КайноZой. Глава из книги

Санкт-Петербург — город с тяжёлой судьбой. Сколько людей положил в сырую невскую землю Пётр I, одержимый идеей построить в России европейский город, — никто не знает, но считается, что не меньше ста тысяч. Для тех времён цифра чудовищная.

Потом был 1905 год и Кровавое воскресенье.

После была революция и десятки тысяч погибших.

Затем — фашистская блокада и полтора миллиона умерших от голода и холода.

Так что столицей кваzи Санкт-Петербург стал удивительно естественно. Нельзя сказать, что во время катастрофы он особенно сильно пострадал. Не Киев, в конце концов, где людей осталось процентов двадцать от населения. Но кваzи стали стекаться в него со всей страны, а живые — уезжать. Без конфликтов, без ссор. Как-то очень спокойно и буднично, будто город ждал этого момента.

— Ну, так зачем ты меня вызвал? — спросил я.

Мы с Михаилом стояли на Банковском мосту, как на мой взгляд — самом красивом в Питере. Мимо шли люди и кваzи, редкие туристы фотографировались у крылатых львов, традиционно обзывая их грифонами. Львы не обижались, они привыкли.

Мы были одни. Найд ушёл. Убежал к своим знакомым-приятелям, унесся как ветер, едва ли не вприпрыжку. Его ждали друзья живые и мертвые, а меня — один лишь только Драный Лис.

— У меня большие проблемы, — сказал Михаил. — Да, в общем-то, у всех нас... — Он замолчал на миг. — Полгода назад мы предотвратили войну между живыми и кваzи. Спасибо тебе. Ты наш друг.

Я вздохнул. Полгода назад я позволил Михаилу забрать смертоносный вирусный штамм, способный выборочно уничтожить всё взрослое население мира. Нет, вру. Не позволил забрать. Сам отдал оружие, созданное сумасшедшим гением, профессором Виктором Томилиным. Сохранил, так сказать, баланс между живыми и мертвыми.

— Когда ты умираешь, — сказал я, — то ты этого не чувствуешь, плохо всем вокруг. Примерно то же самое, когда ты тупой.

Михаил несколько мгновений помолчал, глядя на холодную воду канала. Когда кваzи напряженно размышляют, то даже самые способные перестают выглядеть живыми. Михаил хотя бы дышал, а некоторые забывают — им не надо делать это так часто, как людям.

— Это смешно, — решил он наконец-то. — Ты хочешь сказать, что, называя тебя другом, я повел себя как идиот.

— Да.

— Но мы работали вместе. И ты отдал мне вирус, хотя я не стал драться за него.

— Да, — сказал я, глядя в мутноватую от стужи воду.

— Ты вел себя как друг.

— Я вел себя как разумный человек. Я вообще чемпион мира по разумным поступкам. Мне не нравится то, каким стал мир. Но и люди, и кваzи нужны друг другу. Если бы вы все вымерли — мы остались бы наедине с восставшими. На них «черная плесень» действует?

Вообще-то я знал ответ. Михаил, полагаю, тоже, но ответил он уклончиво:

— Биологически кваzи и восставшие почти идентичны.

— Хорошо, остались бы только люди. Но в разрушенном мире, где все равно постоянно восставали бы покойники. А к тому, что сейчас происходит, мы приспособились.

— Работает — не трогай, — кивнул Михаил. — Разумный вывод. Но ты все равно наш друг. Мой друг!

Я вздохнул. Если кваzи что-то себе вбил в голову — то лишить его этого убеждения можно только вместе с головой.

— Так что случилось? — спросил я. — Ты принес Представителю вирус. Ты должен быть на коне.

А у меня сложилось ощущение, что ты... не в фаворе.

— Этот вопрос я проясню позже, — ответил Михаил. — Основная проблема в другом.

Ну вот. Никуда не денешься, я согласился приехать, я встретился с Михаилом, я позволил ему втянуть себя в разговор.

Глупо теперь затыкать уши и напевать «ла-ла-ла».

— И в чем же? — покорно спросил я.

— Появились атипичные восставшие и атипичные кваzи, — сказал Михаил. — С первыми ты уже знаком.

— Встали слишком быстро, сразу рванулись на охоту, — кивнул я. — А кваzи?

— За последние две недели зафиксировано четыре случая нападения кваzи на людей, — сказал Бедренец.

— Удивил, — фыркнул я. — Вот только не надо делать вид, что среди кваzи не встречаются убийцы.

— Да, — согласился Михаил. — Бывают. Но, видишь ли, раньше не встречалось кваzи, которые были бы способны... терзать жертву.

Я посмотрел на него. Вопросительно поднял бровь.

Михаил откровенно мялся. Он вдруг даже снял шляпу и пригладил волосы ладонью. И отводил глаза.

— Терзать можно по-разному, — сказал я. — Вот ты сейчас меня терзаешь своими экивоками. Но мне кажется, что ты имел в виду...

— Да, — сказал Михаил.

— Зубы? — безжалостно уточнил я.

Михаил кивнул.

— Ты хочешь сказать, что какие-то кваzи нападали на людей и... рвали их зубами... — сказал я. — Верно?

Бедренец опять кивнул.

— И?

— Они... ели, — тихо сказал Михаил.

— Как восставшие? Пожирали людей?

— Не совсем, — пробормотал Михаил. — Они даже не ставили своей целью убить.

Две жертвы из трех выжили... их просто искусали... частично погрызли... шрамы останутся.

— Но каждый раз ваши замечательные вегетарианцы не упускали случая проглотить кусок человеческой плоти.

Михаил кивнул.

