Николай Усков: Конец прекрасной эпохи
Мне давно казалось, что все мы живем на «Титанике», который неумолимо движется навстречу своему айсбергу. Кавалеры во фраках, дамы в бриллиантах, а под наборными паркетами великолепных салонов – тесные каютки пассажиров третьего класса, чумазых, в штопаной одежде, но с надеждой на лучшую жизнь не для себя, так хоть для детей. Как говаривал Набоков, «фатальная нищета с фаталистическим богатством» – вот она, Россия нулевых, которая, сияя огнями, звеня хрустальными бокалами, трубя в тромбоны и валторны, со всей дури налетела на айсберг. Корпус пробит сразу в пяти отсеках, вода заливает коридоры и каюты, по ним уже плавают первые трупы, но там, наверху, оркестр еще играет вальс, а нарядные люди уверены в незыблемости своего прекрасного мира. Через полтора-два часа все исчезнет. И наступит тишина.
Еще недавно многие грезили о новых временах, несмотря на то что никогда за всю русскую историю не было у нас более благополучной и беззаботной эпохи, чем нулевые. Я нередко писал об этом прежде и неизменно удостаивался гневных окриков: что за бездуховность? Простите, дорогие, я ни тогда, ни теперь не вижу никакой бездуховности в том, чтобы люди были материально благополучны: бытовая техника, машина, обои в цветочек – это, конечно, не Толстой и Цветаева, но лучше, чем нищета, коммуналки и алкоголизм, которые составляли фон замечательно духовной жизни в моем советском детстве.
Гламур минувшего десятилетия удостоился такого количества интеллектуальных разоблачений, что обрел не свойственный ему статус демонической идеологии. Наверное, только в России «лабутены» и «бентли» могли похвастаться столь интенсивной накачкой смыслами. Даже руккола была у нас когда-то больше, чем руккола, – ни много ни мало, а statement, символ новой жизни, прогресса или, наоборот, бездуховности и потреблядства.
Радуйтесь, аскеты. Времена благополучия закончились. Нищета, коммуналки и алкоголизм скоро снова станут мейнстримом, а Толстого с Цветаевой вы будете покупать на макулатуру, если, конечно, их не запретят: Толстого – за кощунство, а Цветаеву – за ЛГБТ. Мы очевидно живем в другой стране, где радости обычной человеческой жизни будут снова принесены в жертву чему-то большому и величественному.
Примерно сто лет назад, с началом Первой мировой войны, закончился один из самых прекрасных и самодовольных периодов в истории Европы – belle époque. Провозвестником его краха стала та самая катастрофа «Титаника» в 1912 году – весьма сильная, хотя и банальная метафора хрупкости любого из наших миров. И вот мы снова на «Титанике». С точки зрения истории не так важно, выживем мы или нет. Но описать это удивительное состояние – за мгновения до столкновения с айсбергом – мне вдруг захотелось. Я вдруг почувствовал себя мальчиком из 1903 года, который пока что едет в роскошном спальном вагоне, где-то между «прежним Парижем и прежней Ривьерой». Я забрался коленями на подушку у окна и смотрю «на горсть далеких алмазных огней, которые переливались в черной мгле отдаленных холмов, а затем как бы соскользнули в бархатный карман». Автор этих строк – Владимир Набоков – продолжает: «Впоследствии я раздавал такие драгоценности героям моих книг, чтобы как-нибудь отделаться от бремени этого богатства… Сдается мне, что в смысле этого раннего набирания мира русские дети моего поколения и круга одарены были восприимчивостью поистине гениальной, точно судьба в преддверии катастрофы, которой предстояло убрать сразу и навсегда прелестную декорацию, честно пыталась возместить будущую потерю…»
Мы живем в другой стране
Андрей Макаревич недавно написал на snob.ru: «Не покидает тяжелое ощущение, что жизнь свою я прожил зря». Действительно, еще недавно казалось, что Россия выбралась наконец из своих буреломов на дорогу, по которой в красивых машинах едут другие народы. Страна была изрядно подранной, отощавшей, с кровоточащими ногами. Почесалась, огляделась и поплелась туда, куда мчатся все, дивясь красоте невиданных доселе экипажей. И тут – о чудо! – стоит на солнышке, лоснясь мясистыми черными боками, красивый автомобиль, «порше кайен» называется. Ключи в замке. Повезло! В натуре повезло! Наша героиня огляделась, сначала робко, неуверенно забралась в салон, вдохнула в себя запах дорогой кожи, понажимала на кнопочки, машина тронулась. Во дела! Я еду! Прям как все, еду! Дай, думает, подбавлю газку. Подбавила. Машина идет замечательно, легко, в динамиках красивая музыка играет. А наша – знай себе – прибавляет cкорость. Душа-то пешеходная, истосковалась, обзавидовалась, глядя на других. И вот уже черная громадина неистово мигает всяким козлам фарами, подрезает лохов, которые «тупят», обгоняет по встречке – радуется своей удали, своим лошадиным силам. Все ей по плечу, все нипочем. Силища-то какая! Ого-го! Это вам не «форд фокус» вшивый. Мы и «майбах» сделаем! А чо?
