Иллюстрация: Veronchikchik

В некотором смысле этот мой материал будет продолжением предыдущего — про «психологизацию всего».

Наше общество и общественное сознание эволюционируют, и это, безусловно, нормально. Но — согласятся ли со мной уважаемые читатели? — хорошо бы нам в каждый текущий момент понимать, что, собственно, происходит, куда и откуда оно движется и как вписывается в общую, более широкую картину исторического процесса развития человечества. И не только понимать это самим (и — важно! — действовать в соответствии с понятым!), но и внятно объяснять и показывать всё это нашим детям и подросткам, потому что для них-то, по их текущим когнитивным возможностям, уловить картинку целиком бывает очень затруднительно: у них ещё нет системного мышления, — поэтому они выхватывают отдельные яркие детали и принимают их за истину в последней инстанции. Но это — предельно общие соображения. Перейдём теперь к конкретике.

Недавно в сети мне случайно попался разговор нескольких мам про общение детей и их родителей на детских площадках, в детсаду, школе и так далее. Как часто сегодня бывает, беседа строилась вокруг уважения и нарушения личных детских границ, чувств детей (и их родителей, конечно), детских и родительских эмоций и переживаний — в общем, та самая «психологизация», которую мы обсуждали. Дети в разговоре женщин выглядели абсолютно не субъектными, то есть никто из мам даже не предполагал, что их дети в школе (в детсаду, на площадке) смогут сами разобраться (что-то сделать) с возникшими у них проблемами. В какой-то момент — предельно для интернет-паблика корректно! — возникла тема взаимодействия с нейроотличными детьми.

Здесь кто-то из мам высказался в том плане, что никакая агрессия по отношению к таким детям, разумеется, недопустима, но любой ребёнок может не хотеть общаться с детьми, если ему не нравится, как они себя ведут или как выглядят, и это его право. Этой маме стали бурно возражать, кто-то, наоборот, присоединился и тоже встал на защиту данной позиции. И всё вроде бы шло как обычно, но вдруг появился аргумент: хорошо вам так говорить, у вас-то ребёнок — нейротипичный, а вот у моего СДВГ и…

И вот тут произошло такое для меня странное, что я, уже собиравшаяся пролистнуть довольно банальную «мамскую» страничку, внимательно прочитала всё до конца.

Если упрощать (поверьте, совсем немного), то дальше практически все участницы разговора сообщили друг другу, что:

1) дети у них на самом деле нейроотличные,

2) сами они (матери) тоже нейроотличные и сталкивались в детстве и продолжают сталкиваться сейчас просто с ужасными психологическими трудностями в процессе своего повседневного личного и общественного функционирования.

В этом месте я цинично рассмеялась и вспомнила цитату из неплохого романа «Географ глобус пропил». Там одна девочка по любому поводу рассказывает: «А вот у нас в деревне один мальчик делал вот это… а потом умер (утонул, отравился, угорел и т. д.)». В конце концов другой участник экспедиции у неё спрашивает: «Слушай, а у вас там, в деревне, живые-то мальчики ещё остались?».Вот и у меня тоже, понятное дело, по итогам этого мамского разговора возник соответствующий вопрос…

В своей практике я сталкиваюсь с этим каждый день.

«Сверхчувствительные дети», «эмоциональные дети», «дети с повышенной тревожностью» — закономерным образом вырастают в подростков с «повышенной же (по сравнению с кем? с чем?) тревожностью», «паническими атаками» (как правило, это то, что наша медицина называет «приступами вегетососудистой дистонии»: на том или ином этапе оно случается приблизительно у восьмидесяти процентов подростков), «социофобиями» (мне трудно заговорить в компании незнакомых людей), «биполярочкой» (это, разумеется, никакой не диагноз, а характерная опять же для подростков эмоциональная лабильность; есть почти у ста процентов), «депрессиями и суицидальными мыслями» (последнее, благодаря «психологизации» общества и деятельности поп-психологов, очень действует на родителей, и подростки это очень хорошо знают) — и всё это превращается уже у молодых взрослых (с ними я в последнее время сталкиваюсь всё больше и всё больше обескураживаюсь) в: «У меня совершенно нет сил, я ничего не могу себя заставить, наверное, я болен», «Я совершенно ничего не вижу в перспективе, разве что делать что-нибудь творческое», «У меня депрессия, это, между прочим, — болезнь и диагноз»,«У меня тревожность, вы что, не понимаете, я иногда из дома в магазин выйти не могу!»

Моё мнение: сейчас у нас в обществе возникла своеобразная мода на «не норму». Нейроотличие молодёжь воспринимает как синоним «интересности». Не только блогеры и интернет, но и кино, и литература это уже довольно давно подхватывают и даже потенцируют. Вспомните, как давно вы встречались с современным (снято сегодня и из сегодняшней жизни) популярным кино- или литературным героем или героиней без всяких психологических или даже психиатрических вывертов — нормальными, здоровыми, сильными, не одинокими людьми, которые много чего делают в сложных обстоятельствах и берут на себя за это ответственность?

Однако если мне начинают говорить, что «это всё как раз интернет, ютуб и прочее», которое развращает наших детей и нашу молодёжь, мне опять же становится цинично смешно. Потому что и блогеры, и кино, и литература, и ютуб — это всего лишь зеркало происходящих в обществе процессов, а вовсе не их причина. И происходит это вовсе не в первый раз. Помните нашего перестроечного премьера Черномырдина: «Никогда такого не было, и вот — опять…».