В голове у меня мешались отвращение, злость и любопытство. Наверное, мой моральный облик достоин сожаления — любопытства было больше.

Все кваzи были когда-то кровожадными тупыми восставшими. Все кваzи возвысились, обрели разум, убив человека и сожрав хотя бы часть его мозга. Это жуткая правда, которую знают немногие.

Но есть вещь, которую знают все, — кваzи вегетарианцы. Очень строгие, они даже молоко пить не могут. Это действительно правда.

И это то, что позволяет нам сосуществовать с живыми покойниками.

Если выяснится, что кваzи способны пожирать людей, подобно своим неразумным предшественникам, то начнется война.

— Рассказывай, — сказал я. — Только давай уйдем куда-нибудь в тепло. Я живой, я озяб.

У кваzи температура тела выше человеческой. Но холода они не чувствуют. Как сказал однажды Михаил: «Свое отмерзли».

— Пошли, — кивнул Михаил.

Идти пришлось недалеко. Мы прошли по набережной вдоль канала и на углу с Москательным переулком вошли в дверь старого четырехэтажного здания. Вроде как в здании располагались университетские корпуса, но за дверью была совершенно не учебная атмосфера — подтянутый вооруженный вахтер (человек, не кваzи) за столом, казенная, лишенная уюта атмосфера, белый свет ламп (я уже замечал, что кваzи больше любят холодный спектр освещения). Здесь Михаила знали, здесь Михаила уважали. Даже вахтер, при взгляде на которого хотелось остановиться и отдать честь, не стал меня останавливать — протянул было руку за документами, но Бедренец покачал головой и вахтер не стал спорить.

— Научный центр, — сказал Бедренец. — Небольшой.

— Твой персональный, — добавил я, озираясь, пока мы шли узкими высокими коридорами. Штукатурка потемнела и кое-где отставала, сказывалась близость воды, вечная питерская сырость. Под вытертым линолеумом поскрипывал старый деревянный пол.

— Практически, — не стал спорить Михаил.

Мы зашли в дверь, за которой оказался кабинет — чуть более обжитой, чем остальное помещение. Тут хотя бы нашлось место для двух орхидей на подоконнике, усыпанных такими яркими цветами, что они казались пластиковыми. Рядом с окном стоял молодой мужчина-кваzи, даже не повернувшийся в нашу сторону. Сотрудник, наверное.

— Настоящие, — сказал Михаил, заметив мой взгляд. — Я всем кваzи советую держать дома орхидеи.

— Потому что они паразиты? — ляпнул я.

— Заблуждение, — ответил Михаил. — Орхидеи — эпифиты. Они используют дерево как опору, а не паразитируют на нем.

Он грузно уселся в кресло, кивнул мне на диванчик, стоящий сбоку от стола, рядом с кулером для воды.

Вздохнул:

— Но ход мысли у тебя правильный. Именно поэтому. Я пытаюсь донести до всех кваzи простую мысль — без живых людей мы вымрем... Аркадий!

Мужчина неторопливо повернулся. При жизни он был молод, не старше двадцати с небольшим. Лицо костлявое, лоб низко скошен, глаза чуть асимметричные, курносый, при этом ухи какие-то не по размеру мелкие и оттопыренные. В общем — после смерти он стал выглядеть лучше.

— Аркадий работает аналитиком, — сказал Михаил, не поясняя, аналитиком чего. — Поговорите с ним.

— Рассказывайте, Аркадий, — сказал я, устраиваясь на диванчике поудобнее. Аркадий садиться не стал, просто сделал несколько шагов, вышел на середину комнаты, как ребенок, готовящийся читать стишок Деду Морозу.

— Пострадавшая — Нелли Селиванова, шестнадцать с половиной лет, — сказал он. — Инцидент произошел четыре дня назад. Мы не были знакомы. Девушка после школы подрабатывала курьером, она доставила нам почту. Я вышел на вахту, подошел к ней, забрал конверты, стал расписываться в квитанции. И тут меня... — он запнулся. — Тут со мной что-то произошло. Я наклонился, вероятно, она решила, что я хочу поцеловать руку, но я укусил ее в район запястья...

— Стоп! — заорал я. Аркадий послушно замолчал. — Михаил, что за... Что он говорит? Он твой аналитик?

— И по совместительству — одна из жертв, — сказал Михаил.

— Жертва, которая напала на девочку?

Михаил отвел взгляд. Но ответил твердо:

— Он жертва непонятного заболевания. Аркадий, продолжай.

— Я вырвал зубами фрагмент кожи и мышечной ткани, — продолжал Аркадий. — И начал жевать. Мне… мне было вкусно. Я совершенно ни о чем не думал, просто жевал. Девушка стала кричать, бросилась к двери, я ее не удерживал. Она выскочила на улицу и упала. Не потеряла сознание, просто растерялась, была в шоке. Я смотрел на нее и жевал, она смотрела на меня и молчала. Прошло две-три секунды, не больше. Потом меня стошнило. Я стал говорить, успокаивать ее, извиняться. Побежал за аптечкой. Девочке стал помогать вахтер, Александр, человек. И Зинаида, сотрудница, кваzи. Вместе мы перевязали рану. Я проверил оторванный фрагмент мышцы, надеялся, что в больнице смогут пришить, но там все было разорвано и раздавлено. Мы вызвали скорую помощь. И полицию. Девушку

госпитализировали. С меня после допроса взяли подписку о невыезде. Жизнь девушки вне опасности, врачи обещают полное сохранение функциональности конечности. Но останется некрасивый шрам. Я пытался навестить ее в больнице, она отказывается от встречи.

Это все имеющиеся факты.