Денис Ковалевич: Предприниматель — это человек, который отвечает на вопрос «что делать»

Ɔ. Мы общаемся с вами на площадке одной из ваших компаний, непосредственно на производстве. И вокруг нас все эти установки, которые появились благодаря таланту инженеров. И у меня вопрос: какой он — сегодняшний инженер?

Я думаю, большинство людей считают, что инженер — это гений, призванный изобрести одну уникальную вещь, которая будет лучшая в мире. Такое представление об инженере имеет длинную историю и своих героев, таких как, например, Леонардо да Винчи. Для меня как для предпринимателя ключевая роль инженера в том, чтобы создавать все более и более экономные технологии и решения, ежедневно снижая объем потребляемых в технологических процессах ресурсов, затрачиваемого времени и, значит, удешевляя продукт. Я недавно схлестнулся на этом вопросе со школьными педагогами — это случилось, скорее всего, потому, что любой учитель мечтает выпустить нобелевского лауреата. А не того, кто будет кропотливо работать над производительностью труда. В этом смысле для меня инженер — это тот, кто работает у Форда.

Ɔ. И придумывает конвейер.

И придумывает, как сделать автомобиль за 300 долларов, в то время как на рынке в начале 20-го века есть машины только за 3000 и в количестве несколько тысяч штук в год. На третий год после пуска конвейера Форд произвел миллион машин. И мы с вами имеем возможность покупать машину только потому, что Форд сделал эту предпринимательскую революцию в технологии автомобилестроения.

Ɔ. То есть нужен человек, который должен совмещать умение конструировать с экономическим знанием.

В 19-м веке инженеры в России гораздо лучше понимали то, что я сейчас говорю, чем сегодняшние инженеры, сформированные в советской системе. Потому что инженеры тогда работали в партнерстве с предпринимателями. Вместе они построили промышленность дореволюционной России — одну из наиболее развитых в мире на тот момент. А затем это партнерство распалось.

Я семь лет посвятил работе в госкорпорации «Росатом», в институтах которой работает больше 20 тысяч человек. Это ученые и инженеры, которые умеют очень хорошо делать уникальные вещи, но которым чрезвычайно сложно даются задачи удешевления продукта и повышения производительности труда.

Ɔ. Вообще на мировом рынке говорят: хочешь получить уникальную вещь — обратись к русским, хочешь получить много одинаковых вещей — обратись к кому угодно, только не к русским. Что такое в вашем понимании предпринимательство в России?

Мои родители — это исходно два физика-атомщика, которые в начале 90-х годов ушли в предпринимательство.

Ɔ. И у меня. Физики-математики. Мама теперь в банковской сфере, папа был предпринимателем. И когда папа ушел в предпринимательство, бывшие коллеги по НИИ говорили...

Коммерс, торгаш.

Ɔ. Торгаш, да.

Такое отношение к предпринимательству — это стандарт общества, в котором мы сейчас живем. Но одновременно существует совсем другое отношение, потому что все мы знаем Генри Форда, Стива Джобса, Илона Маска. И даже те, кто критикуют предпринимателей, называя их «коммерс» и «торгаш», к этим людям относятся с уважением. В этом смысле общество живет в состоянии непрекращающейся шизофрении.

Ɔ. Однако замечу, что спустя четверть века многие физики возвращаются к науке.

Да, но в основном уже в другой роли. Мои родители вернулись в технологическую деятельность, но уже в предпринимательской позиции. На мой взгляд, мы сегодня только-только начинаем видеть ростки того, что вообще-то называется технологическим бизнесом. После разрыва плановых производственных цепочек СССР первая волна предпринимателей собирала их заново, они за счет посредническо-восстановительного типа предпринимательства становились владельцами предприятий, формировали крупные индустриальные конгломераты. И только последние годы стали появляться новые технологические компании, которые зарабатывают не на старых активах, а на том, что делают свой продукт или услугу быстрее и лучше, чем кто-либо в стране или в мире. Вот мы здесь, в «Техноспарке», пробуем такую операцию осуществить с самим процессом создания стартапов. Мы пытаемся строить стартапы дешевле и быстрее, чем кто-либо другой.

Ɔ. Вы фактически акселератор?

Нет, мы — бизнес по строительству бизнесов. Мы — это партнерство между группой частных предпринимателей, одним из которых я являюсь, и Фондом инфраструктурных и образовательных программ (входит в Группу «РОСНАНО»). В «Техноспарке» ответственность за бизнес лежит на частных партнерах. Сейчас вы находитесь на территории частного предпринимательства. И здесь около 100 компаний, созданных с нуля за последние 4 года. То есть в год мы начинаем строить 20–25 новых компаний.

