Человек, который по ночам сочиняет музыку

Леонид Агутин 29 июля 2023 года выступал на московском стадионе «Динамо», который теперь носит название «ВТБ Арена». В этот день там собралось очень много людей. Только на сцене было несколько десятков человек: заслуженному артисту России, недавно отметившему 55-летие, кроме группы аккомпанировал симфонический оркестр, а смотрели шоу около 35 тысяч зрителей.

«Какое-то пятое чувство мне подсказало, что без этой песни уходить [со сцены] нет никакого смысла», — говорит Леонид Агутин, обращаясь к залу под конец выступления, и начинает петь «На сиреневой луне». «ВТБ Арена» взрывается от восторга. Агутин уходит за кулисы, но фанаты уговаривают его вернуться. Музыкант исполняет на бис еще один свой хит — «Летний дождь». Концерт заканчивается позже, чем планировалось: кайфуют все — и публика, и сам юбиляр.

При этом известно, что у Леонида Агутина агорафобия и ему тяжело быть среди большого скопления людей. Кажется, что с такой проблемой выходить на сцену — а тем более выступать на заполненном стадионе! — невозможно. Но за годы карьеры Агутин явно смог нарастить профессиональную «корку»: «Я люблю выступать, — говорит Леонид Николаевич. — Когда это твои люди, когда они тебе вторят, когда они возвращают энергию... Это большое счастье, большой кайф».

Разумеется, он привык: Леонид Агутин выступает перед большими аудиториями уже свыше 30 лет. На его концерты приходят слушатели нескольких поколений — родители и дети: бумеры и гениксеры, миллениалы и зумеры. Одни еще помнят его «босоногим мальчиком» — исполнителем и сочинителем самобытных песен, который ворвался с латиноамериканским грувом в отечественный мейнстрим и с тех пор не покидает его надолго. Другие воспринимают как половину образцовой звездной пары с Анжеликой Варум, на протяжении многих лет сохраняющей гармоничные семейные и творческие отношения. Третьи впервые узнали Агутина как наставника телешоу «Голос» или, возможно, героя мема, в котором он, сидя в кресле жюри этого шоу, бьет по красной кнопке с непередаваемым выражением лица.

Пожалуй, в России Леонида Агутина знают почти все. Известно его имя и за пределами страны — мировой резонанс вызвали его альбомы Cosmopolitan Life и La Vida Cosmopolita, записанные с американской звездой фьюжен-гитары Элом Ди Меола и международно известными музыкантами. Однако несмотря на то, что музыку Леонида Николаевича любят миллионы людей в разных странах мира, у артиста нет ни малейшего головокружения от успехов: «В моей жизни были и есть большие площадки, но вот абсолютную популярность, как у The Beatles, мне очень сложно представить. Непонятно, как это вообще может выдержать психика человека».

В продолжение темы Агутин рассказывает историю, как он лет двадцать назад летел в одном самолете с Игорем Николаевым и Михаилом Боярским: «Наверное, мы возвращались с одного сборного концерта. И Игорь мне говорит: “Мы с тобой не знаем, что такое невероятная популярность. У нас есть какие-то сборы, концерты, кто-то знает наши песни и так далее. Но вот мы даже не можем представить то, что испытал Боярский в свое время, когда у каждого второго человека в СССР была майка с его портретом на одной стороне, а на другой — с Пугачевой”».

И все-таки в жизни Леонида Агутина был период, когда его имя гремело на всю огромную Россию — это было в 1994-м, в год выхода его дебюта «Босоногий мальчик». По словам артиста, журналисты тогда говорили об «агутинизации всей страны», а его кассеты продавались даже в овощных магазинах. Взрыв популярности для 26-летнего певца прошел как в тумане: «Я не успел его посмаковать. Даже не успел понять толком, что со мной было».