Внезапно поток стал слишком плотным и неуступчивым, видать, впереди строительные работы. Не беда. Съехала на обочину и понеслась по ухабам и кочкам, обдавая всех песком и грязью, втиснусь как-нибудь обратно, не киснуть же в пробке, как все. Мы ж не как все, мы на «порше кайене». Но похоже, что втиснуться уже не получится. Не пустят, сомкнулись нелюди, темные очки нахлобучили, отморозились. Никакого уважения. Ничо, проедем и по кочкам. Где наша не пропадала?! Между тем у придорожного кабака стояли два мужика, которые как завороженные смотрели на лихача. «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой. Этим разговор и кончился.
Конечно, колесо можно было бы поменять, но беда в том, что в «порше кайене» не знают, откуда берутся колеса, да и как их устанавливать, не объяснили. А в создавшейся геополитической обстановке никто, пожалуй, и не поможет. Разве посмотрят со злорадством на беспомощно осевшего в кювете черного зверя. Не любят нас. Ой, не любят.
Зря ли прожита моя собственная жизнь, спрашивал я себя, когда прочел слова Андрея Макаревича, и как быть с тем бархатным карманом, полным драгоценностей из девяностых и нулевых? У меня эти драгоценности, увы, по преимуществу виртуального свойства, поэтому я здесь, в России, и пишу эту статью. Вот краткая опись накопленных мною богатств: Михаил Горбачев прекращает холодную войну, открывает СССР миру, он улыбается счастливыми глазами так, как не улыбался ни один руководитель этой страны, незнакомые люди за границей с восторгом с тобой заговаривают, зовут к себе домой, едва узнав, что ты русский, миллионы людей в 1991 году своим мужеством останавливают тоталитарный реванш ГКЧП – я там тоже был, в этой бескрайней толпе, в своих нелепых вареных джинсах. Или вот высокий седовласый президент Ельцин почтительно выговаривает слово «Россия». Так, наверное, cкалоподобный крестоносец произносил молитву Пресвятой Деве. На географическую карту мира возвращается уничтоженное коммунистами имя моей родины. Я помню невероятную свободу, которая обрушилась на нас тысячами переживаний: запрещенные когда-то книги, слова, мысли, идеи, первая поездка в Париж и Рим, небоскребы Нью-Йорка, обретенное чувство собственного достоинства, знакомые только по литературе продукты и вина, костюмы из тонкой шерсти, шелковые галстуки и туфли на кожаной подошве, Сикстинская капелла вживую, Пьетро Масканьи в Ла Скала, Мадонна в Москве, Том Форд в Милане и тоже в Москве, Salve, Stefano, Come stai? (это я про Габбану), «Намедни» Леонида Парфенова, бесконечные и всегда долгожданные книги Акунина, «А Хули» Пелевина, открытие Олимпиады в Сочи и прочее, и прочее. Наконец, автомобиль. Белая «семерка» «жигулей», которая доставила мне больше радости, чем все БМВ, «ягуары», «мазерати» и «бентли», на которых мне довелось потом ездить. Садишься за руль – и весь мир впервые твой.
