Иллюстрация: Getty Images
Иллюстрация: Getty Images

В июне снова пошел снег. Надо было валить.

Жена дала сумку хлеба в дорогу, Марат сел в поезд, положил под голову батон и забыл ее лицо. Ехал ночь, и ночь, и ночь, из полярного дня в обычный, и не спал ни минуты: шумело. Позади ничего, ни работы, ничего, а в Москве земляк держал обувной, обещал устроить-роить-роить.

— Москва, — сказал Марат.

— Гыр-гыр-гыр, — сказала Москва, — хыр-хыр-хыр.

Работа была — раздавать бумажки. Новые сапоги, скидки на сапоги. Новые сапоги, скидки.

Вечерами, обалдев от бесконечности, Марат катался по кольцевой. «Курская» — двери закрываются — «Курская» — двери закрываются — чудо.

—Шын-шын-шын, — пела ночь, — фын-фын-фын.

Один храпел, другой пердел, третий плакал: в горах, под самым солнышком, умерла его мать, он плакал и слал деньги теперь уже в никуда, по привычке

Марату было ничего, тепло. С первых денег взял желтые шорты, футболку, сигареты подороже. Новые сапоги, скидки на сапоги. Новые сапоги, скидки.

Спать он так и не научился снова. Соседи мучили Марата. Один храпел, другой пердел, третий плакал: в горах, под самым солнышком, умерла его мать, он плакал и слал деньги теперь уже в никуда, по привычке.

—Э! — сказал Марат однажды ночью.

— Чего?

— Не чегокай.

На излете лета в общагу привели негра. Сунул руку, сказал:

— Тарам.

И — раскладушку в проход.

Тоже устроился раздавать. Подпрыгивал и пел:

сезонны
сезонны
сезонны воу-зонны
покупай!
(ага)
покупай!
(ага!)
сезонны
сезонны
сезонны-воу-зонны
ликвидат
ликвидат
ликви-дидли-дидли-дат

Осень прошла, как осень. Первому снегу Марат усмехнулся как родному, а Тарам замерзал и пел всё громче:

расса
пара-дири-дари
дажа
распродажа
рассы-пара-дажа
сапо
тапо
сапотапоги
воу-сапотапоги

Ночи были всё знакомей, ледяней, но Марат не спал. Один храпел, другой пердел, третий больше не плакал, но принялся, сука, шуршать. И Тарам поддакивал:

рассы-калы-раскладушка
расссы-йоу-ка-ладушка
йоу рас
йоу ка
йоу тири-пири-дири-мири-ка

Он тоже разучился спать.

Марат полюбил, что в городе много стекла и зеркал. Смотришь — а там лицо: круг, и в нем два круга, и в кругах по кругу, и в кругах по кругу.

В общаге тоже было зеркало, и Марат видел себя детально: голова как валун, глаза как бесцветный полярный лишайник, который за тысячу лет вырастает на сантиметр.

Под Новый год обувной разорился. Хлопнули по плечу, выдали последнюю зарплату: кроссовки, коробку подметок, клей и четыре шила

Вечерами варили пельмени, смотрели ящик на общей кухне. Показывали опять какой-то ад с разорванными ртами, Тарам рассмеялся и ткнул в экран:

— Дом!

У него было немыслимое лицо.

Под Новый год обувной разорился. Хлопнули по плечу, выдали последнюю зарплату: кроссовки, коробку подметок, клей и четыре шила.

А в общем в магазинах было людно.

сезонны
сезонны
сезонны воу-зонны
покупай!
(ага)
покупай!
(ага!)

Марат подумал, что купить, и купил батон, а на батон икру: красиво. Город разъехался, Марат остался. На звонки не отвечал, и из дома звонить перестали.

Вышел в центр посмотреть салют. Но было перекрыто, перепутано, никто не знал ни пути, ни обхода, и как-то мимо всех Марат пришел в безымянный тупик под звездами.

—Ты-ты-ты, — шептала ночь, — чи-чи-чи.

Однажды богатая телка взяла из жалости все его бумажки — на пальце камешки блеснули — и в ухе камешки — и стало ясно, что можно — и стало — и стало ясно — и вот такие были звезды.

Вот такие:

***

Вернулся в общагу. Лег. Тарам тоже уже лежал во тьме и бормотал, как прежде:

йоу рас
йоу ка
йоу тири-пири-дири-мири-ка

Взял сапожное шило, воткнул ему в горло, заснул.

Спал крепко.

Проснулся рано.

Вышел в Москву.

Она молчала.

Рассказ впервые опубликован в десятом номере журнале «Октябрь» за 2017 год.