СКак вы стали министром природных ресурсов и экологии?

Во время одной из своих рабочих поездок я побывал в норвежском городе Тромсё, где находится знаменитый Арктический институт. В нем мне показали лабораторию, в которой изучают состояние флоры и фауны в районах разработки месторождений. Эта поездка напомнила мне о давней мечте, когда я хотел стать ихтиологом и изучать мир морей и океанов. С ранних лет меня окружало все, что связано с морем. Я много времени проводил в доме у моего деда в Геленджике и часто общался с учеными научного центра «Южморгеологии». И, конечно же, меня вдохновлял пример известного путешественника и исследователя морских глубин Жака-Ива Кусто. Когда пришло время выбирать вуз, во всех газетах и журналах началось обсуждение шельфовых проектов и будущие перспективы отрасли. Я без сомнений подал документы в Академию нефти и газа им. Губкина, чтобы получить профессию, которая объединила бы мой интерес к морской тематике и современным технологиям.

После окончания академии я работал в добывающих компаниях, в Министерстве энергетики. Этот опыт позволил мне в 2004 году перейти в Минприроды России на должность директора департамента экономики и финансов.

СОдна из задач Минприроды — экологический надзор за организациями, занимающимися добычей углеводородного сырья. То есть вы оказались «по ту сторону баррикад» относительно бывших коллег из «Газприборавтоматики» и «Лукойла»?

Бывают споры, не без этого. Например, у «Роснефти» в районах собственной добычи есть участки с неликвидированным прошлым экологическим ущербом, который был нанесен задолго до того, как территории стали активами компании. Никому не хочется отвечать за чужие просчеты, однако, чтобы выполнить требования российского экологического законодательства, компания все же включила эти участки в свои программы по ликвидации прошлого экологического ущерба. Так что конфликты с недропользователями разрешаются, тем более если компания ориентирована на международный рынок, где «зеленый» имидж крайне важен. Как правило, споры возникают из-за того, как сами компании интерпретируют законодательство, какие задачи они ставят перед собой с учетом экономики и собственных стратегических планов. Но экология добычи сырья — наш общий приоритет, поэтому мы тесно сотрудничаем. В сложных случаях приходится вести жесткий диалог с компаниями, но на наши требования они в результате реагируют. Так что как такового противостояния у нас нет.

СМинистерство природы сейчас уделяет особое внимание добыче сырья в недрах арктических морей и на арктическом шельфе. Готовы ли российские компании к работе в таких тяжелых условиях?

Сейчас мы только приступаем к освоению арктического шельфа и разрабатываем проекты по разведке и добыче  нефти и газа. Есть проекты акваторий, например, Каспийской, Сахалинской и Балтийской, где уже ведутся активные работы. Но все равно эти условия не сравнить с Арктикой. Пока есть две ключевые компании, которые будут вести добычу на арктическом шельфе. Сейчас они разрабатывают проекты месторождений, но пока не сформировали окончательную стратегию по добыче на шельфе. Например, «Роснефть» в рамках своей стратегии привлекает ряд международных компаний. Их опыт будет использован при освоении месторождений в будущем.

СКак будет обеспечена экологическая безопасность при разработках и добыче сырья на арктическом шельфе?

Первые разработки на шельфе шли еще в дореволюционной России. В семидесятых годах советские специалисты начали работать уже и на арктическом шельфе. Тогда еще ни Норвегия, ни Великобритания подобными проектами не занимались. Поэтому в то время мы были первыми и накопили огромный опыт. Арктика — это экстремальная среда со всех точек зрения: климата, инфраструктуры, самого присутствия человека. Поэтому перед нами стоит задача, с одной стороны, создать условия для экономической рентабельности проектов: налоговые преференции и льготы для компаний. С другой стороны, мы должны использовать особые технологии, которые обеспечат безопасность добывающих платформ для хрупкой природы Арктики. Ведь любой шрам от последствий экономической деятельности в Арктике останется надолго. Когда пролетаешь над Ямалом, с высоты видно следы от вездеходов, которые прошли по тундре 30 лет назад. Эти шрамы до сих пор не зажили. Поэтому наш приоритет — внедрение безопасных технологий.

В 2013 году вступили в силу поправки в законы о шельфе и внутренних морских водах. Теперь компании-недропользователи обязаны ликвидировать негативные экологические последствия в районах добычи. Ни один проект обустройства и освоения месторождений не принимается без плана ликвидации разливов. Существует система лицензий, которая оценивает технологии с точки зрения их минимального воздействия на окружающую среду. Если нет плана и безопасных технологий, то у компании нет и права работать на шельфе.

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

СО компенсации экологического ущерба шла речь и после стройки олимпийских объектов в Сочи. Что уже сделано в этом направлении?

