Классика как блокадный метроном. Ответ Александру Невзорову

Должна сразу признаться, что я сама не отношусь к тем, у кого на прикроватной тумбочке всегда лежит томик Льва Толстого. Если у меня наступают «дни тревог, дни тягостных раздумий», я не ищу ответ и облегчение в романе Гончарова и не бегу в сто первый раз перечитать «Братьев Карамазовых». Поэтому, когда у нас на «Снобе» недавно состоялась обширнейшая дискуссия по поводу статьи А. Невзорова про «устаревшую» классику, я в ней не участвовала. Тогда мне просто нечего было сказать по существу вопроса.

Теперь — есть. Охотно делюсь с вами, дорогие читатели.

Что изменилось? Друзья по случаю позвали меня участвовать в странноватом проекте питерских и ленинградско-областных энтузиастов детского чтения (для непитерцев, наверное, будет интересно узнать, что в наших краях город переименовали из Ленинграда в Петербург, а область официально осталась Ленинградской — такое вот смешение эпох, которое мне лично даже симпатично, ибо мне не нравится, когда любые реформаторы из своих реформаторских соображений пытаются окончательно вычеркнуть из памяти народа любые куски его истории).

Суть проекта заключалась в том, что довольно большая группа любящих читать подростков (11–17 лет) из разных поселков Ленинградской области пять дней ездила по нашим старым дворянским усадьбам, превращенным в музеи. Там ребята знакомились с историей усадеб (к этому процессу подключались сотрудники музеев и местные энтузиасты), любовались природой и разнообразными ландшафтами, а также прямо на траве, на площади и т. д. открывали «читающие шатры» для местного народа, в основном для подростков же и для семей с детьми, но приходили и интересующиеся взрослые, даже глубокие старушки и старички — я сама видела.

В «читающих шатрах» происходили встречи с писателями, дискуссии на самые разные темы, там же рассказывали о новых книгах для детей и подростков, читали вслух стихи и прозу.

Поставленная передо мной задача была довольно простой: в течение двух дней сидеть в одном из этих самых шатров и разговаривать.

Очень забавно было наблюдать за путешествующими подростками. Они явно относились ко всему происходящему с ними в эти дни как к миссии. Оставаясь детьми, были при этом глубоко сосредоточены, открыты впечатлениям и готовы к неким свершениям во имя… непрерывного горения факела культуры, должно быть?

Надо сказать, у них (и у организаторов проекта, конечно) все получалось. Погода благоприятствовала. Места красивейшие и сами собой настраивают на возвышенный лад. Люди в усадьбах изумительно интеллигентные. Местные энтузиасты поражают своей энергией. Те, кто приходил к «читающим шатрам» из местных жителей (дети и взрослые), дружелюбны и искренне заинтересованы.

А я хотела рассказать вот о чем.

Одна из дискуссий, которая состоялась в моем шатре, была как раз о классике. Не сказать чтобы я с самого начала была так уж заинтересована именно этой проблемой. Но организаторы попросили меня поговорить с детьми о классической литературе, и я послушно заявила тему, в смутной надежде, что потом мы сумеем перейти от нее к чему-нибудь более интересному и актуальному.

Но, вопреки моим надеждам, не перешли. Все отведенное нам регламентом проекта время обсуждали именно это: почему, зачем люди в наши дни читают классическую литературу.

Ниже я своими словами попробую пересказать вам то, что вылепилось у нас за два (приблизительно) часа разговоров, споров, обобщений и т. д.

Где происходило дело? В Рождествено, это бывшая усадьба Набоковых, сейчас там музей.

Кто участвовал?

Подростки от 11 до 16 (все — жители Ленинградской области, ни одного городского. Местных, рождественских, было человек пять), один библиотекарь, пара студентов (участники проекта), трое заинтересованных взрослых из местных. Ну и я. Надо сказать, что взрослые по большей части молчали и слушали, а вот местные подростки участвовали в дискуссии очень активно, а до этого еще час ждали на поляне, когда все начнется.

Что было?

В классике есть какое-то актуальное для нас до сих пор послание — разными словами, сразу, наперебой, сказали все.

— Угу, — сразу согласилась я. — А какое?