Путь Леонида Агутина к всенародной славе не был легким и быстрым. Как это нередко бывает, на вершину его привела цепь невероятных и счастливых совпадений, хотя в некотором роде его судьба была предопределена. Леонид родился в семье музыканта и свою профессию, можно сказать, получил по наследству. Его отец Николай Петрович Агутин — знаменитый московский концертный администратор, работавший с «Веселыми ребятами» и Женей Белоусовым; он начинал как певец в вокально-инструментальных ансамблях и сочинял песни. Занимаясь чужой карьерой, он продолжал мечтать о собственной и о том, что сын будет помогать ему писать клавиры. Поэтому он отдал шестилетнего Леню в музыкальную школу учиться игре на фортепиано. Кстати, мечта его сбылась: не без помощи сына Николай Петрович записал сольный альбом в 2014-м, когда ему было уже под 80.

В подростковом возрасте Агутин-младший бунтовал против монотонного штудирования гамм, в сердцах хлопал крышкой рояля и пытался забросить занятия. Но педагоги, видевшие в нем талант, настояли на том, чтобы он продолжал, и сейчас Агутин им благодарен: «Чудо началось, когда я осмысленно стал играть “Хорошо темперированный клавир”. Когда я стал понимать, как это красиво, когда смотришь в ноты и видишь там не фигу, а конкретно ноты. Вот твои пальцы — и пошла музыка. Когда стало получаться, меня, конечно, за уши невозможно было оттащить от инструмента. И я сразу начал сочинять что-то свое».

Леонид Агутин продолжил играть на фортепиано в джазовой школе при Доме культуры «Москворечье», но, окончив ее, решил учиться не на пианиста или композитора, а на режиссера массовых представлений в Институте культуры. «Это было мое дело. Мне нравилось, когда нужно всего понемножку — и музыка, и режиссура, и актерство, и пение, и танцы». Агутин окончил институт в 1992-м с перерывом на службу в армии, но музыку не бросил.

По словам артиста, он всегда писал песни, и ему это нравилось. А они, в свою очередь, нравились окружающим: «Их пела вся школа, весь институт, и в армии, в моей части, все знали мои песни. Где бы я ни был, я что-то такое сочинял, и это подхватывалось. У меня как-то получалось найти интересные слова и ноты, которые были бы приятны. Более того, это мое самое любимое занятие до сих пор — что-то такое выдумать. Если я долго не сочиняю, мне физически становится не по себе».

Леонид Агутин решил взяться за карьеру поп-артиста серьезно после возвращения из армии. «Тогда у меня началась депрессия, — вспоминает он. — В двадцать лет! Сейчас смешно об этом вспоминать, но несколько дней я лежал дома на диване и смотрел в потолок. Мама запереживала: “Сынок, что с тобой случилось?” Я говорю: “Ну вот, мне уже двадцать, а я еще ничего не сделал”. “Естественно, — утешала меня мама, — ты ничего не сделал! Ты только из армии пришел, что ты мог сделать?” Но мне надо было что-то придумать. И я придумал — мне надо записывать песни».

Заняв деньги у родителей, Леонид Агутин отправился в одну из первых частных звукозаписывающих студий в Москве — «Звук». Она располагалась на чердаке Дворца культуры Московского электролампового завода на Яузе. И сам ДК МЭЛЗ, и студия сыграли важную роль в культурной жизни Москвы — в тех же стенах записывались первые песни «Любэ», Игоря Талькова, Дмитрия Маликова и других артистов, пришедших к популярности на рубеже 80-х и 90-х.

Как вспоминает Агутин, студия была довольно примитивной. Она находилась прямо на лестнице — ее огородили какой-то решеткой. Имея опыт записи с военным оркестром, начинающий артист расписал свои песни по партитурам. Нашел в институте знакомых музыкантов, подговорил их, они согласились разучить партии и помочь записать. Вместе они пришли на студию, где над Агутиным посмеялись ее сотрудники. «Говорят: “Какие музыканты? Отправляй их домой, — рассказывает Леонид Николаевич. — И ноты твои не нужны. Здесь надо всё в машинку забивать. Сюда — барабанчики, сюда — басочек. Вот клавиши — садись и забивай”. Компьютеров тогда еще не было. На студии стояли коробочки секвенсоров и два синтезатора, Yamaha DX7 и Korg M1. Все, кто в то время начинал делать аранжировки, знают эти инструменты как родные, это были главные тогда инструменты для всех “забивальщиков музыки”».

