Титаник невест

Прежде чем освободить женщин Востока, ни один товарищ Сухов не подумал спросить, хотят ли они выйти за пределы женской половины – покинуть, так сказать, зону комфорта. Все-таки в ней они умели ориентироваться с раннего детства: терпеть, молчать, почитать родителей, не перечить мужу, печь зур-балиш к приходу муллы на имянаречение, творить медовый чак-чак на свадьбу, варить густую шурпу на поминки, тихо скорбеть по умершим детям, неистово молиться о выживших – словом, нести на своих узких плечах мировое коромысло, сколько отпущено, стараясь по дороге не расплескать жизнь. Взамен Богом дано им было право требовать от мужа отдельное жилье, кусок баранины, регулярный хаммам, равное с остальными женами число ночей любви. 

Но теперь по завету пламенных борцов за женское счастье полигамный восточный муж, приведя в дом новую жену, торжественно объявляет прежней: «Ты свободна!» Подразумевается, что облагодетельствованная таким образом женщина должна тут же подхватить детей под мышку и идти на все четыре стороны, самостоятельно добывать мясо, пробивать жилье, топить хаммам и не рассчитывать больше на ласку. Плечи ее, совсем недавно носившие мир, оттянули авоськи, челночные сумки, дети, распоясавшиеся без отцовского ремня. 

Так случилось с Нуриёй. Муж завез ее с сыновьями в Москву из Набережных Челнов и через год бросил. Она выкарабкалась. Ее столичная карьера началась с мелкого китайского опта в Черкизово, а выросла до шуб-туров в Грецию. Но одинокими ночами ее терзали грезы о прежнем правильном мироустройстве, при котором она была бы на худой конец уважаемой старшей хотын – строгой хозяйкой и грозой младших жен, а не матерью-одиночкой, мужиком в юбке. Она хотела не просто выйти замуж и устроиться «за каменной стеной», избавиться от тяжелого финансового бремени женского одиночества. И не столько архаичное презрение окружающих к незамужним женщинам как к несостоявшимся, неполноценным беспокоило ее. Нурия мечтала возвратить смысл жизни, передававшийся по наследству от матери к дочери, восстановить утраченный порядок вещей. Она уверилась, что ее имя недаром происходит от слова «луч света»: ей надлежало выполнить особую миссию – вернуть восточных женщин из темного царства свободы под опеку мужа. 

Со временем ее богатый зарубежный опыт оценили в татарском землячестве и назначили помогать по международной части. Усердно пытаясь наладить новые связи с заграничными диаспорами, Нурия обнаружила татарскую общину в Финляндии и способ осуществить свое сокровенное желание. Она решила действовать по отработанной схеме: организовать тур, на этот раз матримониальный – в Финляндию. По убеждению Нурии, там ее подруг по несчастью ждали настоящие татарские мужчины, потомки успевших бежать за границу и вывезти с собой дореволюционные ценности, материальные и духовные. Она уже списалась с финской диаспорой, они готовы встретить, устроить прием. Осталось только собрать группу невест. Все это Нурия вкратце мне объяснила, угощая роскошной многослойной губадией – тоже, кстати, свадебным кушаньем, и предложила подхалтурить на переводе.

Невесты откликнулись быстро – не одна Нурия тосковала по истинному предназначению мусульманской женщины. Деньги на поездку каждая собирала сообразно своим средствам: бизнесвумен Зухра и адвокат Зульфия внесли от избытка своего, а диспетчер автобазы Юлдуз, воспитательница Рамиля и прочие от скудости своей положили все пропитание, которое имели. Последних немного смутило, что добираться до обетованных женихов придется на пароме. Продавщица Танзиля до самого отъезда терзалась вопросом, неужели путь в капстрану им придется проделать на таком же плоту на тросе, как через речку Карамалы в родных Чишмах. 

К тринадцатипалубному парому с магазинами, ресторанами, бассейнами, спортзалами, салонами красоты, спа и саунами, который с легкостью вместил бы еще Чишмы, Куюк и Бугульму, они оказались экзистенциально не готовы и были скорее сокрушены, чем восторженны. Оробели даже искушенные Зухра и Зульфия. 