Ɔ. По какому принципу вы их открываете?

Пять лет назад здесь было поле одуванчиков. Мы его начали обустраивать с нуля. Первые год-полтора существенную часть новых компаний — процентов 30–40 — мы создавали вместе с троицкими предпринимателями, которые когда-то были инженерами и учеными в наших институтах. Условно, назовем это спин-оффы из НИИ. К концу четвертого года работы процент таких компаний в нашем портфеле снизился примерно до 10%.

Ɔ. То есть это были инженеры, которые уже начали коммерциализировать свой продукт.

Да. Например, наш партнер на рынке медицинских и индустриальных лазеров — Троицкая компания «Оптосистемы», созданная Сергеем Вартапетовым — одним из лучших лазерщиков страны. Когда мы начали с ней партнерство, она уже поставляла 50% офтальмологических лазеров в российские клиники. Вместе мы сделали фемтосекундный лазер нового поколения, который позволяет делать операцию глаза без повреждений внешних слоев роговицы. Такая технология есть только у двух-трех компаний в мире.

Ɔ. И вот тут возникает вопрос. Как ученый, разработчик становится предпринимателем. Что с ним происходит в этот момент?

Происходят минимум две вещи. Первое — он отчуждает от себя то, что он разработал, технологию, передает это в компанию и перестает относиться к этой технологии как к своей. Конкретная технология — это всегда сменный элемент внутри бизнеса. Второе — это переход от желания сделать что-то уникальное к тому, что твоя разработка станет приносить прибыль, только если ты будешь непрерывно повышать производительность труда, то есть снижать себестоимость этого продукта.

Ɔ. Этому можно научиться?

Вопрос на философском языке звучит так: может ли кто-то передать кому-либо иную, чем у него уже сложилась, картину мира?

Ɔ. Когда мы с вами смотрим фильм, мы так или иначе принимаем режиссерскую картину мира.

Это правда. Кстати, вклад Голливуда в становление предпринимательства в США как признаваемого вида деятельности с презумпцией, что предприниматель — ключевой движок экономики — гигантский. У нас же в стране консенсус пока в обратном: любой предприниматель, особенно работающий в партнерстве с государственными компаниями или институтами, — это потенциальный подозреваемый.

Ɔ. То есть процесс изменения общественного мнения рукотворный. Называется пропаганда?

На мой взгляд, смыслы и картины мира гораздо лучше передаются через семьи. Например, если бы миллион человек в нашей стране за прошлый век оставили своим потомкам предпринимательские капиталы, семейные бизнесы или просто опыт такой работы, то и отношение к вкладу предпринимателей в национальное благосостояние было бы совершенно другим.

Ɔ. У нас вроде есть бизнесы в стране — может, вопрос с преемственностью в них сложный, но так или иначе он на повестке.

Это в большинстве своем пока структуры, неотделимые от своих создателей — они предельно завязаны на них. Те, кто пытаются сделать из этих структур настоящие компании, то есть бизнесы, способные работать без своих основателей, сталкиваются с гигантскими проблемами. Плюс в большинстве компаний настолько устаревшие технологии, что дешевле построить новое, чем модернизировать старое. Знаете, как говорит один мой старший друг, укол в протез не поможет.

Ɔ. Каким образом формировались другие стартапы «Техноспарка»?

Вторая треть компаний — это копирование. Я не знаю, как вы, а я считаю, что умение копировать — это одно из самых высочайших умений из всех, которые только могут быть.

Ɔ. Воруй как художник.

Главное — не чтобы идея была «своя», а чтобы она была уместна. Вопрос «чья она?» для предпринимателя никакого значения не имеет. Вот, например, мы запустили компанию по логистическим роботам в 2014 году, после того как увидели, что этот рынок начинает раскрываться. Мы увидели, что компанию, которая разрабатывала и начала производить подобных роботов, купил «Амазон» почти за 800 миллионов долларов.

Ɔ. И у них роботы небольшой грузоподъемности.

Да. В нашей компании разрабатываются две линейки роботов. Одна — тяжелые, которые держат полторы тонны, — их поставки начнутся уже через год. А вторая до 300 кг. Ситуация состоит в том, что сегодня и «Амазон», и другие ретейлеры теряют миллиарды долларов в год на хранении товаров. Единственный способ сократить эти потери — перестроить склады, поставив на них роботов. Мы основали эту компанию, потому что точно поняли, что в мире существует по крайней мере 5, 6, может быть, 10 мест для таких бизнесов. И начали делать компанию по разработке и производству роботов с нуля.