Из ближайшего: очень похожая история происходила в Российской империи в самом начале XX века и накануне Первой мировой войны. Ровно та же самая мода на «повышенную эмоциональность» и психическое нездоровье. Разумеется, среди молодёжи — грамотной и более-менее образованной, кому не надо было ежедневно зарабатывать себе на жизнь тяжёлым трудом.

Если кому-то прямо сейчас захочется что-то про это почитать от свидетеля той эпохи и убедиться — рекомендую стихи Брюсова, Андрея Белого и первый том «Хождения по мукам» Алексея Толстого.

Но в Российской империи большинство населения составляли крестьяне и промышленный пролетариат, которых всё это практически не касалось. Сейчас сензитивная к данным тенденциям прослойка стала гораздо более многочисленной.

Подростков и молодёжь мне лично жалко. Они себе эту «ненормальность» либо присваивают от родителей, слыша годами: «У моего сына…», либо уж сами «высасывают из пальца», сообразуясь со сверстниками и интернетом. Очень много по этому поводу чувствуют (умеют практически все!). Кто умеет — что-то думают. И почти ничего не делают.

«Мама, запиши меня к психологу». Это ещё одна мода. Умные, образованные и, как правило, гуманистически ориентированные люди могут с этими подростками за родительские деньги — что? Ещё говорить, ещё думать, ещё обсуждать и анализировать. Подросток, разумеется, идёт вслед, строго за той концепцией, которую исповедует специалист.

А результат?

Где это самое «делание», без которого нет никакого биологического, по сути, удовлетворения и энергетического прибытка?

Его, увы, нет ни в каком случае.

Скажу вам честно, я в затруднении, уважаемые читатели. По моим воспоминаниям, от четверти до трети тех ребят, с которыми я сама училась до восьмого класса, по современным меркам отнесли бы к «нейроотличным». У нас были и дети с СДВГ, и ЗПР, и парень с плохо компенсированной эпилепсией (мы знали, что делать во время приступа), и аутистический спектр, и мальчик с последствиями ДЦП, и глубокая педагогическая запущенность в ассортименте (двое к восьмому, выпускному, классу едва умели читать), ещё двое как-то усваивали программу, но были откровенными «органиками» (органическое поражение головного мозга) — со своими тараканами…

И как-то было общее (абсолютно молчаливое и нигде и никогда не проговариваемое) согласие: да, это так. Мир так устроен. И всем придётся ко всем приспосабливаться. В первую очередь, разумеется, им, нейроотличным, самим. Но и всем остальным тоже надо как-то, по возможности, учитывать весь имеющийся в наличии спектр. А стремиться к чему? А стремиться, разумеется, только к норме и к максимальной адаптации. Если это ты сам — то закусил губу до крови и — вперёд. Если ты нормальный (не добрый, не хороший, не гуманистичный, просто — нормальный), то помоги тем, кто рядом старается (только тем, кто старается, но не вместо них!), если сможешь.

Так было. Теперь — не так.

Есть общественная эволюция. Она не хорошая и не плохая, не правильная и не неправильная (все эти характеристики к эволюции категорически не применимы). Она просто куда-то нас (общество) продвинула.

И вот я, родом из вот оттуда, сейчас, честно, не всегда понимаю. Мне говорит молодой человек с нормальным, допустим, средним образованием:

— У меня тревожность. Я ничего не могу.

— Ок, — говорю я. — А что ты уже делал по этому поводу? Расскажи, чтобы нам не повторяться.

— Я посещал психологов и прорабатывал травму, как меня травили в пятом классе. Ещё пил таблетки, они не помогли.

— Ок, а ещё что? Какие упражнения и сколько по времени (месяц? два?) делал? Как сам боролся? Что делал? Что удалось преодолеть? Какие результаты? Удалось ли хоть что-то вывести на уровень условного рефлекса?Долгие раздумья. Потом:

— Да. Я научился сам себя поддерживать, и у меня есть от психолога формула для поднятия самооценки, и когда я обвиняю сам себя за то, что ничего не делаю, я её использую.

И вот тут, в этом месте, я сама зависаю…

Понимаете, уважаемые читатели, мне сейчас кажется, что они ожидают, что это мир должен как-то измениться так, чтобы все они, такие «эмоциональные и нейроотличные», не испытывали тревожности и прочих неудобств и дискомфортов.

Кто и как их в этом убедил? (У меня есть предположения.)

И как теперь сообщить им, что это невозможно, так как биологическую цепочку «почувствовал — подумал — сделал — получил удовлетворение» никто не отменял? И пройти по ней может только сам человек, каким бы он ни был. Своими силами — бегом или ползком, тут уж у кого как получится. И кто должен сообщить им о действительном положении вещей? Родители? Учителя в школе? Психологи? Ещё кто-то?

Я вполне допускаю, что упустила в этой теме что-то принципиальное. Например (навскидку): современному обществу вовсе не нужны «делатели». Нужны потребители товаров и услуг.

Но это ведь тогда и на моей работе должно как-нибудь отразиться? На её целях? На моих (и общих) представлениях об адаптации?

Однако я не могу не думать и о том, что нынешний этап в человеческой истории, скорее всего, вовсе не последний и будут ещё и иные, где от людей потребуются иные, как сейчас принято выражаться, компетенции. И этот следующий этап может, по текущим обстоятельствам, наступить прямо очень быстро…

В общем, я тут явно немного запуталась (нельзя ведь не учитывать и мою многолетнюю профессиональную деформацию — ко мне-то в поликлинику люди без проблем просто не приходят!). Требуется мозговой штурм. Что вы думаете обо всём этом, уважаемые читатели? Адрес для писем: katgift12@gmail.com.