Лев Данилкин. Ленин: Пантократор солнечных пылинок. «Молодая гвардия», 2017

О том, что Льву Данилкину удалось не столько даже оживить, но во многом перезагрузить образ В. И. Ленина — как будто и не было десятилетий ленинистики, по большей части предвзятой и парадоксальным образом обезличенной, — сказано уже немало. Однако, помимо жизнеописания per se, эту книгу можно рассматривать как биографию мысли, историю трансформации идей самого автора, задокументированное свидетельство его внутренней свободы, психологической раскрепощенности – что превращает чтение этого восьмисотстраничного пряника не просто, скажем так, в познавательное путешествие, а в своего рода захватывающий разговор на троих: Ленин, Данилкин и лично вы, дорогой читатель.

Сам по себе данилкинский текст — при том что говорится в нем о человеке, изменившем историю страны, в которой мы с вами теперь живем, — вроде как не имеет национальности. «Пантократора солнечных пылинок» довольно легко представить изначально написанным на английском, итальянском, да каком угодно языке — и в корне ничего не поменяется. Лев Данилкин просто рассказывает историю, не подмешивая к ней ни древнерусской тоски, ни притянутых параллелей, ни отягощенных философским нарциссизмом дум о судьбах родины, а разговаривая с читателем на языке приложений для айфона: все прозрачно и просто, красиво по исполнению и понятно, в общем, даже идиоту. Также в данилкинском «Ленине» напрочь отсутствует спекулятивность. Попытки надавить на читателя, педалировать те или иные темы сведены даже не к минимуму — к нулю. Никто не тычет вас носом в ваше несовершенство, покорность и завядшие отростки морали. Никто не пытается напугать актуальными рифмами.

Данилкин — писатель веселый, но не легкомысленный, стилист изящный, но не натужный. Он любознателен до гиковства, при этом ни разу не зануден. На написание книги у него ушло пять лет, но все эти годы труда не давят на читателя тяжким грузом, напротив, есть ощущение, что книжка будто бы писалась сама: все внятно, органично, хорошо ритмизовано, без швов, без провисов; во всем сквозит какая-то чуть ли не тарантиновская лихость и легкость. Если приглядеться еще внимательнее, эта книга об отце русской революции сама по себе есть некий идеальный продукт условной революции: она написана для «нового человека». Или зайдем с другого бока: добравшись до конца, читатель в каком-то смысле становится новым человеком – для того чтобы прочитать «Пантократора» (и в этом едва ли не главное достоинство книги), вам, тебе, мне неминуемо придется измениться; не просто хорошенько протереть, но поменять оптику.

Погружаясь в эту книгу, где изображение главного героя неизбежно проецируется на фигуру автора, в какой-то момент ловишь себя на довольно забавном переживании: не то чтобы начинаешь видеть в центральном персонаже в том числе собственное отражение, нет; скорее неочевидным образом узнаешь о самом себе совершенно новую, подчас непрезентабельную, подчас же просто неожиданную правду.

Саша Филипенко. Красный Крест. «Время», 2017

В довольно короткий — чуть больше двухсот страниц – полудокументальный роман Саши Филипенко «Красный Крест» уместилось примерно все, что необходимо знать об истории СССР людям, вешающим на свои по большей части иностранные авто наклейки с надписью «Можем повторить». Проблема здесь только одна: правда интересует их меньше всего на свете, и что именно они собираются повторить — заставить страдать своих близких, завалить половину континента трупами преимущественно невинных людей (по-настоящему виновные, как правило, остаются в живых, если только не выпускают себе мозги под Вагнера в каком-нибудь зассанном бункере), — неясно, скорее всего, даже им самим. Тем же, кто способен хоть что-то из подобного рода литературы вынести, правда в том или ином виде все же известна, выводы сделаны, и особых иллюзий по поводу коллективного прошлого они не питают.

Дмитрий Глуховский. Текст. АСТ, 2017

«На земле жизнь так организована, чтобы все люди непременно в ад попадали. Особенно в России». Как и «Красный Крест» Саши Филипенко, новый роман Дмитрия Глуховского — о несправедливости. Точнее, об отсутствии справедливости и логики жизни как таковой. И о пресловутом «совке», который из людей не вытравить (впрочем, никто особо и не пытался, а людей в общей массе все вроде как устраивает). В широком смысле «Текст» — о жизни страны советской в начале XXI века. Именно советской, потому что, несмотря на все айфоны, мессенджеры и прочие эмодзи, не изменилось, судя по нарисованной автором картинке, ровным счетом ничего. Роман добротный, литературный, старательный. Написан великим и могучим русским языком, то здесь, то там сбрызнутым эссенцией толкового словаря Даля. Проза мужская, одна штука. Свинтить крышку, выпить залпом.

Дмитрий Быков. Июнь. «Редакция Елены Шубиной», 2017

«Июнь» Дмитрия Быкова — три блестяще стилизованные под нежную советскую беллетристику и практически ничем не связанные между собой истории, вписанные в общую картину предвоенного времени. Иллюзорное благополучие и парадоксальным образом нарастающее чувство тревоги, ожидание мощнейшего электрического разряда, затаившегося в летнем воздухе. В этом смысле чтение «Июня» — удовольствие (если это слово здесь вообще уместно) скорее садомазохистское. Однако еще одна правда романа заключается в убежденности автора, что литература способна творить, нет, не чудеса — слишком легкомысленное слово, — не магию, но в каком-то смысле судьбу, начиная с судьбы автора и заканчивая судьбой целого народа. И если читать «Июнь» как роман-предостережение или, в еще более широком смысле, как роман-громоотвод, то очищение — не столько через страдание, сколько через чистый страх — обеспечено.Ɔ.