— Я боюсь детей.

— Любых детей? — уточнила я. — Любого пола, возраста, характера, состояния здоровья? Или, например, только маленьких? Или только мальчиков, ближе к подросткам?

— Любых современных, — сообщила моя посетительница. — Я их не понимаю. Они даже не избалованные, они просто непонятные какие-то. Игрушки им по барабану, у них их столько, что они ничего не ценят. Развлечения и всякие занятия тоже в таком избытке, что не имеют, в общем-то, никакой ценности. Им довольно рано становится ничего не интересно, но при этом для них естественно, что все их потребности удовлетворяются, а все желания реализуются. Вы в своих лекциях говорили, что совсем маленькие дети часто рассматривают родителей как обслуживающий персонал, но мне кажется, что это уже эволюционировало дальше, и сами дети это чувствуют и даже понимают.

— И куда же оно все, на ваш взгляд, эволюционировало? — с искренним интересом спросила я.

— Родители теперь должны быть не просто обслуживающим персоналом. Они — непонятно кем нанятые главные менеджеры развития, досуга и прочего для своего ребенка. Могут по ходу дела нанимать обслуживающий персонал или даже других менеджеров, помладше. Но все это выглядит именно как бизнес-процесс, успешный или не очень. Осуществляется дружной командой или матерью в одиночку, если не повезло и ресурсов мало. Дети это так и воспринимают. Мне недавно один маленький ребенок прямо так и ответил на мой вопрос: «Зайчик, а что это тут у вас происходит?» — «А это меня развивают». Не «я занимаюсь тем-то и тем-то», не «я учусь» и даже не «я развиваюсь», а вот этот — страдательный залог или как он там в школьной программе назывался. Именно так они это, по моим наблюдениям, и ощущают.

— Ага, интересно. Спасибо. Подумаю над этим, — пообещала я и вернулась к конкретике. — А какое же это все имеет отношение лично к вам и вашим страхам? Сколько у вас детей? Какого они пола, возраста?

— В том-то и дело, что детей у меня нет, — сокрушенно покачала головой женщина. — Мне уже тридцать пять лет, и я прекрасно понимаю, что — теперь или никогда.

— Но, если вы их так боитесь и до сих пор не завели, может быть, вам их и не надо? — спросила я, ожидая услышать в ответ что-нибудь вроде «а что, так можно было?».

— Надо! — пылко воскликнула женщина. — Но я боюсь, что не справлюсь.

— Давайте тогда разложим по полочкам. С чем конкретно вы боитесь не справиться? С беременностью, родами, материальным обеспечением, образованием ребенка? С какими-то другими вещами? И, если у вас нет и никогда не было своих детей, откуда взялась и на чем основана теория современного «родительского менеджмента»?

— Я сейчас все расскажу. Я росла в Каргополе, в Архангельской области. Это старый, очень красивый город, но, кроме очень ограниченного туризма, ничем особо не замечательный. Мои родители были в разводе и вечно делили нас с братом. Но не в том смысле, что все хотели нас к себе, а прямо наоборот. Мама требовала, чтобы папа забирал нас к себе, чтобы она могла хотя бы иногда от нас отдохнуть и пожить спокойно, а папа отвозил нас к своей матери, нашей бабушке, в деревню и там иногда просто забывал. То есть буквально — прошло лето, наступило первое сентября и даже минуло две-три сентябрьских недели и нам бы давно пора пойти в школу, но нас с братом из деревни никто из родителей так и не забрал. Мама думает, что нас должен привезти папа, а папа кивает на маму: «Моя мать целое лето с ними возилась и их кормила, могла бы и сама съездить».

Надо сказать, что нас с братом такие штуки совершенно не обижали и даже радовали — в деревне нам жилось привольно и хорошо, учиться мы особо не любили, а все однокашники в деревне и одноклассники в школе нашей дополнительной свободе от классов и уроков попросту завидовали. Деревенская бабушка держала нас строго, но справедливо. Каждый день у нас была работа по огороду и хозяйству: два часа утром и два часа вечером. Прополка, полив, уборка, дрова, уход за скотиной, покупки в магазине (два с половиной километра в одну сторону). Три раза в день — еда. Если не пришел вовремя, бабушка оставляла еду на столе, под белой тряпочкой. Разогревать будешь сам или ешь холодным (что мы обычно и делали). На этом — все, больше никаких воспитательных мероприятий. Из разговоров с бабушкой помню только обмен деревенскими или хозяйственными новостями: кошка под крыльцом окотилась, коза опять в огород залезла, небось, вы калитку и не закрыли, а кто это к Никифоровне приехал, чья машина у забора стояла, узнайте завтра непременно, как ее внука увидите, и мне доложите.

