Павел Гельман: Правила философа Якова
Философ Яков в детстве учился избавляться от страха смерти. Смерть — это когда тебя нигде нет. Яков тренировался, думая о местах, где его нет. Пребывая, например, на Воздвиженке, он думал о районе Таганки, где его в данный момент не было.
***
Философа Якова спросили, как научиться предсказывать будущее. «Надо обидеться на весь мир, — сказал Яков. — Тогда вы будете в конфликте с миром, и поэтому тоже будете искать во всем конфликт. А конфликты — это и есть то, что меняет будущее. Если же вы в гармонии с миром, то сможете предсказать только следующие пять минут».
В день писателя...
Вот что сказал о них философ Яков. «Писатель — это тот, кто не может ничего захотеть в этом мире. Все, что он видит в мире, уже потрогано кем-то. Хотеть этого — все равно, что есть из чужой тарелки. Поэтому писатель придумывает несуществующий мир, который еще никто не трогал».
***
«Когда я ем, я настоящий, — приговаривал философ Яков за завтраком, — потому что я ем не для того, чтобы кому-нибудь понравиться».
***
Философ Яков пришел на собеседование к Глебу Олеговичу Павловскому по поводу должности литературного секретаря. Глеб Олегович как раз собирался надиктовать свою новую книгу «Путин как средство».
— Говорят, вы дьявол, — алчно сказал Яков, но и с некоторой завистью.
— Это коммуникационная стратегия, — сказал через очки Глеб Олегович, — и я от нее немного устал.
— Однако в 2005 году вы не реализовали талантливую политтехнологическую идею, — строго сказал Яков, заглянув в свой блокнотик.
— Это какую же? — спросил Глеб Олегович, доставая и свой дорогой блокнот.
— На прямой линии с народом Путину должен был позвонить рабочий из Нижневартовска и спросить, как заваривать облепиховый чай.
— Ага, понял, — на лету схватил Глеб Олегович. — Если ты веришь человеку, то веришь во всем. Ну а что Путин должен был ответить? Дать рецепт?
— А Путин… а Путин… — тут фантазия у Якова разыгралась. — Путин должен был сказать: «А вы прилетайте, товарищ! Прилетайте! Попьем чаю. Поговорим! Обсудим внешнеполитическую стратегию…» И послать за ним самолет!
Работу Яков не получил. Он шел по бульвару и не мог успокоиться. «А через три года… — бормотал он, — через три года этот рабочий стал министром… Нет, вице-премьером!.. Героем труда!.. Труда…»
Прохожие смотрели на Якова с сочувствием.
***
«Лучше вызывать к себе ненависть, чем раздражение, — считал философ Яков. — Ненависти вы, скорее всего, не заслуживаете, а раздражение чаще всего на чем-то основано».
***
«Каждый раз, когда я знакомлюсь с новым человеком, я пытаюсь понять, чем он загипнотизирован, — рассказывал философ Яков. — В принципе, я пришел к выводу, что каждый загипнотизирован тем, чего у него нет. Нищий загипнотизирован деньгами. Верный муж — эротическими приключениями. Бездарный писатель — всемирной славой. И если вы выведете человека из-под гипноза, вы можете лишить его смысла жизни. Но это уже вторая глава моих исследований о характерах — отвращение, как начало новой жизни…»
***
Одна девушка спросила философа Якова, как стать счастливой. «Почаще наступайте людям на ноги», — посоветовал Яков. Девушка сказала, что это бред. «Вовсе нет, — сказал Яков, — ибо формула счастья такова: мы счастливы, когда из нашего маленького мира попадаем в чужой мир и там что-то значим». «Но можно же быть счастливой просто потому, что приехала на море!» — сказала девушка. «На море вы счастливы только потому, что вам кажется, что вы что-то значите для моря», — сказал ей Яков.
***
Философ Яков иногда ссорился со своей домработницей. «Я делегировал вам свой быт! — кричал Яков. — Но я не делегировал вам свое мышление! Почему вы редактируете без моего ведома мою статью о нарциссизме?! Зачем вы вычеркнули из текста слово “консенсус”? Оно употреблялось шестьдесят три раза — и вы все вычеркнули!» «Потому что я не хочу, чтобы вас кастрировали! — рыдала домработница. — Некоторые слова, если их часто употреблять, программируют наши судьбы!» «“Кастрация” и “консенсус” не синонимы! — кричал Яков. — Если уж вы стали редактировать философа, то потрудитесь залезть в философский словарь!»