Олимпийская стройка развернулась на особо охраняемых природных территориях, поэтому так важно было свести к минимуму воздействие на окружающую среду. Например, на Грушевом хребте находится реликтовый лес, поэтому строительство бобслейной трассы, горной олимпийской деревни и других объектов перенесли на другие участки. Мы снизили количество запланированных рубок, активно применяли зеленые стандарты строительства и выполнили план «нулевого углеродного следа». Была реализована большая программа по реконструкции котельных, в итоге мы перевели на газ окружающие поселки и населенные пункты. По данным Росгидромета, с 2007 года  воздух в Сочинском регионе стал чище в два раза, т. е. люди смогли вздохнуть свободнее.

Экологическая компенсация стала отдельным направлением нашей работы: от высадки деревьев до реабилитации реки Мзымта и восстановления популяции животных, которые обитали в Сочи. Например, еще в 30-е годы был уничтожен как вид переднеазиатский леопард, а теперь в Сочинском национальном парке мы восстанавливаем популяцию этих редких кошек. Недавно в питомнике появились на свет четыре котенка леопарда, которых мы хотим выпустить на волю уже в 2016 году.

СВы занимаетесь и проблемами, связанными с природными катастрофами, например, с наводнением на Дальнем Востоке, которое произошло прошлым летом. Можно ли было заранее спрогнозировать масштаб бедствия и исходя из этого подготовиться к нему?

Бедствие на Дальнем Востоке не с чем сравнивать, такого в истории нашей страны еще не было. Ежегодные паводки на Амуре ни для кого не секрет. Многие готовятся к ним из года в год, люди уже привыкли к таким капризам природы. Предугадать примерный масштаб такого паводка Росгидромет смог примерно за месяц, а первое сообщение о серьезном наводнении поступило в конце июня. Но даже тогда никто не ожидал, что уровень воды поднимется настолько высоко и река затопит такую огромную территорию. После первых предупреждений энергетики подготовили ГЭС для приема воды. Коллегам удалось сдержать воду и дать местным службам время на подготовку к более высокому уровню воды. К счастью, все обошлось без жертв, в отличие от Китая. После наводнения мы анализировали и оценивали его последствия. Сейчас  этими вопросами занимаются ученые, которые должны определить взаимосвязь между осадками и площадью разливов, показать, какие территории могут оказаться в зоне риска при различных уровнях осадков. Пока Росгидромет, Росводресурсы и Академия наук пришли к общему мнению, что спрогнозировать масштабы такого паводка нельзя.

СТо есть к таким бедствиям невозможно подготовиться?

Это не совсем так. Чтобы быстрее реагировать на катастрофические изменения, нужно больше данных, более плотная сеть метеорологических и гидрологических постов. Поэтому первое, что мы сделали после наводнения на Амуре, — восстановили посты, разрушенные во время паводка, и построили новые. К лету Росгидромет готовит первый вариант модели, которая позволит прогнозировать развитие паводка на Амуре. Прогнозы и оценка последствий — это только часть работы, нам необходимо построить специальные сооружения, которые защитят территории от наводнений. Речь идет о резервуарах для воды, которые уже есть на ГЭС, но должны быть и дополнительные емкости, с помощью которых можно регулировать уровень воды на Амуре. Другие варианты защиты от паводка будут подготовлены по итогам исследования Росгидромета.

ССреди антропогенных факторов, представляющих наибольшую экологическую опасность, на первом месте находятся бытовые отходы. В нашей стране очень слабо развита система вторичной переработки мусора. Почему?

Тут есть два камня преткновения. Это, прежде всего, традиционный менталитет: нам свойственно потребительское, я бы даже сказал, пренебрежительное отношение к природным ресурсам, в силу их якобы неистощаемости. Сегодня такой подход претерпевает изменения,  однако, как отмечают специалисты ЮНЕП,  полностью справиться с проблемой можно только путем борьбы с бедностью и с повышением благосостояния людей. Экологическая система жизнеобеспечения требует определенного масштаба экономики. Для этого в западных странах в свое время была сформулирована концепция устойчивого развития. Для России это пока вопрос будущего, тем не менее мы работаем над тем, чтобы зеленые технологии и стандарты стали нормой нашей экономической и социальной жизни, и в этом видим одно из предназначений нашего ведомства.

Второй «камень преткновения» — сама система сбора и переработки отходов. Мы ориентируемся на европейский опыт, когда производитель берет на себя ответственность за произведенный объем отходов. Сейчас вносим поправки в законодательство,  которые предлагают  бизнесу три варианта работы с отходами. Первый вариант: производитель самостоятельно перерабатывает и утилизирует твердые бытовые отходы. Второй вариант: он может привлечь оператора, который  перерабатывает отходы. И, наконец, третий вариант — заплатить  государству, которое привлечет оператора.  Еще один рациональный вариант использования отходов — это производство энергии, однако пока у нас эта практика не распространена.

Фото: Иван Клейменов
Фото: Иван Клейменов

СКак независимые общественные экологические организации могут принять участие в деятельности Минприроды?

