Путешествие Кнуда Расмуссена по североамериканскому континенту

Вдоль северного побережья Америки
По пути к Северо-Западному проходу

Как многообещающе выглядела арктическая весна в то мартовское утро, когда мы, простившись с товарищами, отправлялись в наше великое путешествие на санях. Никогда так оживленно мы не обменивались рукопожатиями!

Радостные возгласы тонули в суете дорожных проводов, и мы еще не успели прийти в себя, как наши собаки, чуя предстоящую поездку, уже оторвали нас от старых друзей, проложив между нами зону великого безмолвия. Гага и Малышка помахали еще разок на прощанье своим друзьям из Айвилика, с которыми им больше никогда не доведется встретиться, и закрыли еще одну главу своей жизни, полной необычных приключений.

В ближайшие полтора года мне предстояло посетить все эскимосские племена, живущие вдоль берега Полярного моря. Нужно было пересечь Северо-Западный проход и североамериканское побережье, охотой добывая пропитание себе и собакам. Дальней целью на западе маячил голый мыс Восточный, расположенный на другой стороне Берингова пролива от Аляски. Там начиналась Азия.

Нашей первой остановкой был Арвилигьюак, «Земля больших китов», как эскимосы называют район залива Пелли, где на самых восточных окраинах находятся охотничьи угодья нетсилик. Отправляться в длительное путешествие лучше всего небольшой группой, потому сейчас нас всего трое. Первый — Кавигарссуак Митек, по прозвищу Птица Гага, 22-летний юноша из Туле. Бесстрашный, стойкий и закаленный охотник, прекрасный погонщик собак, никогда себя не жалевший и не робевший перед тяжелой поклажей. Вторая, Арнарулунгуак, «Малышка», 28 лет от роду. Родом из Туле, как и ее двоюродный брат Гага, и с добродушным характером. Впереди ее ожидала весьма продолжительная поездка на санях, во время которой она не только ни в чем не должна была уступать мужчинам, но и после обустройства на ночлег в снежной хижине готовить еду и чинить нашу одежду. С обеими ролями  она справлялась совершенно естественно.

Мы взяли ровно столько запасов, сколько требовалось в поездке. Пара шестиметровых саней образца «Гудзон-Бей» с прикрепленными к ним подполозьями из торфа и льда везли на себе груз в 1000 кг; в каждые сани была впряжена дюжина собак. Приблизительно две трети груза приходилось на собачий корм, а остальная часть состояла из чая, кофе, сахара, муки, табака, разной утвари для обмена на всевозможные этнографические объекты, а также одежды, оружия и снаряжения, рассчитанного на целый год службы.

Капитан Кливленд из Репалс-Бей оставался неизменно добросердечным и внимательным соседом, а его юный помощник Джимми Том сопроводил нас в бухту Джибсон, откуда начинался переход через перешеек Рей. Ранним утром 20 марта мы распрощались. Дул легкий ветерок, мороз щипал щеки. Никаких сообщений мы не могли передавать до тех пор, пока не доберемся до какой-либо телеграфной станции на Аляске.

Перешеек Рей, образующий узкую возвышенность между бухтой Репалс и заливом Коммитти, расположен вдалеке от санных путей белых торговцев. Впервые его обнаружил англичанин Джон Рей, открывший его в 1846 году, а затем отметивший на карте. Санная поездка удалась на славу; повсюду лежал плотный снег, обеспечивший легкое скольжение, но ветер не оставлял нас в покое; каждый день по земле мела поземка и северные вихри врезались нам в носы, словно ножи. 

Уже 28 марта во время пурги произошла наша первая встреча с людьми. Едва мы успели договориться между собой, что с дорогой лучше повременить, как кто-то крикнул, что снаружи стоят люди. Никогда в своей жизни я не одевался с такой скоростью. И точно! К хижине медленно приближались двое высоких крепких мужчин, остановившихся на расстоянии ружейного выстрела. Я тут же направился в их сторону и, чтобы убедить в нашей дружелюбности, вышел без оружия. Хотя даже издалека было видно, что сами они вооружены длинными ножами для разрезания снежных глыб и тюленьими гарпунами. Встреча с белым человеком в этих широтах привела их в недоумение. Как же они были поражены, когда я обратился к ним на их же родном языке:

— Да отложите вы свое оружие! Мы — мирные люди и явились сюда потому, что хотим побывать на вашей земле.

На что самый старший из мужчин ответил:

— Мы всего лишь обычные люди, которые не причинят вам никакого зла. Наши снежные хижины находятся далеко отсюда. Увидев, что вы соорудили себе дома на месте, где никто из наших не селится, мы пришли сюда, чтобы разведать, кто вы такие. Наше оружие обращено не против тебя; здесь мы всегда выходим с оружием навстречу чужестранцам.

Затем мы вошли к нам в иглу, и лица обоих мужчин, поначалу стеснявшихся и робевших, вскоре осветились улыбками и радостным настроением. Это были отец Орпингалик («Тот, что с ивовой ветвью») и сын Канайок («Морской скорпион»). Невзирая на бурю, мы решили отправиться в путь и переместить наш лагерь поближе к их жилищам. После трехчасовой жестокой борьбы со снегом и метелью мы наконец добрались до стоянки Ивовой Ветви, расположенной на побережье залива Коммити. Внешне эти люди были необыкновенно красивыми и привлекательными, по своему типажу довольно сильно отличавшиеся от обычных эскимосов; рослые и крепкие, чертами лица они больше напоминали индейцев, но широкая улыбка и открытый, благодушный вид, которыми, как правило, отличаются эскимосы, выдавали их принадлежность.

