«Заливаешь свою слабость»

Это будет очень простая история. Такие знакомые, родственники, коллеги или соседи есть у каждого второго: вроде хороший человек, но пьет, и с годами все запойней, теряя работу, лицо, семью, друзей. Иногда семья до последнего пытается вытащить и спасти, но часто рядом с ним остаются только такие же неприкаянные люди, которым или уже некуда пойти, или скоро будет некуда. Их перестают пускать домой, выгоняют с работы, им прекращают одалживать деньги, давать в долг в магазинах. Из перспектив остается только подъезд, подвал, теплотрасса или вокзал.

«Она затягивает, такая жизнь: бухаешь — и все. Ничего больше не надо, никаких обязательств, ничего никому не должен, не напрягаешься, — говорит Игорь Субботин, красивый, средних лет мужчина в инвалидной коляске. — Напрягаешься, только чтобы найти да выпить».

Игорь ставит чайник, подливает мне кипятка в кружку. В комнате на трех человек порядок и тишина. Его соседи — двое пожилых мужчин — смотрят телевизор в холле «Дома милосердия». «Дом милосердия» — это большой приют в Новосибирске для людей, которые в силу возраста, болезни или увечий оказались одни и без крыши над головой.

Игорь. Фото: Антон Уницын для ТД

Как тут — и в коляске — очутился Игорь? Спасатели достали его без сознания из колодца, где он, перепив какой-то сивухи, заумирал. Скорую вызвали те, кто жил рядом с ним в колодце, а врачи — спасателей.

— Часто слышу, что люди пьют, потому что «заливают» ужасную черную дыру внутри, — говорю я.

— Брехня это все. Пьют люди слабые, слабаки, — возражает Игорь. — Проблемы какие-то возникают, даже мелочные — пойду выпью. Что-то решать, что-то делать надо в жизни — зачем? Лучше выпью. Расслабляет это, пьешь — и ничего не надо: ни работать, ни семью, ни одевать-обувать кого-то. Просто заливаешь свою слабость.

Он безжалостен к себе: «Был слабак, поэтому бухал». Бухал до того, как попал в больницу, скрюченный спазмами, потерявший речь, частично память и возможность ходить.

«На вокзале тусовался, совсем скатился»

«Слабый человек» Игорь начал выпивать и работать одновременно — в тринадцать-четырнадцать лет. Говорит, учился так себе, в школе ему было неинтересно. В Коченевском районе Новосибирской области, в маленьком селе, где он жил, и не было школы-девятилетки — в девятый класс надо было ездить в соседнюю деревню. Он не захотел, и родители сказали: ну тогда иди работать. Игорь устроился скотником в местный колхоз.

«Там были коровы, двести голов. Зимой чистить надо было, они же гадят, днем корм раздавать — короче, работа тяжелая, — вспоминает Игорь. — Летом пасти в поле полдня. Жара, дождь — все равно, какая погода: ты в поле, на коне, смотришь, чтобы они не разошлись. Иногда разбегутся эти двести голов, представляете? Они же не в цирке, не дрессированные, куда захотели, туда и пошли! Потеряется, не дай бог, — с зарплаты высчитают».

Но ни одна корова у него не потерялась. Игорь как мог обеспечивал свои пацанские хотелки и приносил деньги домой, чтобы родители и сестры видели от него помощь. Ну и выпивал с другими скотниками. А потом его призвали в армию.

«Служить я попал в Подмосковье, оттуда перевели в Москву. Центр! Полтора километра — и Кремль, парк Горького, Москва-река, — говорит Игорь. — Но у меня косяков много было, реально чуть не посадили по дури, мог избить сослуживцев, молодой, по фигу было». 

В армии Игорь продолжил пить — там, где он служил, это было не сложно.

«Там выпивали все. Не у всех возможность была, но у кого была возможность — выпивали. Ну просто отвлечься, забыться, все равно тяжело, дедовщина же, нагрузка сильная», — объясняет он. 

Из армии он вернулся домой, в деревню. У него появлялись какие-то отношения с девушками, но несерьезные, и подработки, но непостоянные и неинтересные. Мама видела, что Игорь не знает, куда себя деть, и злоупотребляет алкоголем, но сделать с выросшим и отслужившим сыном уже ничего не могла.

«Я маму уважал, соглашался с ней, а делал все равно по-своему. Короче, жил потихоньку-полегоньку, в город ездил — устраивался на работу, но постоянно что-то не получалось: то одно, то второе, то третье — что-то мешало. Ну и я заливал это, слабость проявлял. Одну работу потерял, вторую, третью, так и скатился совсем». 

Мама умерла, так и не узнав, что Игорь бросил пить. Она до самой смерти даже не знала, жив ли он и что с ним. Этого он себе тоже простить не может.

