Завершившиеся выборы актуализировали весьма неприятную констатацию: «Москва не Россия». И наоборот.

Многие эксперты, впрочем, продолжают видеть объединяющие векторы в низкой явке и — пусть на сей раз не безоговорочной, но вполне убедительной — победе партии власти. Хотя о явке стоит говорить с известной натяжкой: в Москве власти ее старательно «сушили», в провинции, напротив, надували. Победа «Единой России», включающая губернаторские, скромные и не очень, триумфы, — очевиднее, но, как всегда, присутствуют полутона и нюансы.

Безусловно, общей для страны (хотя для столицы все менее актуальной) остается сложившаяся в нулевые партийная система — в привычном парламентском варианте. Однако сигнал о том, что этот политический ресурс почти исчерпан, прозвучал на сентябрьских выборах достаточно внятно.

Да, «Единая Россия», так или иначе, практически везде выступает и надежным инструментом власти, и организатором необходимых власти мероприятий (тех же выборов). Значение ЕР в качестве универсального социального лифта даже возросло в отсутствие других возможных альтернатив. Однако ее роль как самостоятельного коллективного идеолога и стратега в последнее время почти повсеместно сходит на нет. Когда в каком-то регионе говорят о победе «Единой России», меньше всего имеют в виду обезличенный партийный бренд: речь идет, как правило, о сохранении властных полномочий определенной командой с набором конкретных имен, постов и механизмов.

Полоса отчуждения между столицей и провинцией проходит в ключевом для политики явлении — конкуренции

Ситуация с «оппозицией» еще печальней. За ней к 2017 году закрепился очевидный функционал — работать спарринг-партнером у партии власти (не случайно термин вошел в официальный практически оборот). В свое время я почти всерьез предлагал КПРФ, ЛДПР и СР отказаться от прежних имен и назваться «малой “Единой Россией”», «белой “Единой Россией”» и пр. Инициатива стилистически устарела, поскольку парламентская оппозиция ныне получает бонусы именно за то, что она — не «Единая Россия». Причем не от избирателя, а от самой — в том же широком значении — «Единой России». Разумеется, везде есть региональная и, что принципиальнее, личностная феноменологии, способные повлиять на какие-то не самые определяющие параметры. Но, увы, не на сложившийся политический расклад.

Скажем, у нас в Саратовской области на губернаторских (да и областных думских) выборах власть обеспечила «оппозиции» режим максимального благоприятствования, буквально носила на руках и в зубах. Помогала в регистрации, с прохождением муниципального фильтра, а потом и вовсе беспрецедентно открыла условным конкурентам несколько одномандатных округов, отозвав кандидатов-единороссов. Понятно, что делалось это для соблюдения юридических приличий и витринных иллюзий, но в этическом плане случился полноценный акт политической благотворительности. Правила игры предполагают некий набор обязательных телодвижений (сейчас КПРФ грозится не признавать итогов выборов), но, конечно, это чистый ритуал, не требующий продолжения — от таких щедрых подарков (семь или восемь мандатов в региональном собрании на «оппозицию») отказываться глупо. Да еще когда все про себя понимаешь.

Довольно уродливая метаморфоза, конечно.

Для либеральной и несистемной оппозиции будущее во многом будет определять внезапно обнаружившийся сюжет противостояния Дмитрия Гудкова и Алексея Навального

Теперь о явке. Механически равнять рекордно низкую московскую муниципальную явку с региональной, довольно разнообразной (чем дальше к югу, тем она была выше, и всегда особая статья — национальные республики) — арифметика легкомысленная. Другое дело — соотнести активность/пассивность избирателей с уровнем выборов. И если мы отдельно рассмотрим субъекты, где выбирали губернаторов (казалось бы, самое принципиальное для региона дело, и почти повсеместно всенародно-губернаторские проходили после многолетнего перерыва, что должно было добавить кампаниям дополнительных эмоций и напряжения), выводы будут и впрямь неутешительными. Возвращение выборов глав регионов общей рутинной повестки, получается, не поменяло. Все та же, по народному ощущению, полувиртуальная игра подтверждения легитимности. Может, излишняя, но «так надо».

Между тем полоса отчуждения между столицей и провинцией проходит в ключевом для политики явлении — конкуренции.

Конкуренция между политическими силами и, что, пожалуй, принципиальнее, социальными стратами и мировоззрениями (разные взгляды на урбанистические концепции в столице — только частный случай), безусловно, была на муниципальных выборах в Москве. В регионах относительно давно (несколько последних электоральных циклов) проходят не столько выборы, сколько ролевая игра под аналогичным названием, в условия и правила которой такое явление, как конкуренция, просто не вписывается. Разве что отдельными и редкими фрагментами.

Главное техзадание президентской кампании — возвращение Москвы в Россию. На разные сценарии — столичный и провинциальный — просто не осталось времени

В Москве результаты муниципальных выборов весьма близки к реальности, в том числе реальности административного ресурса и информационной блокады дня голосования. Естественно, после 10 сентября легче рисовать дорожную карту близкого политического будущего: очевидно, что для либеральной и несистемной оппозиции его во многом будет определять внезапно обнаружившийся сюжет противостояния Дмитрия Гудкова и Алексея Навального (кстати, конфузливо отмалчивающегося на эту тему). Однако этот многообещающий кейс опять чисто столичное явление, поскольку в регионы Гудков пойдет не скоро, если вообще пойдет.

На подобном фоне проблема региональных выборов даже не в том, что итоговые цифры, скажем так, далеко не всегда соответствуют реальным политическим предпочтениям, а в том, что истинные данные никому — ни узкому кругу экспертов, ни даже власти — в подобных обстоятельствах просто неизвестны. А это уже по-настоящему опасно, и прежде всего для власти: нельзя бесконечно строить виртуальные сущности без опоры на реальность, ресурс подобных ритуалов всегда ограничен.

Раньше выборы, непосредственно предшествующие президентским, называли «репетицией». Сегодня ничего подобного не говорится, и вряд ли будет сказано, да и в предшествующее единому дню голосования время никто об этом не рассуждал: неглупые люди понимали, насколько двусмысленными могут оказаться победы и знаковыми — нюансы и побочные следствия.

Ну и действительно, что можно было отрепетировать? Низкую, причем исключительно по рукотворным причинам, явку? Логистику перевода действующего губернатора во всенародно избранные? Сам принцип ролевой игры между властью и «оппозицией»? Президентские выборы — товар штучный, штамповки и серийности не терпит.

Надо полагать, стратегическая модель и технологическая начинка главных выборов 2018 года будет построена во многом на характере и свойствах сегодняшних кампаний. Концепцию придется менять на ходу, преодолевая нешуточную инерционность когда-то запущенных механизмов, но, пожалуй, главное техзадание президентской кампании — возвращение Москвы в Россию. Это не пафосный лозунг, а необходимая технология. На разные сценарии — столичный и провинциальный — просто не осталось времени.