Для Минприроды крайне важен диалог с экологами, поэтому мы постоянно привлекаем  их для совместного обсуждения важных проектов. В основном мы сотрудничаем с общественностью при проведении экологической экспертизы и оценке воздействия на окружающую среду в двух случаях. Во-первых, когда затрагиваются интересы особо охраняемых природных территорий, во-вторых, в отношении шельфовых проектов. Я считаю, что такой подход ограничивает наше сотрудничество, поэтому многие резонансные истории, например, со строительством трассы через лес, проходят мимо общественного обсуждения. В результате люди получают всю информацию по факту, не имея возможности повлиять на принятое решение. Поэтому необходимо расширить список объектов экологической экспертизы, чтобы люди могли принимать участие в разработке важных для них проектов. У Минприроды есть такая площадка для обсуждения — Общественный совет.

ССработали ли эти механизмы в диалоге с «Гринпис»? «Гринпис» утверждает, что до акции на платформе «Приразломная» цивилизованные формы диалога были исчерпаны. Так ли это?

Мы давно сотрудничаем с «Гринпис России». Поэтому я воздержусь от оценки их действий с юридической точки зрения. Но я убежден, что высказывать свою позицию в формате таких акций неправильно и неконструктивно. Свои конкретные предложения и видение проблемы «Гринпис» мог представить как мне лично, так и на Общественном совете при Минприроды России, в работе которого эта экологическая организация активно участвует. За каждой буровой платформой — а все они являются объектами повышенной опасности! — Министерство и Росприроднадзор следят очень внимательно. Их строительство и запуск в эксплуатацию каждый раз проходят обязательное многоуровневое согласование. За время строительства «Приразломной» в Росприроднадзор не поступило ни одного сигнала о необходимости провести дополнительные проверки. Хотя если «Гринпис» был бы заинтересован в том, чтобы выявить или предотвратить нарушения, то в первую очередь ему следовало обратиться именно к нам.

СТребуются ли экологическому законодательству какие-то серьезные реформы?

Комплексная реформа, безусловна, нужна. Последние два года мы разрабатываем законопроекты в сфере переработки отходов и модернизации производств, которые негативно влияют на окружающую среду. Если они будут реализованы, то мы сможем качественно улучшить ситуацию в стране. Сейчас Минприроды сталкивается с сопротивлением со стороны бизнеса. Но благодаря совместной работе с Минпромторгом и другими ведомствами, недавно был принят план реализации законов по модернизации производства. Готовится закон по ликвидации прошлого экологического ущерба, частично принят большой пакет законов в сфере лесного законодательства.

ССвязаны ли проблемы в сфере экологии с некачественной работой институтов и ведомств?

С начала 2000-х, когда вопросы экологической безопасности и рационального природопользования находились на периферии государственной политики, система охраны природы в нашей стране понесла большие потери. И здесь речь идет не только о деньгах, которых тоже, конечно, выделялось крайне мало даже на самые «горячие» проблемы. В первую очередь я говорю о том, что за эти годы из природоохранной системы ушли многие специалисты с огромным опытом работы и практическими знаниями: лесники, охотничьи инспектора, егери и многие другие. Разрушительные последствия этого лучше всего видны на примере Росприроднадзора. Кадровый состав этого ведомства в течение последних 10 лет очень сильно сократился, существующих инспекторов категорически не хватает для эффективной работы на всей территории страны. То же самое происходит и в области охоты: на огромной территории охотничьих угодий Российской Федерации работают всего 3,5 тысячи государственных охотинспекторов. В общей сложности на одного инспектора приходится 450 тысяч гектаров — на самолете не облетишь. О какой эффективной охране, то есть исполнении их прямых обязанностей, может идти речь в такой ситуации?

Кроме того, в 2006 году был уничтожен институт государственной экологической экспертизы. В итоге на сегодняшний день только 5% промышленных объектов обязаны проводить у себя экологическую экспертизу. Таким образом, современный государственный экологический надзор не имеет объективной информации о реальных объемах выбросов и сбросов. Более того, по действующему закону, органы надзора не имеют права проводить внезапные проверки предприятий, и это, конечно, очень сильно сказывается на эффективности контроля. Поэтому в существующей ситуации не нужно вешать на людей и ведомства ярлык «некачественной работы», а нужно создавать стимулы и условия, чтобы в природоохранный сектор возвращались специалисты, росли новые профессиональные кадры и т. д. Без реформирования законодательства, в том числе и в области ужесточения надзора и контроля, сегодня, очевидно, не обойтись.

СВ декабре состоялся Всероссийский съезд по охране окружающей среды, первый за 10 лет. Чем был вызван такой большой перерыв, неужели все это время отсутствовала необходимость встречи экспертов? Чего вы ожидали от этого форума и каковы его главные итоги?

Сложно говорить за моих предшественников, но съезд действительно не собирался 10 лет. Мы же решили его провести в честь Года охраны окружающей среды. Съезд привлек огромное количество людей из всех уголков нашей страны. Большой интерес общественности показал, что люди в целом поддерживают нашу политику в сфере экологии. Очень важно, что съезд прошел в дружественной обстановке, без конфликтов, как это было в 2004 году. Это показывает, что диалог министерства с экологическим сообществом уже вышел на качественно новый уровень.С