Российский инвестор Дмитрий Пимкин: Обычно не все идет по плану

Ɔ. В чем вы талантливы?

Я хорошо умею конфликтовать. Многие люди хотят быть хорошими для всех, добрыми и ласковыми. Но в нашем деле это не всегда получается.

Ɔ. Что такое «конфликт» в вашем понимании?

Сложные переговоры — давайте так назовем. Не проведешь их на начальной стадии, не зафиксируешь все договоренности на бумаге — будешь иметь проблемы на стадии реализации проекта и на стадии выхода. Когда человеку дают деньги, он готов пойти на какие-то уступки. Когда приходится отдавать, уступки делать не очень хочется. На стадии реализации, если все идет не по плану, тоже приходится вмешиваться. А обычно все идет не совсем по плану.

Ɔ. Неужели хоть у кого-то план срабатывает?

Практически никогда. Тем не менее мы не перестаем планировать.

Ɔ. Сколько мест за столом акционеров компании имеет инвестор такого уровня, как вы?

Это зависит от проекта. Обычно из семи мест мы брали три или из пяти — два. Наш голос всегда блокирующий. И обычно в портфельных компаниях представитель Роснано является председателем совета директоров или заместителем председателя совета директоров. Мы решаем стратегические вопросы, но практически не имеем голоса в вопросах выбора контрагентов в рамках операционной деятельности.

Ɔ. О чем невозможно договориться?

Сложно договариваться о гарантиях при выходе из проекта. Можно гарантировать, что мы видели и утверждали все бюджеты, есть титул на инвестицию, но гарантировать, что менеджмент там ничего не подкорректировал, мы не можем. А покупатель всегда хочет гарантии. И тут как раз начинаются эти самые сложные переговоры с длительным поиском компромиссов.

Ɔ. Чему вас научили 15 лет работы в инвестициях?

Подели оценку рынка, которую дает тебе менеджмент, как минимум на четыре. И когда существующая пять-семь лет компания показывает в своем бизнес-плане, что за ближайшие два года она вырастет в три раза, — не верь.

Ɔ. Какой рост показывают компании на этом этапе развития?

Когда они вырастают до компании с оборотом в несколько миллиардов рублей, бизнес растет на 16–20 процентов в год. По сути получается удвоение компании за четыре года. Но если компания развивается такими темпами, иногда мы пытаемся ее приостановить.

Ɔ. Почему?

За счет оборотных средств, за счет чистой прибыли так быстро расти практически невозможно, если только у вас не продажа наркотиков или оружия. Значит, компания растет в основном за счет кредитов. И когда соотношение  долг/EBITDA оказывается в районе трех-четырех, мы понимаем, что одна маленькая осечка — и все рассыплется как карточный домик.

На сотни тысяч процентов за несколько лет могут вырасти стартапы, но это другой тип инвестирования. А мы стараемся следить за тем, чтобы рост портфельных компаний на стадии Private Equity шел органично.

Ɔ. Какие компании вы сейчас ведете?

Интересная компания — «Акванова Рус», которая занимается производством пищевых ингредиентов: красителей, антиоксидантов, вкусовых добавок. Технологически это, конечно, не революция на рынке пищевых ингредиентов, но достаточно серьезная инновация. У нас совместное предприятие: акционеры — Роснано, наш дистрибьютор — компания Кима, и немецкая Aquanova AG — поставщик технологии. Там объем инвестиций — несколько сотен миллионов рублей, что, в принципе, для прямых инвестиций не очень много. Но мы понимаем, что компания через несколько лет может стоить в несколько раз дороже. Когда она выйдет на экспортные рынки, то в первые несколько лет  рост выручки может быть экспоненциальным. Сейчас мы как раз взяли дополнительную лицензию и активно идем на индийский рынок.

Ɔ. Когда создавались фонды Роснано, вы договаривались, что будете инвестировать только в российские проекты? Поскольку есть определенная доля госучастия, наверняка накладываются какие-то обязательства по поддержке отечественного производителя?

По большому счету, в «Акванове» чисто российская история. Да, мы лицензировали зарубежную технологию, но полностью перенесли ее в Россию, создали новое производство в Дубне. То есть немецкая здесь только лицензия, за которую мы дали долю в компании, а все остальное сделано у нас.

Ɔ. Чем характеризуется идеальный портфель — количеством компаний, устойчивостью?

Зависит от структуры управления компанией. В нормальном портфеле должно быть несколько низкорискованных инвестиций не глобального роста и не слишком большой доходности, которые будут держать базу. Очень большими портфели делать не стоит. В моем историческом портфеле Роснано в какой-то момент было 15 проектов. И на одного портфельного управляющего в фонде прямых инвестиций типа Роснано, где достаточно активно работают с компаниями, более 20 проектов я бы не брал.

Ɔ. Большая доходность — это сколько?

Если говорить по портфельному IRR (ставка процента, которая показывает доходность инвестиций. — Прим. ред.), то в районе 15%. У нас есть проекты, в которых мы заработали 8% годовых, что ниже нашей ставки привлечения, если считать по кредитным деньгам. Такие проекты дают устойчивость — они как инструмент защиты капитала, то есть свое вернешь. Кроме того, вокруг них набираются среднерискованные проекты-середнячки, которые могут дать до 20–30% годовых. Ну и разбавляешь портфель небольшими проектами, которые могут сильно вырасти. Две-три компании из всего портфеля обязательно провалятся, и мне придется их списать.

Ɔ. Что происходит с проектом, который «списали»?

Компания, которая его делает, скорее всего, будет обанкрочена. У меня был такой кейс в российской электронике: компания потратила деньги, а реального продукта не появилось. Собирались банкротить, но нашли покупателя, который, по сути, купил компанию только ради оборудования.

Ɔ. И кто сейчас покупает? После 2014 года работа с иностранными приобретателями усложнилась?

Конечно, сильно усложнилась. Продать компании западным инвесторам стало практически невозможно. Хотя вот как раз в моем портфеле есть компания «Новомет», предложение о покупке которой сделала американская Halliburton.  Причем им интересна именно наша технология.

Ɔ. Что за технология?

Погружные центробежные насосы для добычи нефти. Компания работает по всему миру, в Штатах у нее тоже есть работающие установки, но наша технология позволяет сделать эти насосы более дешевым и выносливыми.

Ɔ. Технологию можно украсть? И как ее защитить?

Украсть, конечно, можно. Например, купить установку, разобрать ее, посмотреть, как она устроена. И сделать аналог.

А основная защита — это постоянное развитие. Чтобы оставаться на месте, нужно бежать.

Ɔ. С учетом напряженности и ответственности работы, как у вас получается перезагружаться, где черпаете силы?

Стараюсь периодически применять технику смены деятельности, занять мозг чем-то другим, переключиться на театр, искусство или же на спорт. Еще предпочитаю активно путешествовать когда есть время, пока молод и свободен. Горы, пустыни, просто красивая природа позволяют сбросить негатив и стресс, перезарядиться и с новыми силами погрузиться в сложные переговоры.Ɔ.