Так мы отправились за море добывать священный никах – замужняя переводчица вместо Сухова и десять невест: Нурия, Юлдуз, Рамиля, Айгуль, Сахарназ, Динара, Танзиля, Зухра, Зульфия, Аклима. Никому не помогла мелодичная магия их имен. Невеста Айгуль – лунный цветок: ее муж затеял в Татарстане бизнес, перекредитовался, разорился и скрылся в Китае, где обзавелся новой семьей, оставив Айгуль одну разбираться с коллекторами и бандитами. Невеста Сахарназ – предрассветная нега: ночью бежала к матери от побоев пьяницы-мужа через три аула с грудным ребенком на руках. Невесту Рамилю – таящую волшебство – после ухода мужа свекровь выгнала из квартиры, отобрав все приобретенное в браке имущество, вплоть до детских колготок. Еще семь подобных историй они оставили на берегу. Обрубили канаты сомнений, сбросили спасательные шлюпки смирения, до отказа загрузили свой корабль пышными мечтами, увесистыми фантазиями и планами, закрепив на форштевень образ своего любимого певца Айдара Галимова на удачу.

За ужином они блистали, кто дорогим платьем от «Гуччи», кто люрексом и стразами, кто золотыми зубами, забыв по привычке прикрывать нескромно широкую улыбку ладонью. Такой необузданный душевный подъем они переживали впервые и не умели справиться с нахлынувшим ликованием. 

Но между восторгами ревниво изучали друг друга: украдкой разглядывали одежду, макияж, содержимое тарелок, пытаясь рассчитать свои шансы в конкурентной борьбе. По итогам этой молчаливой мнительной оценки они разделились на партии. Во главе стола воссели дамы с претензией: Зухра с неистовым декольте, Зульфия в крупных модных украшениях, маленькая чернявая певица Динара – под мышкой парадная сумочка, из которой угловато выпирали ее свежезаписанные диски, сама Нурия в меховой пелерине, какую зимой берут напрокат к подвенечному платью. Из блюд – зеленые салаты с розовым вкраплением креветок. 

Чуть теснее, не соблюдая никакой социальной дистанции, сидели женщины попроще в синтетических нарядах разных цветов и фактуры – органза, велюр, жаккард, – будто пошитых из гардин и занавесов. Сахарназ все время смеялась от тяжелого смущения, не веря, что каких-то два дня назад убирала судна за своими пациентами. Аклима, поправляя норовивший задраться жесткий жакет, по опыту классного руководства взялась опекать совсем растерявшихся Танзилю и Айгуль. Юлдуз погрустнела: дорогой, наскоро сделанный для поездки зубной протез в кровь натер ей небо, а задних зубов у нее не осталось после работы на Стерлитамакском нефтехиме. Рамиля тараторила о волшебных свойствах косметики и настоек из алтайских трав по ценам производителя и предлагала сразу же после ужина попробовать маски и чаи у нее в каюте, подкрепляя  заученный текст убедительным аргументом: «Не “Гербалайф”!» «Гербалайф», чья репутация была так непоправимо и безвременно подмочена, кормил ее детей и престарелых родителей пять лет, и никакие алтайские травы не годились ему в подметки,  но что вспоминать?

Невесты из этой партии подступали к шведскому столу робко, группами, выспрашивали у меня перевод каждого блюда и потом пробовали все, не гнушаясь жареным и копченым, булочками и десертами. 

После ужина обе партии переместились в бар, где все наконец раскрепостились и сплотились в общем счастливом предвкушении. Скоро их заветное желание исполнится, и начнется новая прекрасная жизнь.

– А ты, значит, за русского вышла? – спрашивали они сочувственно и тут же приободряли меня, будто извиняясь за свое везение. – Ничего, и тебе подберем в Хельсинки достойного татарина. Уфтанма! – Не грусти.

И хором пели одноименную песню. 

А на прием в татарскую общину принарядились пуще прежнего, затмевая своим сиянием северное солнце. Но не забыли о платках – все-таки отправлялись в приличное мусульманское общество. Повязали их на манер хиджаба по новой ближневосточной моде, хотя татарки всегда носили тюбетейки, которые покрывали легкой фатой. Нас пригласили за большой стол, на котором было все как полагается: беляши, чак-чак, чай с жирными сливками. 