Нет, все это было не зря, конечно. Пока что кажется, что «зря» нам предстоит прожить вторую половину жизни, в кювете с поломанным колесом. Тем не менее ушедшая уже окончательно «прекрасная эпоха» навсегда останется с нами. Понимая, что в туманное будущее надо забрать с собой как можно больше богатств, я решил навестить своих друзей и знакомых, с которыми прожил бок о бок по крайней мере последние полтора десятка лет. Поскольку это ностальгическое паломничество было запланировано на август, я отправился в Европу. Там, от Сардинии до Французской Ривьеры, пока что еще много наших соотечественников, они-то и закончат вместе со мной этот текст.
Действующие лица:
Наталья Тидеи, римлянка, родилась в России
N, русский олигарх
NN, жена другого русского олигарха
NNN, известный русский журналист
Алиса Хазанова, актриса
Пьер, пьяный актер из Парижа
NNNN, русский олигарх
Лорд Мандельсон
Михаил Прохоров, владелец проекта «Сноб»
Юлия Скворцова, переводчик с французского и обратно
Русский бизнесмен, работающий в Англии
Ирина Хакамада, экс-кандидат в президенты, ныне писатель
Владимир Сиротинский, бизнесмен и муж Ирины Хакамады
Ограбленная русская женщина на пляже
Ксения Собчак, сотрудница проекта «Сноб»
Антон Красовский, сотрудник проекта «Сноб»
Гибель мира
«Ты прав насчет конца прекрасной эпохи. Ты представляешь, мы идем по, быть может, самому прекрасному городу мира (Риму. – Н.У.), который снова стал помойкой. Не хватает только куч дерьма, как во времена Гоголя. Ничего, они скоро появятся. Видишь, эта улица – тут когда-то были лучшие антиквары Рима, а теперь лавки с трусами и шлепанцами, причем в каждой продается одно и то же. Зачем? Почему именно здесь? Какое-то новое нашествие варваров».
(Наталья Тидеи, римлянка, родилась в России)
Война
«Надо идти на Киев прямо сейчас».
(N, русский олигарх)
Табу
– Ты знаешь, я была в разных компаниях: я была с питерскими олигархами, я была со своими друзьями, ну, собственно, которых ты знаешь, потом Яна Расковалова, Гарберы, я была на этом ужине в честь дня рождения Леши Гарбера. Я видела Сати Спивакову с Володей. И у меня как раз было ощущение, что всех интересует, какое вино сейчас лучше подать – Ротшильда или Орнеллаю. И куда вечером пойти – типа интересный ресторанчик открылся в Порто-Ротондо.
– Пидоры!
– У меня такое ощущение, что политика, весь этот «крымнаш» – такая табуированная тема, все всё понимают, понимают, что плохо и будет только хуже, но об этом говорить неприлично, как неприлично говорить о смерти или о Боге.
(Из разговора сотрудников проекта «Сноб» Ксении Собчак и Антона Красовского)
Телеканал «Дождь»
«Я смотрю только телеканал “Дождь”».
(NN, жена русского олигарха)
Лодка Алишера Усманова
– Блин, я должна Ускову рассказать. Оказалась случайно – не спрашивай как – на лодке Алишера Бурхановича Усманова, которая в честь его матери называется «Дильбар». Там даже ее статуя есть из золота с рубиновым колье, кольцом с бриллиантами. Я клянусь! Я до этого только Будд таких видела.
– А вот что бы ты назвала в честь Нарусовой Людмилы Борисовны?
– Мне нечего назвать, максимум колонку в «Снобе».
– А как же твой «бентли»?
– «Бентли» «Мама Люся»! (Смеется.)