Мы с подружками и братом всегда думали, что, как вырастем, из Каргополя уедем. Кто-то в Архангельск хотел, кто-то в Москву, а я всегда — в Санкт-Петербург. Была в детстве на экскурсии — и вот просто на душу все легло, сразу решила: хочу тут жить.

Училась я в школе плохо. Литература, история, русский и немецкий языки — с этим не было никаких проблем, химия-биология так себе, а вот математика-физика всякая — из двоек не вылезала. Аттестат получился в результате очень средний. Поступать — непонятно куда. Подали мы с братом документы в училища в Петербурге, он свое и закончил и сейчас работает автомехаником, вполне устроен и дело свое любит, а я после первого курса из училища ушла — показалось муторно и неинтересно. Да и жить в Питере на что? Мать с отцом иногда денег вдвоем пришлют, а иногда переругаются между собой — и вообще нет. Я пошла с детьми сидеть. Сначала совсем с маленькими, потом с теми, что постарше. Заинтересовалась психологией и педагогикой. Стала ходить на разные курсы, тренинги, семинары о детской психологии, развитии и т. д. Теперь я, можно сказать, гувернантка со стажем и даже с каким-никаким образованием.

Но, вот честно, чем больше я всяких этих самых тренингов-курсов проходила-заканчивала и чем больше всего вокруг себя вижу, тем мне все непонятней делается. Сначала, когда еще девчонкой была, я, можно сказать, в «простых» семьях работала. А теперь — в достаточно обеспеченных, культурных и образованных…

— То есть семей с детьми вы видели много, разных и достаточно близко, — резюмировала я. — И в какой же области их бытия у вас нарастает это непонимание?

— Дети всем под завязку обеспеченные, у них отдельные комнаты, игрушек и прочего море, учителя, репетиторы, гувернеры, а матери совершенно раздерганные все — может быть, я ему еще вот этого не дала? Может быть, его в детском саду обижают? В школе травят? Может быть, у него психологическая травма из-за нашего с мужем развода? Может, ему надо прокачать социальный интеллект? Может быть, ее надо перевести из частной в государственную школу, более сильную? Или из государственной в частную, более личностно ориентированную? Может быть, кроме английского и испанского надо и китайский язык уже добавить? Может, у него привязанность ко мне нарушенная, потому что я второй раз замуж вышла и его сестру родила? Почему она меня из своей комнаты выгоняет и в глаза не смотрит? Может, она аутистка? Он со сверстниками не дружит вообще и все время в телефоне сидит — он социопат? Она с нами в музей идти не хочет и вообще никуда — у нее депрессия? Как-то у него в большом теннисе слабый прогресс — может, ему для повышения мотивации нанять личного тренера?

Это все я, вы же понимаете, не с потолка беру, они мне сами обо всем рассказывают. Я же вижу эти семьи изнутри и понимаю, что с ними в общем-то все в порядке. И материально, и по работе, и по образованию, и вообще как угодно. То есть это, получается, норма. Так, получается, и надо. Но я точно знаю, что мне устроить такую жизнь своему ребенку не под силу, да и не хочу я… И сами эти современно воспитанные дети мне как-то уже и не особо нравятся…

— А у вас есть от кого родить? — деловито спросила я.

— Есть, — быстро ответила женщина. — Мы уже полтора года в отношениях. Полгода вместе живем. Его зовут Егор, ему 42 года. У него своя ремонтная мастерская. Меня с ним брат познакомил, Егор его начальником был.

— Егор хочет детей?

— Он был женат, у него двое детей. Взрослая дочка, уже сама с парнем живет, и сын-подросток — он у нас часто бывает, они вместе на рыбалку ездят и с машиной возятся, очень хорошо общаются. Про совместных детей Егор мне сказал: решай сама, как тебе лучше, я со всем соглашусь. А я и хочу, и боюсь их.