***
«Я нахожусь в состоянии острой мизантропии, — жаловался философ Яков кассирше супермаркета, пробивая глазированные сырки. — Я категорически не хочу быть полезным человечеству. Конечно, я понимаю, что это обратная сторона моего острого желания быть полезным человечеству. Но тут я стою перед выбором: либо я должен поддерживать воспроизводство заблуждений, либо сказать новое слово. Еще и вот этот сырок, пожалуйста… Проблема в том, что мой анализ показывает, что спасти людей от моральной деградации может только колонизация Марса и иных планет. Наши моральные легкие нуждаются во вздохе из космоса, Земля стала слишком тесной для того, чтобы поддерживать высокие стандарты духа… Но я не могу приблизить день отлета».
Он взял сдачу и ушел.
— На Вуди Аллена похож, — сказали из очереди.
— Пьет, наверное, много, — сказали из соседней очереди.
***
2364 год. Философа Якова разбудили после многолетней заморозки. Вокруг стояли люди в светящихся оранжевых одеяниях и улыбались. «Где я?» — прошептал Яков. «На Марсе, — ответили ему. — Мы колонизировали Марс. Вы ведь мечтали об этом…»
Его вывели во двор. Он увидел многометровый обелиск со своим лицом. На подножии обелиска было выбито: «Нам нужна великая авантюра. Великая авантюра даст нам великую мораль. Философ Яков».
***
В Москву приехал прославленный индийский гуру, и философ Яков напросился на встречу с ним. «О всемудрейший! — попросил почтительно Яков. — Я, как бездомный пес, пришел за крохой мудрости с вашего стола». «Убирайся, — сонно сказал ему седобородый старец. — Иди сделай что-нибудь великое, прославься как я, и тогда приходи. У меня может чему-нибудь научиться только равный мне. Сверху вниз энергия не передается». «Я как раз надеялся, что кроха вашей мудрости направит меня по верному пути», — прохныкал Яков. «Для таких инфантильных идиотов, как ты, у меня есть только один кусочек мудрости, — сказал седобородый. — Иди устройся на работу куда-нибудь в банк клерком, за окошечко, проработай там десять лет, и если после этого в тебе останется хоть одна философская мысль, значит, в тебе действительно живет философское животное. Тогда приходи — я накормлю его».
***
Философ Яков записал себе в блокнотик для памяти: «В любых сложных обстоятельствах лучше жить так, словно не ты попал в эти обстоятельства, а ты выбрал их для себя сознательно по какой-то причине. Причину надо придумать самому. Тогда можно пережить что угодно».
***
«Полезно быть очарованным тем же, чем и все, — говорил философ Яков. — Потому что потом ты можешь сделать шаг из строя и прослыть оригиналом. А если ты сразу ставишь на какую-то особенную лошадь, то в этом есть налет колдовства и люди к тебе не потянутся».
***
Философ Яков вел семинар по философскому мышлению. «Бывает, посмотришь на девушку со спины — нравится, — говорил философ. — А посмотришь спереди — не нравится. А наоборот — спереди нравится, со спины не нравится — не бывает. Что это значит? Всегда заходите к проблеме спереди».
***
«Жизнь — это полпорции», — любил говорить себе философ Яков, прогуливаясь по кладбищу.