Стали предлагать разные варианты и тут же сами их опровергали. Про человеческие чувства? Так а нынешняя литература про что? Узнать про историю? Так это ж разумнее и вернее исторические труды и почитать. Узнать что-то про себя, про своих сверстников, посмотреться в зеркало? Много легче и вернее узнать это из сериалов и чатов. Язык? Он, конечно, «богат и могуч», но ведь явно уже слегка архаичен, и через часть классики нынешнее «твиттерное» поколение уже с трудом продирается, чуть ли не со словарем приходится читать… нужно все-таки понять, зачем это нужно? А может быть, и не нужно вовсе? Просто ригидность мышления? И настало время сбросить, наконец-то, «Пушкина с парохода современности»?

Повторяю, это дети ленинградской области. Если не выключать часть истории из сознания людей, она (история) всегда готова нам служить. В какой-то момент, когда ребята слегка растерялись (по всему получалось, что никакого актуального послания в классике уже не осталось), вдруг, практически случайно (видала я такие «случайности»!) всплыла тема ленинградской блокады. А вслед за ней — известная песня (кажется, Матусовского), тоже, кстати, о памяти:

«Мне тебя забыть бы надо, мне тебя забыть бы надо,

Только все напоминает мне сегодня об одном,

Ленинградская блокада, ленинградская блокада

И стучащий неустанно ленинградский метроном…»

Вспомнили, что такое ленинградский метроном. Он стучал быстрее, когда объявлялась воздушная тревога. Но и в прочее время — стучал тоже. Из громкоговорителей. Днем и ночью. Всегда, всю блокаду. Зачем?

— Это не вдохновляющая жителей осажденного города музыка. Не стихи. Не проза. Вообще не слова. Просто стук. Зачем он стучал? — спросила я у детей.

Все молчали. Исчезли улыбки.

— Пока он стучит, значит, там кто-то есть, значит, город жив. Жив как одно целое. Как живая, сопротивляющаяся врагу сущность, — глухо сказала одна девочка.

— Да. А если бы он вдруг замолчал…

— Тогда — все. Ничего больше нет. Город пал. Каждый за себя, спасайся, кто как может…

Слова неважны. Стучащий нам из глубины истории метроном. Значит, там кто-то есть, значит…

Я молчала, машинально отбивая ладонью такт. У нескольких детей на глазах блеснули слезы.

— Классика — это наш метроном, — твердо сказала совсем маленькая девочка из местных.

— Да, да, — заговорили все разом, включая взрослых. — Это объединяет. Пока метроном стучит, мы народ, мы осознаем себя не по отдельности. Как единая сущность. Это дает силы. Конечно, это есть и у других народов. Английская классика. Их метроном. Звучит по-другому, и они тоже за него держатся и в школе проходят… Французская классика…

— А что было метрономом во времена Пушкина и Достоевского? — спросила я (я быстро устаю от любой экзальтации, особенно когда она вдруг приобретает патриотический оттенок). — Тоже ведь что-то в школе проходили? А в Англии во времена Диккенса?

Обескуражились. Но потом удивительно быстро и совместно решили, что тогда метрономом было наследие античности, отсюда все эти бесконечные Персефоны и Авроры в тогдашних стихах.

— Получается, наследие античности тогда стучало всей Европе разом, включая Российскую империю. А ведь единой Европа осознала себя совсем недавно, да и то не до конца… — заметила я, невольно вспомнив неполиткорректный анекдот про негритенка, рога и молоко козы. — О чем же был тот стук?

Еще поспорили. В конце концов решили, что античный классический «метроном» напоминал людям об их человечности, о том, как люди осознали себя людьми, отъединились от природы… Это было уже очень интересно и близко к моим обычным темам, я воодушевилась, но… время, отведенное организаторами мероприятия на дискуссию, увы, давно вышло.

Дети поехали обедать.

Не знаю, как вы, дорогие читатели, но я очень благодарна тем подросткам за найденную ими метафору. История наших страстей, отраженная в нашей (общечеловеческой, но разделенной вавилонским столпотворением на языки) литературе — метроном, стучащий нам из глубины веков. Пока он стучит вместе с нашими сердцами, мы остаемся людьми.