Атрофия, амнезия, туберкулез

Его не выгоняли из дома — он сам ушел. Вернее, однажды не вернулся домой. Заночевал у собутыльников раз, другой.

«В оконцовке на вокзале тусовался, бухал, калымил там: когда поезда приходят — что-то унести-принести. А потом уже окончательно запился. Такая грязь это все, вспоминать тошно», — кривится Игорь. 

Сестры тоже пытались вытаскивать из зависимости, кодировать, помогать с жильем, но и у них в конце концов в какой-то момент опустились руки. Да и Игорь прервал с ними общение. Была у него и гражданская жена, но его пьянство разрушило и эти отношения.

Нет, были просветы, когда он выбирался с улицы и прекращал пить. Приют давали религиозные общины и трудовые дома, где протрезвевший Игорь становился старшим, следил за порядком. В одном из таких приютов он познакомился с Артемом Перминовым, директором «Дома милосердия», который был готов помочь с лечением зависимости, с работой, с крышей над головой. Но «свобода» манила, и Игорь снова возвращался к выпивке и бродяжничеству. 

Так продолжалось до 2015 года, когда Игорь, как он сам говорит, «допился». Тот самый колодец, из которого его без сознания доставали спасатели, он даже не помнит. 

«Состояние было очень тяжелое, частичная амнезия, невменяемый был, худющий, мне казалось, что у меня ребра-кости болят. Говорить не мог, только мычал. Туберкулез. Атрофия мышц была, ногу где-то я разорвал». Фотографий с того времени не осталось, поэтому Игорь показывает на себе, как его скрючило.

Девять месяцев он провел в разных больницах, лечился от туберкулеза, пытался встать на ноги — этого пока не получилось, но надежды он не теряет. В больницах его и нашел снова Артем Перминов и забрал в один из приютов. 

«Я уже в таком положении был, на коляске. Ни документов, ничего у меня не было, все утеряно. Артем Игоревич мне сказал: “Будешь у меня заниматься административной работой” — записывать, кто прибыл, кто убыл, кто в больницу. Этим и занимался. Помимо этого смотрел за порядком, за стиркой. А потом Артем “Дом милосердия” открыл и спросил: «Поедешь туда — людям помогать?»

Толстая тетрадь

Я смотрю на Игоря на инвалидном кресле и недоумеваю, как в его положении можно еще и помогать кому-то. Без здоровых ног по Новосибирску передвигаться — сущее мучение: снег, разбитые тротуары, никакой доступной среды. Но Игорь объясняет, что ему с ясной головой, хоть и на коляске, ходить по поликлиникам, записывать постояльцев «Дома милосердия» — это порядка восьмидесяти человек — к врачам и на комиссии для установления инвалидности, восстанавливать документы проще, чем тем, кто только что сюда попал.

«Я сам себе все документы восстановил, потому что Перминов мне финансово помогал на такси и штрафы, сам себе инвалидность сделал. И он сказал: “Пробуй, может, еще кому-то поможешь”, — вспоминает Игорь. — Ну не было у него такого человека, который бы занимался вот этим, а инвалидов у нас много».

Он показывает толстую тетрадку, в которой ведет запись с самого первого дня, когда ему доверили помочь такому же, как он, бедолаге. Длинный список фамилий, напротив которых отметки: к какому врачу записан и когда, на какое число назначена комиссия по инвалидности или сдача анализов, когда ехать в полицию. Если ехать недалеко, он доезжает на коляске. Если путь неблизкий, берет такси, грузит туда клиентов и едет вместе с ними.

«Тут разные у нас люди, некоторые, как я, допились — и жить негде стало. Или бывает, что пенсионеры семье не нужны стали, — перечисляет Игорь. — Лежачих одиноких нам привозят, которые сами себя не могут обслуживать. Короче, хватает всяких разных — ну и что они, не люди? Люди. А здесь у нас тепло, чисто, кормят». 

Как будет дальше, Игорь не загадывает. Любовь, семья — это все пока туманное будущее. Но это будущее, которое теперь не затянуто алкогольной пеленой: он ни капли не пил с 2015 года. Даже тяги нет, говорит. Ему сорок шесть лет, он жив, нашел сестер, общается с племянницей, которая до этого не знала дядю. Да, он никогда не мечтал оказаться там, где живет сейчас. Но признается, что вообще не помнит, чтобы о чем-то мечтал, разве что умереть, когда жизнь на теплотрассе становилась совсем невыносимой.

Но не умер, говорит Игорь, а значит, для чего-то, но нужен. И теперь его, бывшего бездомного, можно увидеть на сайте «Дома милосердия» в разделе «Команда»: Субботин Игорь Валерьевич, социальный работник.

Чтобы Игорь и дальше возвращал к жизни брошенных и больных новосибирцев (в городе их тысячи), пожалуйста, помогите «Дому милосердия» — даже небольшое регулярное пожертвование поддержит в трудные времена.

Перепост.