— Давайте расставим точки над «ё»: вы боитесь вовсе не детей. С ними вы прекрасно справлялись. Сколько лет вам было, когда вы впервые нанялись бебиситтером?

— Впервые? Одиннадцать. Правда, это не за деньги было, а за щенка.

— За щенка?

— Да. В деревне у соседей дачники жили, и у них был мальчишка годика полтора-два — такой шустрый, что мать просто с ног валилась, за ним везде бегая. А у нее еще и младенец был. С подачи хозяйки наняла меня гулять с ним по вечерам на лугу перед сном. А в уплату мне отдали одного щенка от их собачки — породистой шелти (она как раз тогда ощенилась, и я от ее щенков просто обмирала). Для меня это было лучше всяких денег. Долли прожила у нас 15 лет, и такая была умная и красивая собачка, что не описать. Хотите, я вам ее фотку в телефоне покажу?

— Нет, я все равно без очков ничего не увижу. Но послушайте: вы не боитесь детей и никогда их не боялись. В одиннадцать лет вы взялись пасти гипердинамического малыша и справились на ура, раз вам отдали в уплату породистую Долли. Лет в 17-18 вы уже зарабатывали уходом за детьми реальные деньги, которых хватало на жилье в дорогом Петербурге.

— А если не детей, то чего же я тогда боюсь? Сам по себе страх-то ведь ни с чем не спутаешь: как представлю, что у меня свой собственный ребенок, и…

— Вы боитесь не детей, а навязанного мифа о современном родительстве.

— Кто же мне его навязал? Уж точно не моя родная семья. Люди, у которых я все эти годы работала?

— Нет. Они сами — жертвы. Так же, как и их дети. Никаким детям не нужно столько игрушек и столько занятий и развлечений. Это общественный миф.

— А обществу это зачем?

— Если я правильно понимаю из того, что читала на эту тему, это нужно для устойчивого развития экономики. Нужно увеличивать и расширять потребление. Если оно остается на постоянном уровне, начинаются какие-то деструктивные процессы. Потребление родителей удобнее всего расширять через детей. А вам, как и многим, добавили нервозности все эти современные психологические курсы, семинары, вебинары, материалы из интернета и книжки для родителей. Давайте уточним: все это вы употребляли вразнобой, методом случайного тыка, без базового образования, без системы и четкой основы?

— Да. Вот об этом я и сама в последние годы думала. Вы думаете — имеет смысл? В моем возрасте?

— В любом возрасте, пока мозги работают. Системное образование — это база, на которую потом ложатся любые надстройки. Если базы нет, строение получается причудливым, как песочный замок.

— Педагогическое? Или психологическое?

— Если вы спрашиваете моего совета, я бы рекомендовала педагогическое — оно удачно обобщит все то, что вы и так знаете, плюс расширит методическую базу. К тому же тут будет вполне достаточно колледжа, а время тоже имеет значение.

— Спасибо. А ребенок?

— Гм. Мне казалось, что мы, точнее, вы сами, это уже решили. Нет?

— Я правильно поняла, что, если захочу, могу не прыгать вокруг ребенка и не превращать в объект менеджмента, а воспитать его так, как нас с братом воспитывала наша бабушка?

— Или как Егор прямо сейчас воспитывает своего сына. Или еще как-нибудь, как пожелаете.

— И это не сделает его несчастным? Не испортит ему судьбу?

— Спросите еще: не нарушит ли это детско-родительскую привязанность? И не разовьется ли у него депрессия и нарушения эмоционального интеллекта.

Женщина облегченно рассмеялась.

— Кстати, ваши родители живы? — спросила я. — И какие у вас с ними сейчас отношения?

— Прекрасные. Папа вышел на пенсию и живет с женой в деревне в бабушкином доме, разводит кур и кроликов. Брат каждое лето возит туда своих дочек-погодков. Папа все время спрашивает, когда же и я уже рожу и привезу внука или внучку. Мама в Каргополе недавно в четвертый раз вышла замуж. Я приезжала к ней на свадьбу с Егором, она горячо одобрила мой выбор и сказала, что, если бы была помоложе, сама была бы не прочь такого мужика закадрить.

Я даже не стала говорить ей: «Ну вот видите» — и так все было ясно.