(Из разговора сотрудников проекта «Сноб» Ксении Собчак и Антона Красовского)
Балет и кино
«В 1990-е я вышла из училища и пришла работать в Большой театр, это была моя мечта с пяти лет. Правда, еще с училищем Большого театра, с четырнадцати лет, я ездила за границу на гастроли. Так я впервые оказалась в Монте-Карло, танцевала на сцене Дворца фестивалей в Каннах. Тогда мне казалось, что она очень странная, высокая, на нее надо по лестнице подниматься, а это для балетного артиста совершенно непонятная история. Сцена длинная, напоминает Дворец съездов в Кремле. Такой полигон, который к балету не очень приспособлен. Для всего остального подходит замечательно. Дальше что… В те же 1990-е я уехала учиться в Нью-Йорк. Прожила там почти полтора года, вернулась, стала преподавать. Самое важное ощущение от того времени – хочешь направо, хочешь налево… Вообще, я большой период времени так или иначе провела вне России. Мне казалось, что это для меня выход в какую-то нормальную жизнь. Я сначала была в Швейцарии, в Женеве, а потом переехала в Париж жить, провела там четыре года. Но я параллельно получала диплом, высшее образование в Институте хореографии и делала дипломные постановки в Большом театре для наших училищ, ставила вещи для каких-то международных конкурсов, потом занималась парой музыкальных спектаклей в Москве. Но это, знаешь, было, чтобы получить диплом. Тогда, после травмы, я уже перестала танцевать. Я на лыжах упала, порвала связки. Дальше была операция и восстановление. И это был странный для меня период, было ощущение, что я все время живу на курорте. Вот все хорошо, красиво, такой ресторан, другой ресторан, замечательно все, можно изысканность искать просто до потери пульса, она тебя окружает, и ты, естественно, ее изучаешь, потому что хочется понять, как жизнь устроена в другом месте, хочется вот эти все звенья цепи зацепить, вкусы, запахи и ароматы, и вообще, ля жуа де вивр, как говорят французы, то есть это вот понимание радостей жизни – хочется его впитать. Но у человека, который работает с пяти лет, работа – это привычное состояние. То есть проводить на Лазурном Берегу по три месяца было очень странно, потому что все замечательно, только непонятно, а какова моя цель, что я буду делать. У меня всегда до этого была какая-то цель в жизни, очень определенная. И так продолжалось, пока я не оказалась в кино».
(Алиса Хазанова, актриса)
Братья Ковальчук
«Представляешь, до чего дошло, братьев Ковальчук считают в Кремле чуть ли не либерастами».
(NNN, известный русский журналист)
Ты откуда?
– Я из России.
(Неловкое молчание.)
– Не волнуйся, я не голосовал за Путина.
– Ну, слава Богу!
(Из разговора с пьяным актером Пьером в баре Grand Hotel, Барселона)
Ельцин
«Такая природная сила, очень мощная. Он был абсолютная стихия. Вот ты видишь человека и понимаешь, что это такая природная сила, как ветер… Можно предсказать, куда ветер подует? Не особо. У нас тут облака над горами нависают каждый день, будет дождь или не будет – кто его знает?»
(Алиса Хазанова, актриса)
Россия без Запада
«Ситуация сложная, но потеря России для нас была бы очень печальна».
(Лорд Мандельсон)
Ограбление
– Представляешь, взяли из сейфа (на вилле в Форте-дей-Марми) сто тысяч евро наличными и всю ювелирку.
– Зачем же тебе сто тысяч наличными?
– Вот и я теперь себя спрашиваю… Пасли от аэропорта.
