Жених и невеста

Когда я добралась до стоянки маршруток, а оттуда — назад в поселок и постучалась к Аиде, уже начинало темнеть.

— Сейчас, только ребенка укачаю, — засуетилась одноклассница, заставив меня сесть за тарелку с пловом.

Я ела плов и ждала, пока она привяжет своего третьего мальчика ремнями к деревянной люльке-качалке, ловко и плотно закрепит их на гладкой ручке-перекладине, воткнет деревянную трубку в специальную дырочку между связанными вместе детскими ножками, вставит в эту трубку сынишкин маленький хоботок, чтобы моча стекала прямиком в горшок, подставленный под днище люльки.

Младенец морщился, шлепал беззубым ртом и сдавленно агукал. Аида раскачивала люльку ногой и, делая мне знаки потерпеть еще немного, тянула всегдашний колыбельный мотив «Ла-илля’а-иллала-а-а Мухаммад-расулула-а-а-а». После пяти или шести повторений этой нехитрой песенки ребенок заснул, я сполоснула свою тарелку, и мы заспешили к Амишке.

На той и вправду не было лица. Она встретила нас исхудавшая, растрепанная, ненакрашенная, с набухшими синими веками.

— Ами-и-ишка, — обняла ее Аида, — что ты до сих пор убиваешься! Тебе же только восемнадцать. Вот, смотри на Патю. Ей скоро двадцать шесть, и даже не засватана.

Я кивала. И вправду, почему бы Амишке не утешиться, глядя на старую деву? Но та зарыдала еще горше, согнулась в три погибели и осела так на пол.

— Ама-а-ан, — заныла Аида.

— Как это случилось? — перешла я к сути.

Амишкин жених учился с ней в городе, в университете. Они встречались по-современному, ходили в кино, писали друг другу сопливые признания. Он успел перезнакомить ее со своими родственниками и родителями, да и сам свободно показывался в нашем глухом поселке. Меня всегда поражало, что Амишкины родители это позволяют.

— Как случилось? — заикаясь, отозвалась Амишка, поднимая заплаканное лицо и дрожа подбородком. — Просто сказка закончилась. Целый год встречались, а теперь он получил диплом и решил засватать свою троюродную сестру.

— А ваше сватовство?

— А у нас сватовства так и не было.

— Как не было? Ведь он бывал у вас дома! И его родители про тебя знали.

— Ну и что, что знали. Ведь слова не давали, кольца не надевали, чемодан не приносили! — взвыла Амишка.

Тогда дело было совсем плохо. Я не находила подходящих к случаю слов и молча смотрела на горестный Амишкин затылок.

Аида меж тем поднесла страдалице стакан воды:

— Все, хватит убиваться. Плюнь на него. А то еще мама заметит. Она сейчас где? У тети Заремы?

— Да, — всхлипнула Амишка, стуча зубами о холодный стакан, — она все знает. Говорит, теперь никто на мне не женится.

— Почему это не женится? Вон, от Лейлашки тоже первый жених отказался из-за того, что она платок надевать не хотела. Ну и что, все равно взяли. У нее уже двое детей.

— Но она была засватанная. И платок — это не так страшно!

— А что страшно?

— То, что Карим меня непорядочной назвал. Всей своей родне.

— Ты что-то сделала? — схватилась за голову Аида.

— Я к нему домой ходила, когда никого не было, убирала там. Один раз меня его тетя застала с веником. Удивилась, что мы в квартире одни. Спросила, знают ли про это мои родители. Я и ответила, что просто зашла по просьбе Карима прибраться. А его тетя и говорит: не твое это дело у Карима прибираться, он тебе пока никто…

— Правильно сказала, — прервала ее Аида. — Кто тебя дергал к нему ходить? Эта тетка все и расстроила.

— Нет, нет, он сам решил. Сам. Потому что обманщик! — закричала Амишка.

— Извини, конечно, — осторожно вмешалась я, — он, конечно, последний негодник, но ты объясни. Неужели ты была с ним на квартире наедине, подметала там в халатике, а он к тебе даже не попытался пристать?

Амишка молчала, вытирая мокрое лицо подолом юбки.

— Может быть, — помогла Аида, — ты дала ему повод?

— Он сказал, что мы и так, и так поженимся, — не глядя на нас, выдавила Амишка. — Что ему нет смысла меня обманывать, раз наши родители уже в курсе. Что наши отношения открытые, честные. Что он ни с кем так долго не встречался. Про любовь говорил. Что ему троюродную сестру предлагают, но он отказался, потому что я — его судьба. Еще и кальян мне дал покурить. Сказал, что на молоке.