На студии «Звук» Леонид Агутин записал песен на две кассеты — этого было достаточно, чтобы начать выступать на разогреве у уже известных артистов. «Отец помог и пристроил меня в первое отделение с Женей Белоусовым. Он был тогда очень-очень популярный, — вспоминает артист. — Потом Дима Маликов, Азиза, группа “На-На” — дальше я уже сам находил контакты. Со всеми, кто брал меня в первое отделение, я старался работать. Это давало небольшие деньги и, главное, бесценный опыт работы с аудиторией в поп-музыке. Потому что я не очень тогда ее понимал, хотя и учился на режиссерском. Все приемы надо было изучить, чтобы понять, как это работает, кто я такой для людей, что им нравится от меня, а что нет. Эти первые отделения мне много дали».

Леонид Агутин писал песни не только для себя, но и для уже состоявшихся артистов, например для Лаймы Вайкуле и Филиппа Киркорова. Его имя стало известно в узких профессиональных кругах, но найти дорогу к широкой аудитории не получалось. «Мне удавалось даже пролезть на телевидение в популярные тогда музыкальные передачи “Звуковая дорожка”, “Топ-секрет”, “Музобоз”, “50 на 50” и “Шире круг”. Я приходил, пел, и мое выступление потом показывали по телевизору, но оно проходило бесследно, просто исчезало, не оставляя никакого шлейфа, — рассказывает Агутин. — У меня не получалось запомниться ни с одной из песен, которые я писал. У меня тогда была девушка, скрипачка Света, которая как-то мне говорит: “Ты какой-то ерундой занимаешься. То, что ты пытаешься по телевизору петь, — это стыдно и глупо. И тебе, главное, ужасно не идет. У тебя морда, как у студента МФТИ — коротенькая кучерявая причесочка. Это как-то не попсово. Ты уж сделай что-нибудь, чтобы фишка была — хотя бы волосы отрасти”. Я к ней прислушался».

В поисках собственного стиля Леонид Агутин внимательно выслушивал чужие мнения. Однажды судьба свела его с барабанщиком заметной хеви-метал-группы «Черный кофе». Начинающий хитмейкер стал показывать рокеру свои песни. «А он говорит: “Да фигня всё это — попса какая-то, неинтересно”, — улыбаясь, вспоминает Леонид Николаевич. — Я говорю: “Я разные, вообще, песни делал”. — “Ну так удиви меня чем-нибудь!” У меня была песня “Черное море”, сделанная как классическая боссанова, там гармония была правильная, бразильская. Слова примитивные, а музыка — типа Жобим. И я ее поставил... Он говорит: “Вот это что-то! Вот это уже интересно, это хочется слушать”. Я говорю: “Но это же сложно и никому не нужно”. Он говорит: “Чувак, ты не понимаешь. От тебя нужно то, что тебе подходит и от чего ты сам кайфуешь. Все дело в органике происходящего”. Я собирал советы отовсюду — они были для меня очень полезны».