Ɔ. Есть ли смысл делать с нуля? Вы не смотрели, что уже существует на рынке?

С нуля, это значит — с решения, что компания будет делать такого логистического робота, который может достичь относительно низкой себестоимости и которого можно производить в количестве десятки тысяч штук в год и больше. Потому что, если ты делаешь робота, которого можно производить в количестве 1000 в год, он никому не нужен. И еще робот должен быть сконструирован так, чтобы его части можно было производить на действующих в России и в мире производственных мощностях. Иначе понадобятся дополнительные инвестиции в производственные активы и продукт опять станет слишком дорогим. Плюс у нас есть отдельная компания, которая занимается интеграцией разных роботов в складские решения.

Ɔ. Должна быть и третья часть. У вас должен быть инжиниринг, сервис по всему миру?

100 процентов. Но в предпринимательстве важно не только что-то не упустить, но и не начать слишком рано. Сейчас инжиниринг и сервис — это ответственность компании, которая занимается складскими решениями. Как только ситуация созреет, мы выделим обслуживание и сервис роботов в отдельный вид бизнеса.

Ɔ. Что же тогда представляют собой последний тип компаний в «Техноспарке»?

Последние 30% — это наши собственные смелые гипотезы о том, какие технологические бизнесы имеет смысл строить.

Ɔ. Каким образом вы определили сферы внимания? Откуда у вас появляется гипотеза о востребованных бизнесах в будущем?

В генерации гипотез никакой проблемы нет — у всех, кто что-то делает, идей о новых бизнесах всегда с избытком. Сложность в том чтобы вовремя их реализовать. Английский экономист Уильям Джевонс 140 лет назад написал, что предприниматель осуществляет un-investment, то есть по-русски разинвестирование. И он также говорил, что у каждого предпринимателя есть лимит времени на это самое разинвестирование. Либо ты успел реализовать шанс — за ограниченное время и с использованием ограниченного объема капитала, — либо не успел. Предприниматель — это тот, кто своим трудом отвечает на вопрос, что сегодня экономически осмысленно, уместно делать. В каком-то смысле именно за ответ на этот вопрос платят крупные и средние технологические корпорации, когда покупают молодые стартапы. Кстати, в 2017 году впервые доля покупок молодых технологических стартапов в глобальном объеме сделок по слияниям и поглощениям превысила 50%. Еще в 2012 году их было 25%. А в 90-х годах были единицы процентов.

Ɔ. С чем это связано?

Грубо говоря, предпринимательство разделилось на две части — на работу по выращиванию компаний с нуля до момента их объективной готовности к продаже и на работу по росту и «эксплуатации» уже созданных компаний. Сегодня приличные глобальные компании предпочитают не нанимать нового вице-президента и не создавать внутри себя новое подразделение, чтобы начать новое направление. Они дают команду своему корпоративному венчурному фонду начать покупать на таком-то рынке такое-то количество стартапов в год.

Ɔ. Насколько Россия вписывается в мировую статистику?

Доля России в этом разделе мировой статистики пока почти незаметна. За предыдущие три года, с 2014-го по 2016-й, вся сеть нанотехнологических центров, одним из которых является «Техноспарк», продала около 30 компаний — молодых стартапов. При этом мы занимаемся только хард-вейром – это понятно из нашего статуса «нанотехнологического центра». Если мы и занимаемся софтом, то только интегрированным в «железо». И эти 30 компаний за три года — это почти 75% всего российского рынка продаж стартапов в material-based-индустриях. Еще примерно столько же было продано айтишных стартапов.

Ɔ. Однако движение идет. Это постановление правительства открыть венчурные корпоративные фонды так подействовало?

Пока еще не подействовало, но, надеюсь, это случится. Сейчас у нас три типа покупателей. Первый — это российские private equity фонды, вкладывающие инвестиции в масштабирование бизнеса созданных нами стартапов. Второй — иностранные компании, локализующиеся на российском рынке, для которых такая практика уже часть их деловой культуры. И третий тип — предприниматели, с которыми мы когда-то создали совместные компании и которые выкупают нашу долю.

Ɔ. Какие у вас здесь еще есть яркие проекты?

Позади вас работают установки, в которых растут искусственные алмазы.  Эти установки не только одни из самых качественных в мире, но и одни из самых быстрых и дешевых — в силу наших и партнеров вложений в повышение производительности и скорости их работы.

Ɔ. Где используется искусственные алмазы?

