Альтруизм без бороды

Рассказать эту историю нас побудила научная работа, опубликованная в марте этого года в журнале Nature исследователями из Португалии. Эти достойные ученые смоделировали на компьютере прекрасные человеческие черты: альтруизм и взаимопомощь. Зачем же они так поступили?

Существует расхожее мнение: если попытаться все в жизни обосновать на основе науки, непременно выйдет какая-нибудь безнравственная дрянь. Наука тут может быть практически какой угодно: герой Михаила Зощенко, к примеру, искушал свою собеседницу тезисом «Всё — химия». С другими науками дела обстоят ничуть не лучше: от генетики человека рукой подать до евгеники, а если за основу взять теорию эволюции, может получиться какой-то уж совсем людоедский социал-дарвинизм. Одним словом, чтобы сохранить в душе что-то хорошее и святое, лучше с наукой туда не лезть — таково расхожее мнение, в которое мы теперь намерены внести некоторые коррективы.

Ученые в большинстве своем полагают, что дело тут не в науке как таковой, а, скорее, совсем наоборот: в невежестве. Батюшка из рассказа Зощенко совсем ничего не знал о химии, оттого и подозревал эту дисциплину в мировоззренческой токсичности. К моменту явления социал-дарвинизма теория эволюции тоже продвинулась не слишком далеко. Таким образом, анализ всего хорошего в нашей жизни на основе строгой науки вовсе не обязательно разрушит это хорошее, наоборот, это прекрасная проверка для самих научных теорий. Просто потому, что с теориями никогда до конца не ясно, верны они или нет, а хорошее — вот же оно, здесь.

Представьте себе два племени: одно состоит из презренных эгоистов, которым наплевать друг на друга, другое сплочено и объединено общей целью (например, счастьем будущих поколений). Разумеется, второе племя очень быстро завоюет первое

Для эволюционных теорий одной из таких проверочных задач оказалась проблема альтруизма. Проблема тут вот в чем: откуда-то ведь взялся на земле этот самый альтруизм. Причем не только у людей, а даже у бессмысленной птички: при появлении хищника она истошно верещит, привлекая к себе нежелательное внимание, но спасая стаю. Существо, способное к альтруизму, склонно жертвовать своей жизнью или благополучием ради других. А значит, оно проиграет в пресловутой «борьбе за выживание», к которой, в примитивной трактовке, сводятся идеи Дарвина. Вместе с ним в могилу уйдет и его незадачливый альтруизм. Парадокс нуждался в разрешении, и биологи-теоретики всерьез озаботились этой проблемой.

Ген против общества

Сперва кажется, что задачка легко решается, стоит лишь сесть и подумать. Ну действительно, представьте себе два племени: одно состоит из презренных эгоистов, которым наплевать друг на друга, другое сплочено и объединено общей целью (например, счастьем будущих поколений). Разумеется, второе племя очень быстро завоюет первое, отнимет их скот и вырежет мужчин. Возможно, хорошее племя дружно сядет вокруг костра и с задушевными песнями просто съест всех этих эгоистов вместе с их зловредными генами — вот вам и механизм отбора.

Такая жизнерадостная картинка известна как «групповой отбор». К несчастью, она порождает куда больше проблем, чем разрешает. Дело в том, что каждый признак, то есть его ген, первоначально появляется в популяции как одиночная мутация. Самому первому альтруисту непременно придется жертвовать собой ради эгоистов, потому что больше вокруг него никого и нет. И даже если его племени такой подвиг пойдет на пользу, самому гену это уже не поможет.

В какой-то момент генетики твердо решили для себя, что отбор действует не на племена и даже не на отдельных особей, а на гены. В популярном виде эта концепция изложена Ричардом Докинзом в его знаменитой книге «Эгоистичный ген». И довольно большая часть этой книги посвящена именно проблеме альтруизма: чтобы продвигаться дальше, надо понять, как одним из эгоистичных генов мог оказаться ген, приводящий к самопожертвованию. Как-то одно с другим не очень монтируется. Самую впечатляющую теоретическую попытку разобраться в этом предпринял великий английский биолог Билл Гамильтон, которого мы в этой рубрике уже не раз поминали.