Тут-то несущемуся на всех парах титанику предстояло налететь на айсберг: среди финских татар не оказалось ни одного холостяка. Мне до сих пор непонятно, почему Нурия затеяла этот тур, не выяснив толком, имеются ли в наличии свободные женихи. Чем был вызван этот порыв – фанатичной верой в сверхидею, самообольщением? Или она ехала наугад, по челночной привычке девяностых, когда стоило приехать в Китай – и под каждым ей кустом был готов любой товар в широком ассортименте, да еще оптом? 

Как бы там ни было, каждого мужчину на прием сопровождала жена. И вряд ли мужья искали кого-то еще. Что это были за женщины! Тюбетейка на их головах эволюционировала отнюдь не в хиджаб, а в изящную шляпку с вуалькой. Строгие и скромные костюмы производили впечатление баснословно дорогих. Манеры их были самые аристократические. Они изъяснялись на литературном татарском языке образца Габдуллы Тукая (читай – Пушкина) и британском варианте английского. Вот когда я получила наглядное представление о том, как обокрала и разорила Россию Великая Октябрьская революция. 

Несостоявшиеся невесты из последних сил поддерживали разговор. Они вдруг увидели себя со стороны, глазами этих более удачливых, холеных соплеменниц: граненые стеклянные булыжники на шее, декольте, обнажающее два рулона пожелтевшей папиросной бумаги, блестящие тяжелые ткани, расписанные ядерными розами ногти, густой макияж, немилосердно подтекающий от взволнованного пота. И в течение всего чаепития им не терпелось хотя бы сорвать с головы эти нелепые платки. 

– Будет тебе алма, будет тебе хурьма... Будет тебе какаво с чаем! – горько усмехнулась Сахарназ по дороге в гостиницу.

К моему удивлению, никто не укорил Нурию в этой авантюре, не попрекнул деньгами. Просто они поняли: даже если бы там были холостые мужчины, все равно, пользуясь термином Раисы Захаровны, барьер был непреодолим. Никогда они, потомки крестьян, в поте лица и мозолях добывающие хлеб свой, не были бы ровней этим аристократкам –  байбикям.

Тыква никогда не была каретой, а у несчастной судомойки не могло быть нежных рук и тонких ненатруженных ножек принцессы. Не будь революции, байбики продолжали бы предаваться праздности в усадьбах Казанской, Нижегородской и Уфимской губерний или в крымском Бахчисарае, а они пахали бы в полях, не имея права на высшее образование, наследство или хотя бы достаточное разводное пособие, если бы их мужьям вздумалось трижды произнести «талак». В конце концов, в сравнении с теми, кем они были бы при прежнем порядке – рабынями деспотичных отцов и мужей, товаром, покупаемым за калым, – они многого добились: в одиночку устроили дом свой, воспитали-таки хороших детей безо всякого ремня. 

Бывшие невесты провели последний день путешествия с пользой для оставленного в Москве хозяйства. Тут уж Нурия включила все свои профессиональные навыки, и они вернулись на паром увешанные пакетами с детской одеждой и скандинавской семгой, никак не обиженные в цене. Совместных посиделок после ужина не было. Они скинули душные, тугие наряды и оделись в мягкое, домашнее. Зульфия сунула подальше в сумку свои тяжелые ледяные уборы, Зухра натянула шерстяную водолазку, Юлдуз сняла ненавистный зубной протез, Рамиля спрятала выручку с алтайских трав. Они снова стали диспетчером, медсестрой, адвокатом, продавщицей, воспитательницей, предпринимателем, учительницей, певицей, бухгалтером, то есть женщинами разного положения и достатка, никакого общего сокровенного желания у них больше не было.

Мне хотелось их как-то утешить, хотя бы спеть им на прощание: «Весна приходит и уходит, такова жизнь – уфтанма, уфтанма, уфтанма», но мое татарское произношение ужасно, да и голоса у меня нет.Ɔ.