Например, в специальной оптике. Там, где стекла не выдерживают мощности, например, лазерного излучения, и нужно менять стекло на более прочный материал. Материал, который можно сделать прозрачным, — это алмаз. На выходе из установки он черного цвета, а отполированный с точностью до 2 нанометров шероховатости становится прозрачным. Такой промышленный продукт. Другой пример — наша компания, выпускающая системы накопления и хранения электроэнергии.

Ɔ. В сфере альтернативной энергетики?

Пока российский рынок интегрированной в поверхности фотовольтаики отстает от темпов развития систем накопления, но в итоге да, будет фотовольтаическая крыша, фасад, окно, которые днем собирают солнечную энергию, батарея запасает ее, а по вечерам выдает и включает вашу стиральную машину в автоматическом режиме.

Ɔ. У вас большой разброс направлений деятельности.

Да. Мы также строим, например, группу компаний в области генетики. Генетика в мировой медицине сегодня — это, в первую очередь, уточнение плана лечения. Стандартная диагностика говорит пациенту: а) что у него рак; б) называет конкретный орган. И все. Но ведь за этим диагнозом стоят десятки разных типов заболеваний под общим именем «рак», и при этом уже существуют сотни лекарств, которые способны побороть его — но не любой, а конкретный вид рака. Во всем мире генетические контрактные компании получают от врачей результаты обследования на традиционном медицинском оборудовании и образец ДНК пациента, а обратно отдают его расшифровку. И врач на основании этого подбирает конкретный препарат, который подействует.

Ɔ. Насколько такое взаимодействие интегрировано в систему здравоохранения?

Почти никак. Это же существенная смена структуры разделения труда на медицинском рынке плюс переподготовка врачей. Немногие врачи сегодня умеют работать с информацией, которую могут получить от генетиков.

Ɔ. Кто должен настраивать звенья? Что может и должен сделать такой структурный игрок, как государство?

Мой ответ покажется вам банальным. Главное — не мешать развитию генетики и работе генетиков с медиками.

Ɔ. Простите, но мне кажется, что неправильно вставать в такую позицию. Государство все-таки должно выполнить свою часть работы: настроить инфраструктуру, убрать цепочки посредников, устранить несуразность и вольные трактовки законов. Вам так не кажется?

Да, вы правы, конечно. И в переподготовке персонала тоже может поучаствовать.

Ɔ. Вы и Фонд инфраструктурных и образовательных программ как-то влияете на обучение в школах? Чтобы оттуда выходили специалисты под новые технологии?

Вы очень точно задали вопрос, потому что мы работаем в первую очередь с школьниками, а не со студентами. Поскольку строительство любой новой компании в наших сферах занимает 10–15 лет — это наш операционный горизонт планирования, — то вопрос, кто через 10–15 лет будет здесь работать, для нас является также очень конкретным. Это те ребята, что сейчас учатся в пятом-восьмом классе школы.

Ɔ. Каким образом вы с ними взаимодействуете?

Мы не Министерство образования и не можем менять систему. Мы достраиваем рядом со школами блок дополнительной подготовки. Через наши площадки здесь и центре города проходят две тысячи детей каждый год. Экскурсии, мастер-классы, вовлекающие шоу, летние школы, даже проектная работа.

Ɔ. Чему учите?

Конечно, знакомим детей с технологиями, которыми сами занимаемся. Но главное, мы пробуем передать школьникам «чувство труда» — умение трудиться с высокой производительностью каждый день. К сожалению, уровень девальвации отношения к долгому и повторяемому труду катастрофический. Это более масштабная проблема, чем поиск рынков, капитала или чего-то еще. Мы учим школьников доводить начатое дело до конца, прививаем навыки экономии ресурсов.

Ɔ. России в целом имеет смысл концентрироваться на чем-то конкретном или нужно идти во все области сразу?

Это краеугольный вопрос. Моя точка зрения как предпринимателя — максимальная специализация. Делать имеет смысл только то, что ты — хотя бы потенциально — сможешь делать более экономно и производительно, чем другие.

Ɔ. Например?

Во всех направлениях, которыми занимается «Техноспарк», мы видим такую возможность — кратного увеличения производительности и за счет раскрытия новых рынков. Старые отрасли не помогут экономике страны вырасти, нужны новые. Я думаю, есть шанс, что спустя 100 лет после революции экономика нашей страны восстановит свое движение в сторону работы на глобальных рынках, а не скатится в очередную автаркию. А технологические предприниматели своими действиями «выберут» эти самые новые индустрии — в этом их главная роль в экономике, на мой взгляд. Понимаете, я смогу заработать только если правильно отвечу на вопрос «что делать?». Это моя функция как предпринимателя и одновременно моя мотивация.Ɔ.