Зеленая борода

Вернемся к нашему гипотетическому альтруисту — носителю того самого первого гена добра. Вообще-то, ему совсем не обязательно сразу же жертвовать собой ради кого ни попадя. Он может затаиться, пока его альтруизм не размножится в потомках, и лишь после этого помогать только им, а не всем подряд. Такое поведение совсем не обязательно приведет к вымиранию, а наоборот, может оказаться полезным, то есть способствовать закреплению его генов. На практике человеческий альтруизм именно таков: мы без раздумий жертвуем своим благополучием ради детей, с меньшей вероятностью готовы сделать что-то доброе для родственников, для соотечественников, и уж в самую последнюю очередь — для чужих и малопонятных обитателей дальнего уголка планеты. Ну или, к примеру, для котят.

Вопрос в том, чтобы носитель гена умел распознавать других его носителей, ради которых только и стоит надрываться. Тут-то Билл Гамильтон и придумал свой ген зеленой бороды. Этот выдуманный ген обладает двумя качествами. Во-первых, у его носителя растет борода редкого зеленого оттенка. Во-вторых, ген кодирует категорический императив: «Всегда неси добро каждому, у кого зеленая борода». Не нужно никакого компьютерного моделирования, чтобы понять: сообщество зеленобородых, спаянное тайным обетом во всем помогать друг другу, будет пользоваться большим преимуществом среди прочего населения, так что ген, скорее всего, распространится.

Увы, хорошего человека довольно сложно определить по масти бороды или даже по ее наличию, поэтому пример Билла Гамильтона кажется чистой абстракцией. Смысл примера вот в чем: вся эта история с альтруизмом вполне может работать, если существует какой-то способ оценивать своих сородичей — все ли у них в порядке с моралью, есть ли у них альтруистичные гены, как у меня? — и лишь исходя из этого принимать решение о взаимопомощи.

Ввиду отсутствия у людей зеленых бород и других зримых признаков гуманистической нравственности единственный способ определить, хороший перед нами человек или плохой, — это наблюдать за его поступками

Тут можно было бы сразу перейти к изложению работы португальских исследователей, если бы в 2006 году зеленая борода не была обнаружена в природе. Правда, не у людей, а у ящериц. И не совсем борода, хотя нечто довольно близкое. Самцы пятнистобокой игуаны, обитающей в Калифорнии, могут иметь горло разного цвета. Барри Синерво вместе с международной командой ученых выяснили, что самцы с голубым горлом кооперируются между собой и защищают друг друга от самцов с оранжевым горлом, проявляя типично альтруистическое поведение. Кроме дополнительного подтверждения гениальности Билла Гамильтона (который безвременно скончался за шесть лет до публикации этой работы), история самоотверженных игуан убедила биологическое сообщество, что искать простые генетические объяснения альтруизма — вполне осмысленное занятие.

Ввиду отсутствия у людей зеленых бород и других зримых признаков гуманистической нравственности единственный способ определить, хороший перед нами человек или плохой, — это наблюдать за его поступками. Конечно, такая информация у нас есть далеко не о всех наших современниках, но, возможно, это и не нужно — достаточно, чтобы хоть кто-то знал о том, насколько мы прекрасны душой, и на этом основании стал нам помогать. Какие же стратегии взаимопомощи могли бы пройти сквозь сито отбора и закрепиться в генофонде?

Отметки по поведению

В модели, предложенной португальскими учеными, есть «донор» (тот, кто решает, совершить ли добрый поступок), «реципиент» (тот, ради кого этот поступок совершен) и «наблюдатель» (тот, кто присваивает донору определенную репутацию). Правило, по которому донор решает, творить ли добро, — это «стратегия». Правило присвоения репутации — это «норма морали».

В простейшем случае, когда у донора нет никакой информации о реципиенте, у него есть всего две стратегии: делай добро или не делай добро. Тогда у наблюдателя может быть четыре варианта нормы: присваивай хорошую репутацию тем, кто делает добро; присваивай хорошую репутацию тем, кто не делает добро; присваивай хорошую репутацию всем; присваивай всем плохую репутацию.

