Марина Дмитревская, театровед, главный редактор «Петербургского театрального журнала»:

Все 25 лет, что я знала Алексея, он жил на грани нервного срыва. То, что произошло с Лешей вчера, могло произойти с ним каждый день этих 25 лет жизни — он всегда ходил по краю. Он принадлежал к редчайшему типу актеров-неврастеников. Ему всегда было дискомфортно. И в девяностые, когда его спасали из разных пограничных ситуаций. И позже, когда он уехал в сытую и демократическую Германию. Совсем дискомфортно ему стало в последние десятилетия в нынешней России.

Выдающимся актером он стал еще в молодые годы, когда был студентом курса Аркадия Кацмана, а затем Льва Додина. В «Старике» по Трифонову он играл существующего на пределе человека, испепеленного гражданской войной. Это была одна из первых его ролей. Потом был «Концерт Саши Черного для фортепиано с артистом», который он сделал совместно с Григорием Козловым. Девотченко стал актером, с которым никто и рядом не стоял. Не потому, что он одареннее всех, а потому, что его пульсирующая нервная природа (как на сцене, так и в жизни) требовала от партнеров специального самочувствия.

Алексей прекрасно сыграл Порфирия Петровича в «Преступлении и наказании» Григория Козлова. После этого лучшими его ролями стали роли Достоевского: и в «Двойнике» Александринского театра, и в «Записках из подполья» МТЮЗа. Коктейль из пограничного состояния — внутренней истерики, гражданского мужества, абсолютной честности и при этом ярости к миру — и сделал роли Девотченко незаурядным явлением нашего театра.

Его человеческая и актерская натура и амплуа находились в единстве. Он прошел через огромное количество театров. Если смотреть на его судьбу с точки зрения обыденности, это был непрекращающийся нервный спазм. Но именно это и позволяло Леше делать выдающиеся вещи на сцене. Он из той породы актеров, к которой когда-то принадлежали Павел Мочалов и Павел Орленев. В нашем театре таких артистов практически больше нет. Девотченко себя не щадил.

Мы живем в эпоху, когда понятие успеха и комфорта очень в ходу. В Девотченко не было ни грамма ни комфортности, ни буржуазности, ни успешности в общем понимании. Он был выдающимся театральным шутом — и недаром прекрасно исполнил роль Шута в «Короле Лире» Льва Додина. С уходом Алексея театр потерял очень редкую краску.

Олег Басилашвили, актер:

Это был человек принципиальный, честный и порядочный. Однажды я встретил его в Санкт-Петербурге рядом с польским консульством после трагедии с разбившимся в авиакатастрофе президентом Польши. Петербуржцы выразили свое уважение и сочувствие горю всех поляков, приносили свечи и цветы. Девотченко был среди этих людей. Тогда я понял, что этого человека волнует все, что происходит на земном шаре, даже гибель руководителя соседней страны. Выступления Леши на митингах правозащитников, против лжи и неправды, которой мы окружены сегодня со всех сторон, вызывают у меня уважение. Гибель Леши — не только моя личная потеря, но и потеря многих россиян. Неважно, был он левый, правый, средний, верхний. Важно, что он был честным и порядочным человеком, совесть которого не давала ему молчать.

Меня насторожило, что в первые же часы его гибели сразу появилась информация о том, что Леша находился в состоянии алкогольного опьянения. Сегодня информация, которая так быстро появляется в СМИ, как правило, является неправдой. Вспоминаются известия о смерти Анатолия Собчака: первым делом было сказано, что он умер не своей смертью. Вот и сейчас я очень насторожен.

Марина Давыдова, театральный критик, главный редактор журнала «Театр»:

Бывает за сценой актер дурак дураком, а на сцене — гений. У Алексея же не было водораздела между сценической и частной жизнью — это было единое пространство, на котором Алексей был эмоционален, раним, интеллектуален, заинтересован и отзывчив. Человек с такой подвижной психофизикой воспринимал близко и театральные, и общественно-политические события. Такие люди быстро сгорают.

Когда ушел из жизни великий артист Филипп Сеймур Хоффман, это было воспринято людьми как личная трагедия. Когда ушел Алеша, все испугались: что случилось, не убили ли его, нет ли политической подоплеки? Смерть Алексея отразила дух времени и его контекст. Ужасно, что первая мысль, которая приходит нам в голову: была ли причина смерти естественной или это было убийство. Даже когда погиб Высоцкий, предположений об убийстве было меньше, не было такой удушающей атмосферы страха.

Я была знакома с Алешей лично, но мы никогда не были близкими приятелями. Мне кажется, он вообще был человеком в этом смысле одинокими и мало кого подпускал к себе близко.

Есть артисты-Протеи — они очень разные на сцене и в ролях оборачиваются разными гранями своей психофизики. Я вспоминаю галерею ролей, которую создал Девотченко, и вижу, что они все пронизаны его собственной личностью. Он всегда был на сцене самим собой: и Шут в «Короле Лире» Льва Додина, и Хлестаков в «Ревизоре» Валерия Фокина, и в спектаклях Кирилла Серебренникова. Это роли совершенно непохожие, разноплановые, но, когда я вспоминаю о них, передо мной всплывает не Шут и не Хлестаков, а Леша Девотченко. Он не случайно был автором такого большого количества моноспектаклей.

Григорий Козлов, режиссер:

Мы много работали вместе и даже ездили в колхоз, хотя я на 11 лет старше. Оба безработные и бездипломные, мы еще с 1989 года сочиняли «Концерт Саши Черного для фортепиано с артистом» и крепко сдружились. Перед каждым выпуском я очень нервничал, а Леша говорил: «Мне так внутри хорошо, что я совсем не нервничаю», — и это удивительное ощущение спокойствия передавалось от него и мне. Уход Алексея — великая потеря. Всю ночь не спал и не хочу в это верить.

Александр Молочников, актер:

Леша — редкий человек. Панк в театральной сфере. Артистов с такой самоотдачей в Москве фактически нет. Когда он играл моноспектакль по Салтыкову-Щедрину на новой сцене МХТ, я просто поражался его работе. Я не знаю актеров ни его, ни своего поколения, кто так много себя оставлял бы на сцене, уничтожал бы себя на ней.

Леша был человеком с удивительным юмором. Он сочетал в себе невероятную интеллигентность, эрудицию и ум, что не очень свойственно актерам. Он любил очень многих людей вокруг себя и умел радоваться чужим успехам, что тоже встречается очень редко. Он пример того, как человек должен жить в соответствии со своей совестью.