Ключевым в цепи удачных событий, выведших молодой талант к признанию, стала дружба с поэтом Германом Витке. Впоследствии Агутин сочинил с ним десяток ранних хитов. Познакомились они случайно, встретившись в одной очереди, и, сойдясь во вкусах, стали работать вместе — писать песни на заказ для других артистов. «Однажды Герман ворвался ко мне в квартиру в десять утра: «Чего ты все спишь? Мужик, давай просыпайся! Соберись, мужик, пора работать. Денег нет, надо срочно писать песни», — вспоминает Агутин. — Я в халате, толком не проснулся, сажусь за пианино и с ходу ему играю мелодию припева «Босоногого мальчика». Она не была еще в латинском движении, я по-блатному, простенько ее так наиграл. Говорю: «Вот темка такая есть, давай кому-нибудь продадим». И вдруг Герман, впечатлительный человек, каким и должен быть поэт, говорит: «Да ты что, с ума сошел? Продадим... Это для тебя должна быть мелодия! Нука сыграй еще раз». Я играю ее еще раз, он говорит: «Эта песня должна называться “Босоногий мальчик”. Так сразу и сказал название. Я говорю: “Герман, “Босоногий мальчик” — только через мой труп. Никогда я не буду петь песню с таким названием. И вообще со словом “мальчик” не буду. Как вообще можно петь слово “мальчик”? Это же глупо!” Он говорит: “Ты не понимаешь, вот ты сейчас играешь, а я вижу, что босоногий мальчик — это ты”. Слава богу, Герман был не музыкант, и из той простотни, которую я наиграл, извлек столько фантазий».

Потом приятели гуляли по Битцевскому парку, недалеко от которого жил Агутин с мамой, и, перебрасываясь друг с другом по строчке, придумывали текст будущего хита: «Полдень, жаркий полдень, город и в порту причал. Босоногий мальчик тарантеллу танцевал...» За день песня была готова. Леонид Агутин позвал гитариста Александра Ольцмана — специалиста по фламенко, с которым играл еще его отец, — и поехал записываться на любимую студию «Салам» в Твери. Там он делает свои альбомы до сих пор — на протяжении уже 35 лет.

«Как мы тогда в 1991 году записывались, это та еще песня, — вспоминает Агутин. — Саша Ольцман приехал с одним пальцем в гипсе и со старой “Кремоной”, без чехла, еле настраиваемой. Из оборудования у нас был восьмиканальный магнитофон. Из восьми каналов один на синхроны дается, остается семь, и мы на семь каналов умудрились всю песню записать: все гитары, голоса, электронные кастаньеты, бочку с басом и клавиши. Еще один канал на трубу ушел. Пришел местный парень, он в цирке играл, мы ему написали ноты, он встал и сыграл, как в цирке. Но все не то. Я задумался, как бы ему объяснить этот латинский задор, и говорю: “Представь, что ты пионер и у тебя горн, и ты стоишь на скале, под тобой обрыв, а дальше — море и горы вдалеке. Ты утром встал пораньше, чтобы весь лагерь слышал твой горн”. И он тогда с ходу сыграл как надо. Идеально. А я спел, как спел. Но хорошо же спел! Это до сих пор звучит!»

Появление «Босоногого мальчика» поставило восклицательный знак в долгих творческих поисках. «Когда мы вчетвером — я, звукорежиссер, Герман и Ольцман — послушали первый сведенный вариант песни, стало понятно, что все получилось, — рассказывает артист. — Я понял — вот оно, с этим я хочу выйти на сцену с гордо поднятой головой. Есть песня, есть картинка, всё есть. Мы были такие счастливые, что в эйфории купили четыре бутылки портвейна, каждому по бутылке, выпили их и заснули на студии под столом. Для этой четверки, что тогда собралась в Твери, случился “наш Beatles”».

Первое же выступление с «Босоногим мальчиком» перед публикой, состоявшееся на конкурсе «Ялта-1992», подтвердило убеждение автора, что у него на руках большой хит. Песню пришлось исполнить три раза на бис. В последний раз Агутин пел уже из-за кулис, потому что сцена была занята танцующими людьми. В финале этого триумфального концерта у музыканта украли любимые кожаные сандалии, доставшиеся от отца, и он действительно стал босоногим музыкантом. Но не расстроился, потому что счел это счастливым знаком: украли, видимо, на память, а значит, ему предстоит стать звездой. Так и получилось. Дебютный альбом Агутина «Босоногий мальчик» стал бестселлером, сногсшибательный успех молодого артиста закрепили следующие две пластинки — «Декамерон» и «Летний дождь». В 1990-х Леонид Агутин был единственным в своем роде артистом на отечественной поп-сцене — проводником латиноамериканского грува и джазовой подачи в российских хит-парадах. И остается им уже четвертое десятилетие, при этом не теряя популярности. Согласно последним социологическим опросам, Агутин — один из самых известных артистов российской эстрады и наиболее желанный гость на новогодних праздниках московских компаний.

