Стояние в середине взрыва. Из чего строит свой театр режиссер Плотников

У Серова есть один женский портрет, очень известный. Схвачен момент, как девушка в белом платье и полушалке, стоя спиной к нам и обернувшись в полупрофиль, тянет левую руку вверх то ли к стене, то ли к теплой печке и глядит на нас с едва уловимой усмешкой. Это графиня Софья Олсуфьева, в момент написания портрета ей было 27. После революции ее обвинили в симпатии к попам и отправили в лагерь в Татарстан, в остров-град Свияжск, где она и умерла в 1943-м.

В августе 2022-го в Свияжск приехал режиссер Александр Плотников, на тот момент ему было 27. Устроители театральной лаборатории «Свияжск АРТель — 2022» предложили ему задуматься над темой «Сообщество», а тот вместо этого в соавторстве с Владиславой Куприной поставил перформанс «Вишневый сад», буквально восприняв риторический вопрос Пети Трофимова «Неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов?». В сегодняшнем туристическо-карамельном Свияжске, кажется, до сих пор слышатся голоса его прежних жителей, сколько ни заглушай их бодрыми речами экскурсоводов. Голоса обитателей сначала монастыря, потом гулаговской колонии, а потом психушки. И, конечно, той самой Софьи Олсуфьевой, женщины с портрета. В ней Плотников отчего-то разглядел покойную маму Раневской в белом платье — помните, как Любови Андреевне привиделся мамин призрак посреди цветущих вишен?

Сгрудив вокруг себя зрителей, перформеры монотонно зачитывали имена невинно убиенных первых жителей острова и параллельно копали ямы. Сначала казалось, это могилы для непогребенных, но нет, это были всего лишь ямки для вишневых саженцев. В финале перформанса зрители сажали их вместе с актерами. Если сейчас, спустя год с лишним, вы поедете в Свияжск, то найдете там целую вишневую аллею, где на каждом дереве — своя табличка. Например, «Вишня по имени Софья Олсуфьева». Или вишня в честь Любови Андреевны. Есть даже шуточная вишня в честь Ермолая Лопахина, посаженная им, когда он разорился на дачном проекте. «В идеале, — говорит Плотников, — в каждом субъекте Российской Федерации нужно посадить такой сад».

Перед тем как окончить режиссерский курс Камы Гинкаса в Школе сценических искусств Константина Райкина, Александр успел поучиться во ВГИКе на сценариста, но почему-то до свияжского «Вишневого  сада» ему не приходило в голову, что профессии драматурга и режиссера можно плодотворно совмещать. Ставил и классические тексты, и современные, но по-настоящему критики заметили его только после «Анны Карениной» в Красноярском ТЮЗе, которая два года назад была номинирована на «Золотую маску».

Сейчас, в 2023-м, он сотрудничает по преимуществу с независимыми площадками, и в основе каждого спектакля — собственные тексты Плотникова, будь то инсценировка репортажной книги Джона Херси «Хиросима» (театральная компания «Дочери Сосо», сотрудничающая с площадкой «Пространство внутри»), «Красная книга» в московском театре «Шалом», основанная на свидетельствах о Холокосте, или философский «Лес. Трактат» в камерном пространстве «Среда 21» в Саду Баумана. Замышлялись они все в разное время и при разных обстоятельствах, но скреплены единой темой, и тема эта — стоицизм человека перед лицом глобальной или частной катастрофы.

«Не перестаю думать о том, чем театр может ответить катастрофе, — говорит Александр. — Как вернуть ощущение реальности, как восстановить утраченные смыслы? Я вспоминаю стихотворение Виславы Шимборской, которое называется “Фотография 11 сентября”. Есть такое очень известное фото с людьми, выпрыгивающими из горящих башен-близнецов. Шимборска пишет примерно так: “Вот они летят еще живые, и до земли еще далеко, и есть время, чтобы выпали из карманов ключи и монеты, и растрепались по ветру волосы. Что я могу для них сделать? Только две вещи. Первое — описать их полет. Второе — не заканчивать это стихотворение”. Вот это “не заканчивать” — самое важное. Мне кажется, что театр на полном свету, без всяких иллюзий, без нашего любимого театрального опиума все же способен запечатлеть людей в полете и показать эту возможность воскрешения».