Но допустим, что наблюдатель уже встречал раньше реципиента и знает, хороший ли он человек или так себе. Тогда его выбор обогащается: он может присвоить хорошую репутацию только тем донорам, которые делают добро хорошим реципиентам — или отказываются помогать плохим. А тех, кто помогает плохим, а от хороших отворачивается, мы будем впредь считать плохими. Это взаимодействие второго порядка, здесь возможных норм стало уже больше. Если же и донор знает что-то о репутации реципиента, у него становится больше возможных стратегий: например, делай добро только хорошим и не делай плохим. Тут может быть 16 вариантов стратегии и 256 вариантов нормы.

Авторы модели развили эти соображения вплоть до взаимодействий «четвертого порядка»: когда и донор, и наблюдатель имеют информацию не только о конкретном поступке, но и о предыстории добрых дел как донора, так и реципиента. Здесь возможно 256 разных стратегий и 65 536 норм. Все эти варианты скормили компьютерной модели, чтобы выяснить: какой из них способствует наиболее быстрому закреплению альтруистического поведения? При этом «норму» фиксировали как некую данность (например, записанную в священных книгах или на глиняных табличках), а стратегиям позволяли эволюционировать.

Читатели старшего поколения, учившиеся в советских школах, могут узнать в этих простых правилах принципы так называемого «социалистического гуманизма»

Оказалось, что взаимодействия четвертого порядка учитывать ни к чему: самая жизнеспособная мораль устроена куда проще. Норма-чемпион звучит примерно так: «Присваиваем хорошую репутацию тем, кто делает добро хорошим и не делает добро плохим; тем, кто поступает наоборот, присваиваем плохую репутацию». Соответствующая стратегия еще проще: «Делай добро хорошим и отказывайся помогать плохим». Именно при таких исходных правилах альтруистическое поведение закреплялось в популяции быстрее всего. Всякие этические сложности, вроде учета предыстории хороших и дурных поступков, только все портили и замедляли нравственный прогресс.

Читатели старшего поколения, учившиеся в советских школах, могут узнать в этих простых правилах принципы так называемого «социалистического гуманизма», включавшие самоотверженную преданность соратникам и ненависть к врагам. Кто-то наверняка заметит тут элементы и куда более респектабельных религиозно-этических систем. Резоны вполне очевидны: если уж высшим силам, будь то победоносная партия большевиков или творец всего сущего, нужно побудить своих подопечных вести себя поприличнее, то лучшего правила не найти — об этом однозначно свидетельствуют результаты компьютерного моделирования, проведенного португальскими теоретиками. Правило «помогай хорошим, вреди плохим» сплачивает общество быстрее всего.

Отсюда, однако, вовсе не следует, что ничего лучшего человечеству вообще никогда не придумать. Заметим, например, что в этой модели эволюционировать позволено только «стратегии», то есть поведению — «норма» считается фиксированной раз и навсегда. В реальной жизни, как бы кое-кто против этого ни возражал, эволюционируют как «стратегия», так и «норма», причем в каждый конкретный момент поведение каждого индивидуума оценивают носители слегка различных норм. Наверное, в будущем ученые улучшат свои модели, и тогда мы узнаем, к чему приведет эволюция морали при чуть более реалистических допущениях.

Другой вариант — дождаться таких перемен в реальности. Этого бы, конечно, хотелось сильнее всего. С другой стороны, калифорнийские игуаны застряли на стадии «зеленой бороды», то есть голубого горла, и вроде бы сочли свой нравственный прогресс законченным. Не факт, что нам суждено продвинуться существенно дальше. Что ж, по крайней мере, теперь мы немного лучше понимаем, как достигли хотя бы того, чем гордимся сейчас. Может быть, это побудит нас сильнее стараться. Хотя бы ради этого, наверное, имело смысл исследовать мораль с точки зрения беспристрастной науки.

Эта статья была ранее опубликована в еженедельнике «Окна», литературном приложении к израильской газете «Вести»