«В 90-е в нашей стране была страшная неразбериха — политическая и экономическая, бандитизм и нищета, — рассказывает артист. — Но та свобода творчества, которая появилась, дала мне настоящие крылья. Я не рассчитывал на это. В 15 лет я и не думал, что в моей стране когда-нибудь что-нибудь изменится. Я, советский школьник из Беляева, представить не мог, что когда-нибудь смогу петь то, что захочу, или буду иметь возможность попасть на Abbey Road, зайти в шестиэтажную студию в Нью-Йорке, познакомиться и петь с последним из Bee Gees, играть с Элом Ди Меола. Когда все это случилось со мной, это было чудо, и я до сих пор нахожусь в состоянии восторга, хотя с тех пор прошло несколько лет».

За десятилетия, проведенные в российском шоу-бизнесе, в копилке Леонида Агутина — многочисленные профессиональные награды и премии за песни, сочиненные для себя и других известных артистов, а также для фильмов и телесериалов. Кажется, в его мастерстве и умении писать хиты уже никто не сомневается. Кроме него самого. «Невозможно сделать двухсотпятидесятый шлягер, — рассказывает певец, композитор, автор текстов и продюсер. — У меня по-прежнему получаются песни, которые становятся известными. Иногда — но уже редко, где-то раз в пять лет. А песни же пишутся, альбомы выпускаются. И это хорошие альбомы. Они взрослее, музыкальнее и изящнее. Они лучше сделаны, лучше спеты и круче звучат. Но это уже не может стать очень популярным. Потому что популярны новые люди, новые голоса, тенденции сегодняшнего дня. Так происходит с любым артистом. Период повальной популярности — эффект Боярского — неминуемо заканчивается. Никогда не бывает по-другому. Он длится от года до пяти лет, а потом волна невероятного интереса уходит. И с артистом остается преданная публика. Либо никого».

Продолжая писать для преданной публики, «своих людей», сейчас Леонид Агутин заканчивает работу над новым альбомом, который носит рабочее название «ДНК». Музыкант готовится выпустить его следующей весной: «Мне опять кажется, что это лучшее, что я сделал. Я за каждую песню отвечаю — это прямо круто. Но морально я готов к тому, что мой восторг разделит не такое большое количество людей, как я бы хотел». Впрочем, популярность и признание, концерты и премии, гонорары и овации — это не то, ради чего Агутин пишет и записывает песни. Наибольшую страсть у него вызывает сам процесс их сочинения. «Самое главное в моей работе — это вот этот момент, когда нашел! — объясняет он. — Когда сел доделывать песню, и к утру все-таки сочинил нужную строчку. Когда это тебя самого удивляет, самого заставляет заплакать, или засмеяться, или начать плясать. Вот я что-то придумал — и у меня самого слезы на глазах. Я закурил и думаю: “Ну спасибо, Господи, опять подкинул”».

Сочинение песен для Леонида Агутина остается сутью профессии и — если позволить себе некоторый пафос — даже смыслом существования. «Я по жизни такой. Я в 14 лет сидел на кухне, играл на гитаре и придумывал песни. Точно так же, как сейчас, — говорит музыкант. — В этом моя тайная жизнь. Я могу просидеть до восьми утра, пока не доделаю третий куплет до конца: “Надо, надо, потом потеряю волну”. А на следующий день — ранняя встреча. И я на нее, конечно, опаздываю. Потом начинаю оправдываться: что-то поздно лег, потом водитель заблудился по дороге. Надо мной смеются: да, да, мол, всё понимаем, разные есть люди — есть люди, которые опаздывают. А мне неудобно возразить: “Да, разные есть люди — есть и такие, которые по ночам музыку сочиняют”. Ведь она откуда-то же должна появиться. Она не придет сама собой».

Автор текста: Денис Бояринов