— А оказалось?

— На водке.

Сокрушенная собственным признанием, Амишка встала и захромала из комнаты. Видно, пока томилась, скорчившись на полу, отсидела ногу.

— Вот идиотка-а-а, — шепотом выдохнула Аида, выпучивая глаза, — какая же идиотка.

Пустое любопытство сменилось во мне зудящей жалостью. Амишка, хоть и с детства избалованная семейным вниманием за голубые глаза, смоляные волосы, ровный носик и плавную походку, никогда не высокомерничала, не злословила и не строила козни. За это ее и любила. И потом, какая другая легкоумная красавица на ее месте не поддалась бы романтике? Этот ее городской ухажер Карим целый год бередил умы поселковым жителям показными выходками. То пришлет пятьсот пятьдесят пять алых роз с запиской, то закажет трансляцию посвященной Амишке песни по местному телевидению. Немудрено было потерять голову.

Я прошла вслед за брошенной подружкой в темную комнату, где та лежала ничком на большой кровати.

— Что будем делать? — неуверенно спросила я дрогнувшим голосом.

Аида пришагала к нам, гулко стуча по полу пятками, и твердо постановила:

— Только не смей зашиваться! Иншалла, встретишь парня — правду ему скажи.

— Да никого я больше не встречу, — сопела Амишка в подушку, задыхаясь от новых рыданий.

— Что значит, не встретишь? — загремела Аида, хотя, уверена, сама себе не верила. — Во-первых, Карима можно еще вернуть. Напугать, к стенке припереть.

— Не надо! Он тогда всем расскажет!

— Он и так расскажет, — зачем-то ляпнула я, — раз уже трезвонит, что ты непорядочная.

Аида толкнула меня локтем, а сама присела рядом с Амишкой и давай ее гладить по спине:

— Убиваться только не надо, Амишка. Парни разные бывают. Вот даже у нас в поселке есть такие, которым наплевать, целка ты, не целка…

— Что ты врешь, — надрывалась в плаче Амишка.

— Почему вру? Вот Русик, который за «железкой» живет и на танго ходит.

— Фу-у-у-у! — не останавливалась Амишка.

— Смотри на нее, она же еще и фукает! Хотя да, ты права. Люди говорят, этот Русик в Аллаха не верит. Но кроме него тоже есть модные, современные. Главное, зашиваться не надо.

— Почему? — оторвалась от подушки Амишка.

— Ну как. Во-первых, Карим может пойти и твоему новому жениху все выболтать. Или запись показать. Он на трубку снимал?

— Я не знаю, — снова ударилась в слезы Амишка.

— Ну допустим, не снимал и не выболтает. Тогда могут спалить врачи.

— Какие врачи?

— Ну вот так… Наша родственница в городе сына женила. Все довольны, месяц проходит, и тут встречает она знакомую, которая гинекологом работает. Знакомая стала поздравлять, выспрашивать, откуда взяли невестку, как зовут. И в разговоре выяснилось, что эта невестка — клиентка ее собственная, приходила к ней на гименопластику. Ну родственница наша взбеленилась, побежала домой и невестку за волосы вышвырнула. Та еще беременная оказалась, но ребенка наши родственники не признали, потому что неизвестно еще — от кого.

— А родители ее назад приняли? — полюбопытствовала я.

— Конечно, нет! Пришлось ей в Ростов ехать, или в Астрахань, новую жизнь начинать.

Амишка лежала потерянная и разбитая. Уж ее-то, домашнюю любимицу, сложно было представить вышибленной из уютной колеи, без друзей и знакомых.

— Вот бывают же некоторые, — произнесла она тихо и медленно, останавливаясь, чтобы сглотнуть подступающий к горлу комок, — как та проститутка Анжела. Гуляют себе, ездят голые в чужих машинах, пропадают в ночных клубах, а потом как ни в чем ни бывало закроются и выскакивают второй или третьей женой…

— Ты закрытых по ней не суди, — нахмурилась Аида.

— Да я не об этом. Просто везет таким наглым. А я что, я по любви ошиблась. Поверила…

Я тоже вспомнила Анжелу, дочку разведенной уборщицы, подрабатывавшей в поселковой тюрьме. О ней и вправду с восторгом судачил весь поселок. По слухам Анжелу еще в юности соблазнил сам Халилбек, а после она пошла по рукам, совсем не стыдясь своего занятия. Я встречала ее хохочущей то на утонувшем в грязи Проспекте, на заднем сидении набитого молодцами автомобиля, то возвращающейся из города по главной дороге под улюлюканье всех встречных, почему-то пешком, в короткой юбке и с призывной улыбкой.