В снежных хижинах поселка проживали члены семьи Ивовой Ветви: его жена Увдлунуак («Денек»), их крошечная дочь Карматсиак («Маленькое укрытие»), взрослый сын Нигтайок («Полынья») и его супруга Илуитсок («Все вокруг»), их дочь Тунок («Оленье сало») и, наконец, упоминаемые ранее сын Морской Скорпион со своей молодой женой Авилиаюк («Маленькая женушка, взятая взаймы»). Нас встретили так, как будто мы знали друг друга много лет, тут же выложили тушки замороженного лосося и оленину, и пока мы ели, наслаждались теплом и женским обществом, мужчины приступили к постройке высокой, просторной, предназначенной для нас снежной хижины.

Ивовая Ветвь оказался почитаемым шаманом, исключительно интересным человеком и к тому же великолепным знатоком древних обычаев своего племени. Умный и жизнелюбивый, он обладал прекрасным чувством юмора. Его чтили за охотничьи заслуги, и я вполне понимаю уважение, оказываемое ему эскимосами арвилигьюармиут.

Скарб мы оставили в старом лагере; при столь жуткой погоде перевоз имущества на побережье занял несколько дней. Пока мои товарищи занялись этим делом, у меня появилась возможность пообщаться с Ивовой Ветвью и записать кое-какие легенды, песни и заклинания. Передача заклинаний — занятие непростое, поскольку зачастую они состоят из непереводимых слов, сила которых содержится в ударениях, произносимых так, что предложение теряет всякий смысл. Действенность этих заклинаний заключается в их мистической составляющей. Их выговаривают шепотом, отчетливо выделяя каждое слово, речь при этом замедленная, с короткими, но частыми паузами.

Вот заклинание, приносящее удачу на оленьей охоте: «Дичь, земная вошь, длинноногая, ушастая, с ворсистой шеей, от меня ты не беги. Я несу кожу подошвам, я несу мох для фитиля, радостно лети ко мне, сюда ко мне».

Ивовая Ветвь оказался вдобавок и талантливым поэтом. Фантазии у него было хоть отбавляй, душа тонко чувствующая. Когда он был свободен от трудов, то всегда напевал, величая свои песни «товарищами по одиночеству». Вот одна из таких:

Мое дыхание

Я песнь хочу исполнить краткую, но с силою великой.

Унайя — унайя.

Больным лежу в постели с осени,

Беспомощный, я словно сам себе дитя.

В печали прошу женушку покинуть дом и переехать

К человеку, что приютом ей послужит —

Уверенным, надежным, словно зимний лед.

Унайя — унайя.

Опечаленный, желаю я жене найти защитника получше,

Теперь, когда мне самому не хватит сил, чтоб встать с лежанки.

Унайя — унайя.

Ты знаешь ли себя? Как мало же ты знаешь о себе!

И вот я, бесполезный, лежу в своей постели,

И лишь воспоминания сильны во мне!

Унайя — унайя.

Кода я спросил Ивовую Ветвь, сколько песен он уже сочинил, тот ответил: «Сколько у меня песен я не могу тебе сказать. Я их не считал. Только знаю, что у меня их много и что всё во мне — это песня. Я пою, пока дышу». Однако Ивовая Ветвь был не единственным певуном в этих местах. Как-то раз он представил мне одну из песен своей жены, Денька. У них был сын Игсивалитак («Покусанный морозом»), который пару лет назад убил своего товарища по охоте, а теперь, скрываясь от конной полиции, нашел вольное прибежище в горах неподалеку от залива Пелли. Опечаленная судьбой сына, мать сочинила «песню Денька»:

Эяя-эя

Мне вспомнился отрывок из песни

И приняла его я как родного друга.

Эяя-эя

Тебе должно быть стыдно за ребенка, которого

когда-то ты носила

В котомке за спиной,

Услышав о его побеге от людей?

Эяя-эя

Тот, кто так думает — он прав!

Эяя-эя

Он прав!

Эяя-эя

Мне стыдно! Но только потому, что рос он без матери

Столь безупречной, как лазурь небес,

Разумной и несумасбродной

Эяя-эя

И вот теперь все языки его осудят, и сплетни

довершат работу.

А я — мать — это заслужила тем, что родила ребенка,

Который не послужит утешением мне в старости!

Эяя-эя

О, впору мне стыдиться!

Но вместо этого завидую я тем, у кого есть друзья,

Что машут вслед со льдин, когда те

Отправляются в путь после праздничных пиров

Эяя-эя

Весну я помню —

лагерь мы разбили у Косого Глаза;

Тепло было, тонули ноги во снегу скрипящем.

В то время была я как зверь прирученный, всегда

стремилась к людям.

Тут весть про душегубство и побег явилась,

Земля тотчас у меня застыла под ногами, как скала,

А сама я на вершине зашаталась.