(Из разговора с ограбленной женщиной на пляже в Форте-дей-Марми)
Смена вех
«Я, ты знаешь, поверить не могу, когда какие-то вещи читаю. Я понимаю, что время меняется, я понимаю, что мы ни хрена не делаем, для того чтобы это остановить… А главное – делать-то что? Вот что делать? Вот когда читаю про то, что давайте йогой не будем заниматься, йога и фэн-шуй – это вредно, давайте лезгинку танцевать. Вы это серьезно? Выясняется – да, серьезно. Или давайте мат запретим. Ладно, тогда, товарищи, я пойду в кабаре и буду петь песни Егора Летова. Вот работа, которую я сейчас выпускаю, – я буду петь песни Егора Летова в совершенно другом исполнении. Потому что меня бесит, когда какие-то люди, непонятные, незнакомые мне вообще, неизвестные люди, непонятные для меня субстанции с непонятным для меня образованием, жизнью и чем угодно, они вдруг почему-то решают, что мы, артисты, не можем выйти на сцену и Сорокина в оригинале прочитать».
(Алиса Хазанова, актриса)
Владимир Владимирович Путин
«Мне вдруг пришло в голову, что после того, что произошло, Владимир Путин является человеком, который не отбрасывает тени. Если человек решил быть вечным и войти в историю, он перестает быть человеком. И он вошел в историю. И перестал отбрасывать тень. Но его тенью стали другие. И вот эта свора других, от Киселева до Жириновского, они похожи на дементоров из «Гарри Поттера». Ради того, чтобы войти в историю и стать вечным, Путин отказался вести тонкую игру, от того, от другого, и своего добился – давай признаем. 85% – мобилизация нации. Проблема, что Путин больше не управляет своими дементорами. Они управляют им».
(Ирина Хакамада, экс-кандидат в президенты, писатель)
Валидол
«Валидол пьешь? (Шутливо.) Будешь пить валидол – сломаю руку».
(Михаил Прохоров, владелец проекта «Сноб»)
Донецк
«Я готов идти воевать за Донецк!»
(Русский бизнесмен, работающий в Англии)
Управляемый хаос
«В 1980-е годы теория хаоса стала модной фишкой в социальной науке, сейчас ей следуют многие политики в США».
(Владимир Сиротинский, бизнесмен, муж Ирины Хакамады)
Турбулентность
«Полагаю, что не только Россия, но и мир вступили в эпоху турбулентности. Это одновременное движение динамичных потоков в разные стороны. Лучшая стратегия – замереть и беречь силы, и как только появляется доминантный тренд, начать с ним работать. После присоединения Крыма надо было ждать. Европе невыгодно ссориться с Россией. Нет, началась Новороссия. И тут случился “боинг”. Настоящий черный лебедь».
(Ирина Хакамада, экс-кандидат в президенты, писатель)
Черный лебедь
– Это часть теории хаоса. Появляются некие совершенно непредвиденные обстоятельства, случайные, которые из-за высокой скорости принятия решений и очень большого количества новой информации абсолютно непрогнозируемы. В результате происходит некое событие, которое меняет все самым неожиданным образом.
– В тренде хаоса ты никогда не должен быть уверен в своем планировании. Мало того, это очень вероятностные события, и ты должен закладывать эту вероятность в саму модель своего планирования. То есть она должна быть очень гибкой, она должна реагировать и предупреждать обо всех сигналах. То есть если ты решил двигаться дальше, ты должен понимать, что возникает риск сумасшедшей случайности, вроде «боинга». И все разъехалось по швам. И теперь мир перевернулся, как в песочнице. Я вот провела пятнадцать лет в пионерском лагере. В пионерском лагере, если ты агрессивный лузер, тебя обижают, но если ты спокойно себя ведешь, то от тебя постепенно отстают, потому что надоело.
(Из разговора Владимира Сиротинского и Ирины Хакамады)
Брат Путин
«А он со мной не общается, он давно не общается. Я вообще не понимаю, с кем он общается, это какой-то очень узкий круг».
(NNNN, русский олигарх)
Чем сердце успокоится
«Россия умеет падать в бездну очень медленно».
(Ирина Хакамада, экс-кандидат в президенты, писатель)
Россия – новый Иран
«Мы заменим Иран! Мы стали хуже всех, да. Ирану – хорошо, нам – не очень. Я говорю, сейчас ситуация, как в пионерском лагере. Если тебя воспринимают слабым, над тобой издеваются, но ты молчишь, то через какое-то время от тебя отстают. Но если ты довел себя до ручки и решил всем показать кузькину мать, тогда тебе объявляют бойкот».
