Джоанна Стингрей: Стингрей в Зазеркалье. Отрывок из книги

Разбитые стулья и разбитые сердца

Двадцатого ноября я находилась в переполненном Дворце спорта «Лужники», в самой гуще концерта в память о величайшем поэте рок-н-ролла.

Этот вечер стал одной из редких для меня возможностей услышать Майка Науменко и его группу «Зоопарк» — с настоящим, хорошим звуком через серьезную солидную аппаратуру, которой наконец-то стали оснащать концерты некогда андеграундных групп. «Кино» и «Алиса» были уже настолько популярны, что могли добиваться того, что им нужно.

Кинчев вывел группу в облако дыма, как будто с небес спустился темный ангел, — каким он, собственно, и был. Он по-хозяйски прошелся по сцене и вдруг взорвался.

— Мы вместе! — крикнул он в тут же подхвативший его слова зал.

Он пел в сопровождении только барабанов и энергии тысяч голосов зала.

Выходя со сцены и увидев меня за кулисами, Кинчев обнял и поцеловал меня — тело его было влажным и размякшим от напряжения концерта. Тем временем место «Алисы» на сцене заняли «Кино», и Виктор подошел к еще не высохшему от Костиного дыхания микрофону.

— Ребята, сейчас одну песню будет петь Джоанна Стингрей. Она прилетела на этот концерт специально из Америки. Она очень хорошо знала Сашу.

Виктор нашел меня взглядом за кулисами, кивнул, и я пошла на сцену. Под лучами прожекторов и сквозь неизменные темные очки зрители в зале превратились для меня в сплошную темную массу, но зато я слышала их дыхание и биение их сердец.

— Привет! — голос мой разлетелся по залу кругами эхо. — Добрый вечер! Я хорошо знала Сашу, и в его музыке я всегда ощущала силу его души. В сердце моем он останется навсегда.

Я подняла глаза вверх, туда, где потолок огромного зала переходил в небо.

— Саша, впервые в жизни я буду петь по-русски, и эта песня для тебя.

В память о Саше мне хотелось исполнить что-то особенное, и я выучила русские слова пронзительной песни «Игр» «Памятник». Мне хотелось, чтобы для Саши эта песня оказалась бы такой же близкой, как для меня и для всего зала. Зал встретил ее бурей восторга — аплодисменты, вскинутые вверх руки, развевающиеся в едином порыве волосы. Я послала в небо воздушный поцелуй, надеясь, что где-то там, наверху, бард сумеет его поймать.

«Игры» на сцене сменяла «Кино». Уходя, я от души расцеловалась с идущим мне навстречу Юрием. Зал затопал и завизжал от восторга.

На сцену вновь вышел Виктор — теперь уже вместе со своей группой. Я спряталась за занавесом, истощенная и взбодренная, и смотрела на него так же, как несколькими минутами ранее он смотрел на меня.

— Я в свою очередь хотел бы сказать несколько слов в свою защиту от газеты «Московский комсомолец», — начал он тихим спокойным голосом, слегка склонившись над микрофоном. — Я хочу сказать, что Москва — это единственный город, а я в последнее время был в нескольких городах, где, оказывается, танцевать — это преступление. Где, оказывается, если девушки, скажем, хотят подарить цветы артисту, то за это их бьют. Я не хотел бы устраивать никаких скандалов, но, если в зале есть журналисты, может быть, надо как-то изменить ситуацию. После наших концертов наконец-то догадались убрать партер. Хотя у нас был такой договор — они пригласили меня к себе на совещание: «Знаете, мол, Виктор, как нам быть, нам сломали все стулья». И я им говорю: «Единственный способ спасти стулья — убрать их, чтобы люди могли танцевать». Они сказали «хорошо», но также попросили меня: «Если вы можете, то скажите публике, чтобы не было никаких убийств и так далее». Я тоже сказал «хорошо». Но когда мы пришли на наш второй концерт, то стулья не только не были убраны — их стало еще больше. И, конечно, они в результате были сломаны, и, конечно, я счел себя свободным от всяких обязательств.

На этих словах под восторженные крики толпы группа начала играть. Все в зале вскочили на ноги. Каждый человек, все до единого, все десять тысяч знали, казалось, каждое слово каждой песни. Люди пели и танцевали.

Охватившая все здание энергия вдохновения и агрессия рок-н-ролла потрясли меня до глубины души. «Черт побери, — думала я. — Рок-н-ролл никогда не будет тонким искусством. Противостоять его энергии — то же самое, что противостоять натиску океанской волны во время шторма». От этих мыслей мне еще больше хотелось петь, хотелось продолжать выступления на сцене.

И вдруг из всех динамиков зала зазвучала песня Башлачева. Виктор улыбнулся, пытаясь подыгрывать песне на гитаре, но усилитель и микрофон были отключены. Он отошел к краю сцены, сел на динамик и стал слушать мощный голос Саши, мудрые слова его песни. Я уверена, что многие в зале никогда до этого не слышали Сашу, они пришли на концерт ради выступающих здесь групп, но почтительное молчание и внимание лишь подчеркивали роль и значение погибшего несколько месяцев назад барда. Голос заполнил все огромное пространство, и на глазах у меня навернулись слезы радости. Саша заслужил, чтобы голос его звучал для тысяч. Я встретилась с бессмертием, и я продолжала петь.

С окончанием песни динамики не умолкли, и из них раздался женский голос:

— Уважаемые зрители, наш концерт окончен. Благодарим вас за внимание. Пожалуйста, соблюдайте порядок при выходе из зала. Желаем вам всего наилучшего и ждем вас в следующий раз.

Но толпа отказывалась расходиться. Люди стали топать ногами, кричать, требовать продолжения выступления «Кино». Виктор вновь вышел на сцену, пытаясь что-то сказать, но микрофон его был по-прежнему отключен. Я чувствовала, как в толпе закипает злость.

— Уважаемые зрители! — продолжал звучать голос из динамиков. — Вы покидаете Дворец спорта. Первыми выходят зрители из партера, затем зрители верхних рядов. Программа нашего вечера завершена. Мы просим вас соблюдать порядок при спуске по лестнице.

Никто не шелохнулся. Люди стояли, сомкнув ряды, с поднятыми вверх руками, перекрикивая продолжающий изрекать наставления женский голос из динамиков. Это был новый Советский Союз, и я поняла, что люди эти — не прежние послушные граждане, а тигры, больше не страшащиеся прячущихся где-то «медведей».

Наконец Виктор услышал, что его микрофон зафонил, — значит, его опять включили. Он вскочил и схватил микрофон в руки.

— Ребята, мы сами не понимаем, что происходит. Заранее было оговорено, что после окончания нашего выступления будет включена Сашина песня — именно та самая песня «Время колокольчиков», которую мы с вами только что слушали. Но по какой-то причине — я не могу вам сказать по какой — песню включили намного раньше, чем надо было. Очень жаль, что опять все получилось не так, как мы хотели!

Слова Виктора потонули в аплодисментах. Он выждал паузу, его острое точеное лицо, казалось, погружено в тяжелые раздумья.

— Эта песня должна была завершить концерт, и вы понимаете, что теперь нам не очень удобно выступать после нее…

Виктор знал, что этот вечер — вечер Башлачева, и именно его голос и его слова должны были стать в нем финальной точкой. Уходя со сцены, он встретился со мной взглядом, и в глазах его я прочла уверенность, что у нас будет еще немало возможностей сказать последнее слово. И не только у него, но и у меня тоже.

— В следующий раз, — сказал он, обнимая меня за плечи. — Мы споем больше. И ты вместе с нами.