***
Философа Якова совсем прижало финансово, и он через знакомого театрального администратора устроился писать диалоги для порнофильмов. Однажды он пришел на студию за своим скромным гонораром, но вместо денег его позвали к продюсеру. На столе лежал сценарий. «Яков, — сказал продюсер. — Пор-но-филь-мы! Мы снимаем порнофильмы, Яков. Почему они у вас рассуждают об идеальном государстве Платона?! Что? Поймите нашу специфику — вы же философ! Я верю, Яков, что лично вы как интеллигентный человек перед сношением обсуждаете Платона, но мы снимаем не для вас и не для вашей девушки!» Пристыженный Яков пошел в соседнюю комнату переписывать диалоги. К нему заглянул главный актер в плавках и с сигаретой в зубах. «Зарубили, да? Я думал, хоть тут цензуры нет… Жаль. Сегодня оргия будет без вдохновения. Мне нравились твои диалоги. Чувствовалось, что выстраданное». «Спасибо! — сказал Яков. — Мне очень важно ваше отношение. Спасибо!» «Ты прав, — сказал актер. — Каждую щель надо использовать для просвещения. Каждую! Идет война, Яша! Война высокой культуры и этой… попсы. Мы как эти, партизаны… Давай пиши — подавай патроны, Яша! Хоть одно слово используй в диалоге, но чтоб отсылало к высокой культуре! Хоть одно! Вот это слово мне, например, нравится — “компромисс”! “Компромисс!”»
***
Частный самолет приземлился в аэропорту Вашингтона. У трапа ошалевшего философа Якова встречал… Трамп. На нем был красный галстук, и вид у него был решительный, хотя он явно нервничал. «Джейкоб, — сказал Якову Трамп, — извини, что разбудил. Давай поделим мир. Америка, Ближний Восток и Африка — мои. Европа и Азия — твои». «Вы ошиблись… — смущенно сказал Яков. — Вам, наверное, нужен президент Российской Федерации, а я всего лишь… лектор-философ… Я читаю лекции по триста рублей за час, я даже нормальную ставку себе выклянчить не могу». Трамп побледнел: «Джейкоб, не надо торговаться, — попросил он. — Ближний Восток я отдать не могу, моя дочь приняла иудаизм, она не поймет… Хорошо! Африка пополам». «Вы с ума сошли, — прошептал Яков. — Или я… Я не уполномочен. У меня и паспорт просрочен. Мне надо в милицию зайти…» «Перестань, — сказал Трамп. — Сегодня не уполномочен, завтра уполномочен… Посмотри на меня!» «Но почему? — прорыдал Яков, чувствуя, что теряет сознание. Почему я?» Трамп достал из кармана пиджака лист бумаги со сводкой ЦРУ. «Ну это же ты написал: “Абсолютная власть развращает абсолютно”. Я думаю над этим уже три дня… Ты заставил меня задуматься, Джейкоб! У меня появилось много идей! Я хочу, чтобы мы стали партнерами, Джейкоб! Я буду развращать тебя, а ты меня!»
«Это не я написал, — прошептал Яков. — Это британский философ Джон Дальберг Актон. Он умер… в 1902 году. Я только процитировал в своей статье о замене лифтов без согласия жильцов…» Трамп выглядел растерянным, как будто ему объявили импичмент. «Замена лифтов… Умер, — прошептал он, — в 1902 году». Вид у него был несчастный, словно он узнал, что девушка, которая ему понравилась, является его дочерью. Заученным движением он полез в карман, выписал Якову чек и, тряся по-старчески головой, пошел к своей охране.
***
«Тоталитаризм начинается не с речи вождя на стадионе, а с разговоров на скамейке у подъезда, — сообщил философ Яков своей домработнице, придя домой. — Когда бабушка-пенсионерка говорит мне: “В твоем возрасте уже пора устроиться на работу”, то она выражает не свое личное мнение, а как бы транслирует мне мнение некое общественное. Вот так начинается тоталитаризм: когда мы говорим с другим не от себя, а от имени трудового коллектива, страны или даже семьи». «Я не тоталитарна, — сказала домработница. — Я вам вчера сигареты купила на свои». «Да, вы свободный человек», — согласился Яков и пошел в сортир читать «Вестник философии».
***
Философ Яков вспоминает: «Мой учитель, философ Горошкин, заронил в меня семя, которое так и не проросло. Он говорил: “Вы несерьезно относитесь к своей жизни, Яков”. Я спросил однажды: “А что значит серьезно относиться к жизни?” И он ответил: “Это когда вы получаете счет за коммунальные услуги и не сразу звоните философу Туркину, чтобы одолжить пару тысяч, а сначала вы внимательно изучаете каждую позицию в счете, пересчитываете все на калькуляторе, говорите домработнице, что вас снова обманули и вы этого так не оставите, а только потом звоните философу Туркину. Это — серьезное отношение к жизни”».