(Ирина Хакамада, экс-кандидат в президенты, писатель)
Конец света
– Я вчера Алисе Хазановой задавал вопрос, какого цвета было наше прекрасное время.
– Ой, знаешь, потрясающий синий, яркий-яркий, невозможный электрический синий!
– Вы почти совпали с Алисой.
– Мы долго дружим. (Смеется.) К тому же у меня вокруг всегда было много Франции, лазурной Франции. Если ты возьмешь всех людей, с которыми я дружу многие годы, французские политики, режиссеры, актеры, они прямо такого энергетического электрического синего!
Я тебе говорила уже, что моим крестным был потрясающий французский продюсер Анатоль Доман, президент профсоюза независимых продюсеров Франции, величайший человек, польский еврей, неоднократный обладатель «Пальмовой ветви» в Каннах, уходящая натура, динозавр. Мне повезло, я была похожа на его маму, как он говорил, и это дало мне право жить у него в доме и работать в его продюсерской компании. Это был январь 1990 года, я приехала во Францию с большой делегацией российских кинематографистов. Мы показывали французам советские фильмы, которые десятилетиями пролежали на полках в Госфильмофонде, это вызывало огромный интерес, я тогда с этой программой, которая называлась «Экраны свободы», объездила всю Францию. И повсюду была какая-то невероятная красота, нас все так любили, это было счастье, это и была моя «бель эпок». У каждого же она своя. А Доман мне отвечал на мои восторги: «Какое все стало пресное, неинтересное. Как раньше все было красиво! Какие были 1960-е!» Он мне очень много рассказывал про шестидесятые. «Новая волна» в кино, студенческие волнения в Париже, несостоявшийся из-за них Каннский фестиваль...
У каждого человека своя «бель эпок». Наверное, это время, когда полон сил и хочешь изменить мир к лучшему. И поэтому счастлив. Так что у нас сейчас с тобой уходит то, за что мы цепляемся, уходят наши потрясающие девяностые-нулевые. Если разобраться, то, например, конец 1980-х – начало 1990-х, которые я теперь вспоминаю с нежностью, совсем не похожи на «бель эпок»! Мы с мужем были очень молоды, он писал диссертацию и все время хотел есть, и мне, как примерной жене, его нужно было чем-то кормить. Я помню этот ужас, я училась и работала переводчиком, чтобы заработать денег и купить кусок мяса на рынке, потому что нигде ничего не было, очереди в магазинах, сахар по карточкам, помнишь? Но это же была абсолютная «бель эпок»! Это наша «бель эпок» с малиновыми пиджаками, с комендантским часом, зато наконец с любимыми книгами в свободной продаже, с программой «Взгляд» по ТВ, с возможностью говорить, что думаешь, не только у себя на кухне. Так что наша с тобой «бель эпок», наверное, революционная красно-малиновая.
Нулевые были уже поспокойнее, поинтеллигентнее, в бизнесе появились правила, их даже стали учиться соблюдать. Ну, а сейчас очень важный момент: кажется, наконец у состоятельных людей появляется определенный уровень социальной ответственности. Пришло понимание того, что сейчас, в период ускоренной униформизации, важно сохранить хоть какие-то признаки национальной идентичности. Чтобы кто-то запомнил это как «бель эпок». Знаешь, я помню, что для Домана было огромным потрясением, когда на Елисейских Полях открылся первый «Макдоналдс». Он просто взорвался: «Это конец! Все! Глобализация все поглотит». У него был реальный траур по его прекрасной эпохе. Мы с ним пошли в «Брасри Ля Лорен», на пляс де Терн, мы ели устриц, запивали их белым вином, и он все твердил: «Деточка моя, запомни этот день. Наступил конец света!» Наверное, у каждого свой конец света.
(Юлия Скворцова, переводчик с французского и обратно)С