— А что, Анжела закрылась? — не удержалась я от вопроса.

— Да, — всхлипывала Амишка. — И какой-то важный взросляк взял ее второй женой, приезжает к ней иногда.

— Не может быть! — мысли у меня путались. — Может, и тебе закрыться?

— Патя! — разозлилась Аида. — Астауперулла, что ты такое говоришь! Если Амишка закроется, то не потому, что шалава Анжела так сделала.

Я услышала смех и вздрогнула. Амишка истошно фыркала, стучала ногами и руками по кровати. Сквозь смех она пыталась что-то выговорить, но мы ничего не могли различить. Аида снова сбегала за водой.

Бедняжка успокоилась на секунду — и снова разрыдалась.

— Что ты там бурчала? Перестань реветь и объясни. Мне же к ребенку пора, — увещевала Аида.

— Я просто думаю, — снова зарылась в подушку Амишка, — что меня придется насильно мужчинам впаривать, в довесок. Или как эту — помните? — Сидратку.

— Какую Сидратку?

— Неужели не помните Сидратку? Они жили у станции. Сестра старшая у нее была очень красивая, а сама Сидратка косоглазая, тощая и на лицо страшная. Хотя и добрая.

— И что?

— И вот, приехали сваты из Хасавюрта, засватали старшую сестру. Ту, которая красавица. А в день свадьбы мама невесты вместо старшей дочери подсунула Сидратку, потому что иначе бы никто ее не взял. Под фатой не разобрались, не заметили.

— А потом что? Назад прислали?

— Нет, оставили в Хасавьюрте. Свекровь над ней пять лет издевалась, пока Сидратка ей внука не родила. Она же добрая была, в конце концов к ней привыкли, полюбили. Говорят, муж ее, как королеву, на руках теперь носит.

— Вот видишь, — заулыбалась я, — хороший конец.

— А вообще, — серьезно заговорила Аида, — у людей такие проблемы, не дай Аллах. По сравнению с этим твоя вообще ни слезинки не стоит.

— Ничего себе, Аида! У меня разрушена жизнь.

— Перестань, да, Амишка, лучше вспомни про Зарипат.

Я, конечно, стала вытягивать сплетни про Зарипат. В прошлом она была известной в поселке певицей, довольно разнузданной в поведении. Могла задержаться в городе, в ресторане, уехать из ресторана с мужчиной-поклонником, но голос у Зарипат был настоящий, и люди его ценили. Несколько лет назад эта певица вышла за соблюдающего мусульманина, который запретил ей петь, выступать и даже слушать музыку. Сменила декольтированные платья на балахон, родила друг за другом нескольких детей и совсем затихла.

— Ты не знаешь? — удивилась Аида. — У Зарипат обнаружили рак, и она сейчас в больнице, уже в предсмертном состоянии.

— А муж?

— Мужа сразу после твоего отъезда посадили за экстремизм.

— Ах да, мне же мама рассказывала.

— Ну вот, он теперь в тюрьме, а она умирает. Так детей жалко, ама-а-ан. Но это еще не все. Пару дней назад несчастная такое отчебучила! Весь поселок обсуждает.

— Что она могла сделать?

— Позвала к себе своего брата, который тоже музыкант, концерты в городе дает, ты знаешь.

— Конечно.

— Муж запрещал Зарипат с ним общаться. И вот, пришел к ней в больницу брат, и она ему говорит еле-еле слышным голосом: знаю, что умру, исполни перед смертью мое желание.

— Какое желание?

— Она захотела спеть! Брат принес инструменты, записывающую технику, все настроил прямо в палате, и Зарипат как начнет петь! У меня сейчас записи нет, но мне мой Мага давал слушать. Я тебе по блутузу пришлю. Патя-я-я, ты бы знала, как она поет! Лучше, чем здоровая! Даже поверить трудно, что вот-вот на тот свет попадет. Как будто Аллах силы ей в легкие вложил, отвечаю!

Хлопнула дверь. Вернулась мама Амишки.

— Я сделаю вид, что сплю, — заволновалась наша подружка, растирая слезы по лицу и отворачиваясь к стенке, — а то мама заметит, что я снова плакала.

Мы утешили ее напоследок и оставили валяться в оцепенении. А потом долго прощались с Аидой у ворот, вздыхая и поцокивая языками. Поохали над внезапным озарением Зарипат. Попытались вспомнить, но так и не вспомнили уродливую Сидратку. Возможно, Амишка ее придумала или с кем-то перепутала.