расцвел.

Славой Жижек, кстати, примерно такие события и предсказывал. Жижек всегда высмеивал «либертарных постмодернистских левых» и указывал на возможность «нового консервативного поворота», а  идеальным революционером видел Чавеса, который не в маску наряжается и в Интернете стихи пишет, а жестко захватывает власть в стране. Классический ленинский революционер эпохи модерна, короче. А Чьяпас и Субкомандантэ, говорил Жижек, это все детский сад.

Вот в Греции профсоюзы и левые требуют выхода из еврозоны — это актуально. В Украине Майдан — это актуально. В Боснии рабочие против политики дикого рынка восстали — это актуально. А единой платформы для фермеров, геев и турецких курдов как-то уже никто и не ищет особо. Был альтерглобализм, да весь вышел.

Именно в этом смысле я понимаю уход Маркоса. «Те, кто любил и ненавидел Маркоса, теперь знают, что они ненавидели и любили голограмму, поэтому их ненависть и любовь были бесполезными, бесплодными, были пустым местом», — вот что он написал после долгого молчания. Маркос как Маяковский: ушел вовремя. Маяковский, как известно, покончил с собой, когда покончила с собой Октябрьская революция, окончательно выродившись в совок. Маркос сделал то же самое. Только его революция была гораздо менее брутальная и кровавая, вот и ушел проще, мягче.

Мне очень хочется, чтобы он продолжил писать. Хотя бы в новом социальном образе. Хотя бы как-то. Писал Субкоманданте Маркос просто потрясающе.