Владимир Мартынов на выставке «Владимир Мартынов. Автоархеология. Пространство автоархеологии. Дмитрий Пошвин»
Владимир Мартынов на выставке «Владимир Мартынов. Автоархеология. Пространство автоархеологии. Дмитрий Пошвин» Фото здесь и далее: Денис Лапшин

Вас называют и композитором, и философом, и художником. Кем вы сами себя считаете?

Да нет, теперь уже и философом, и композитором как-то неуютно быть в этом мире. Я просто некий человек, занимающийся и тем, и другим.

Недавно в галерее современного искусства a—s—t—r—a вы открыли выставку «Владимир Мартынов. Автоархеология. Пространство автоархеологии. Дмитрий Пошвин». Как вы начали писать работы? Про что ваше художественное творчество?

Я начал писать еще с годов 60-х. В 61-м или 62-м, когда мы устраивали подпольные выставки. А потом, когда начались 70-е и необходимо было определяться в профессиональном плане, как-то так получилось, что композиторство и музыка взяли верх. И про изобразительное искусство я немного забыл. Хотя у меня есть ряд работ, которые мне очень ценны. И, кстати, некоторые из них, созданные еще в 1962–1964 годах, отчасти также представлены на выставке в галерее a—s—t—r—a. А с 90-х годов и в связи со всеми событиями я все более активно стал возвращаться к изобразительному искусству.

Автоархеология — это актуализация генетической памяти и подключение сознания к опыту существования вида Homo sapiens. Почему вас интересует данная тема?

Автоархеология — это вписывание в окружающую действительность. Это не описывание себя самого любимого и того, что меня окружает, а попытка вписаться. Вообще вписывание — это термин из автоспорта. Там надо уметь вписаться в поворот. Если человек не вписывается в поворот, то это летальный исход. И тут очень важно именно это вписывание в ситуацию. Нас окружает определенная жизненная ситуация, и ее надо не столько описывать и анализировать, сколько пытаться вписываться. Это и есть автоархеология. Чем автоархеология отличается от автобиографии? В автобиографии человек описывает свое «я» и то, что его окружает. Автоархеология — это вписывание себя в окружающую действительность.

В июле вы также представили свою новую книгу «Апология Эпиметея». Это ведь уже не первый ваш труд — стал ли он продолжением прошлых?

Это, конечно, продолжение предыдущей книги, и, главное, продолжение издания «Где ты, Энкиду?», где анализируются те изменения сознания человека, которые произошли в связи с Covid-19. Они, в общем-то, революционные. Мы сейчас, может, это забываем и не придаем этому значения.

Новая книга посвящена тому, что называется спецоперацией на Украине, в общем-то, украинским событиям, которые меняют сознание человека в еще большей степени, чем Covid-19 или революция. Мы занимаемся геополитическими, экономическими, военными подробностями, изучаем их, но то, что происходит с человеком, остается все-таки за скобками. А с моей точки зрения, и Covid-19, и события на Украине — это такая финальная двухходовка. На первом ходе реальность изгоняет человека путем локдауна и беспрецедентных запретительных мер. Человек отрезан от реальности. Реальность отменяет человека.

На втором ходе еще хуже. Человек отменяет человека. Сейчас не важно, по каким причинам — политическим, социальным, гендерным или национальным. Когда человек отменяет человека, он отменяет не просто другого человека, но он отменяет что-то, связанное с ним. И эти изменения, с моей точки зрения, роковые, фундаментальные. Книга, собственно, об этом.

Что для вас сейчас больше в приоритете — музыка, изобразительное искусство, философия?

Самое важное для меня в профессиональном смысле — это, конечно, музыка. Здесь я знаю все досконально — от и до. Я бы просто сказал, что нигде сейчас человек не может себя чувствовать удобно и уютно. Все эти виды деятельности институциональные, они, в общем-то, непригодны. Поэтому приходится нырять из одной в другую, когда предоставляются условия. Единственное, что сегодня остается из подобных дисциплин — это область дизайна в широком смысле. Как прикладная наука. Сейчас не время Эйнштейнов или Ньютонов. Сейчас нет фундаментальных прорывов в фундаментальных науках.

Почему сейчас не время Эйнштейнов или Ньютонов?

Для всего свое время. Время собирать камни и время их разбрасывать. В свое время Ньютон сказал, что он карлик, который стоит на плечах гигантов. Вот были эти самые плечи гигантов, на которых он стоял. И сейчас время карликов. Должен появиться тот гигант, который будет стоять на плечах нас, карликов. То, чем я занимаюсь, — это карликовый метод: то философия, то музыка. Здесь нет фундамента. Но наша деятельность очень позитивна, может быть, потому что мы как раз подготавливаем почву, на которой возникнет тот самый титан. На плечах наших карликов.

Ждем! Над какими новыми трудами, художественными работами и произведениями вы работаете, может, над музыкой к кинофильмам?

Над трудами… Как-то даже неудобно говорить, что это труды. Знаете, был один австралийский абориген — не помню имя автора, он писал о том, как аборигенное сознание спасет цивилизацию. Это хорошая книга, в том числе, о том, что у аборигенов нет такого понятия, как работа. Этот термин родился с появлением цивилизации. Жизнь не должна делиться на досуг и работу — все это жизнедеятельность. Отходы жизнедеятельности. Наверное, самое прекрасное, когда жизнедеятельность не имеет никаких отходов, как это было в палеолите или даже в раннем неолите. Никаких следов. А потом появились египетские пирамиды, Тадж-Махал, еще что-то… Вот это труды.

Тогда переформулирую: чем вы сейчас живете?

Сейчас достаточно плотная концертная деятельность, именно исполнительская. Это такая немножко бездумная — играешь вещи, и все. Ну, ежедневничество (смеется). Это действительно не трудно. Только физическая усталость.

Какой вид искусства для вас главный? И что нужно, чтобы искусство в целом зацепило общественность?

Сейчас очень трудно назвать главное искусство. Есть ли оно? Кажется, что до какого-то последнего момента это, скорее, была музыка в широком смысле слова — неважно, поп, хип-хоп или еще что-то. Это то, что действительно цепляет. Хорошо или плохо цепляет — это другое дело. А потом, понимаете, музыка — это такая вещь, от которой никуда не деться, особенно от попсы или советской эстрады.

И здесь включается важный принцип пестрых овец Иакова. У Иакова и Лавана, когда первый служил у второго, был договор, что если в стаде появятся пестрые овцы, то весь скот будет принадлежать Иакову. Тогда тот придумал следующее: когда он водил овец на водопой, он клал туда пестрые прутья. Овцы пили воду и неизбежно смотрели на них, и у них начали рождаться пестрые овцы. Это очень важно. Понимаете, ведь овцы не специально смотрели на прутья, они даже не думали, что смотрят на них. Так и человека формирует не то, на что он смотрит специально и со смыслом, а то, что он видит, как бы не придавая этому значения. Нас формирует не Девятая симфония Бетховена, которую мы на концерте слышали, не то, на что мы смотрели специально, а то, что мы видим, не смотря. В этом и есть смысл.

Беседовала Александра Адаскина