Спектакль «Хиросима» чем-то похож на тот стоп-кадр из стихотворения Шимборской. Он сложен из голосов людей, переживших атомный взрыв. Просто документальные свидетельства людей, увидевших утром 6 августа 1945-го ослепительно белую вспышку, в сочетании с японскими хокку (некоторые из них, впрочем, написаны самим режиссером). Под ногами у актрис — вода, а сами они, находясь почти в полной неподвижности, размеренно и безэмоционально вспоминают пережитое. Плотников называет это «стоянием в середине взрыва» и, усмехаясь, говорит, что чужой апокалипсис, когда он от тебя на расстоянии, обладает свойством утешать, убаюкивать.

«Красная книга» в театре «Шалом» вначале задумывалась как разовая акция в память о жертвах другой катастрофы, которую принято называть Холокостом. Хотя нет, не так, не о жертвах. Смысл «Красной книги», неосуществленного замысла Ильи Эренбурга, — в рассказе о сопротивлении еврейского народа. Она должна была стать продолжением «Черной книги» о преступлениях нацистов. «Черную книгу» в 1948 году запретили, к «Красной» Эренбург даже не приступал, и Александру Плотникову пришлось по крохам собирать документальные материалы. Воспоминания партизанов и подпольщиков претерпели в его обработке существенную метаморфозу. Это всецело поэтический текст, где документальные свидетельства превращены в высокий верлибр. Дознавательницы из никогда не существовавшей на свете Комиссии по правде и реституции вызывают на допрос тени давно умерших людей, и они рассказывают нам то о подпольщиках в Минском гетто, то о самосожжении еврейских семей в Мозыре, то о партизанском отряде Шолома Зорина. Семь документальных песен о максимально негероическом преодолении коллективного и личного страха и боли. «Красную книгу» впервые сыграли 9 мая и думали этим ограничиться, но затем разовая акция переросла в репертуарную постановку, за которую, впрочем, театр по-прежнему отказывается брать деньги со зрителей: при регистрации на сайте с тебя берут тысячу рублей, но возвращают прямо на входе в зал.

Слова «боль», «страх», «катастрофа» рефреном звучат еще в одном сложносочиненном спектакле Плотникова «Лес. Трактат», хотя его тема поначалу звучит предельно отвлеченно — воронежский артист Борис Алексеев обещает нам в жанре моноспектакля рассказать об аналитической философии Людвига Витгенштейна. Но как выходить сегодня к зрителю и рассказывать ему что-то, если утерян сам дар речи? Если верить Витгенштейну, то каждый из нас ежесекундно конструирует собственный мир, и граница этого мира — язык. Профессия актера такова, что он все время бежит от встречи с самим собой. Но где же он, Борис Алексеев, настоящий? Вовлекая нас в общий мыслительный процесс, актер приходит к выводу: «Я настоящий там, где боль».

Витгенштейн в одном из своих сочинений вспоминает историю о том, как дочь коменданта Московского Кремля в годы репрессий стала свидетельницей массового расстрела. После этого у нее стали болеть сразу все зубы и выпадать один за другим. Рассказывая эту историю, Александр Плотников спрашивает: «Как это возможно, что другому больно, а мое тело воспринимает это как свою боль? Как возможна история, описанная Марианной Хирш в книге “Поколение постпамяти” про еврейскую девочку, у которой спустя много лет после войны появились кожные высыпания на руке в том самом месте, где у матери, которая прошла Аушвиц, был номерной знак?» Режиссер убежден, что театр в идеале обладает способностью устанавливать эмпатический тоннель с жертвами и чувствовать чужую боль через предельную собственную телесность.

Чем еще занимается Александр Плотников в 2023 году? Неожиданно, но в конце прошлого года он стал учить татарский язык, хотя у него нет ни соответствующих корней, ни жизненно важной необходимости знать язык, изучение которого несколько лет назад перестало быть обязательным даже для учеников татарстанских школ. Для чего это ему? «В нашей стране 130 языков, — отвечает Плотников. — И я рисую в своем воображении такой утопический проект. Может, в будущем для того, чтобы получить паспорт гражданина РФ, нужно будет выучить пусть не все 130 языков, но хотя бы 10. И без этого ни паспорт не получить, ни на работу нормальную не устроиться. Вдруг это будет способствовать уменьшению ксенофобии и ненависти?» Процесс познания чужого языка и эмпатии по отношению к чужой культуре в декабре станет предметом его нового спектакля «Перевод / Тәрҗемә» в независимом казанском театре MOÑ.

Автор: Глеб Ситковский