«Не представляю себя в небоскребах». Как удэгейцы хранят традиции и теряют язык
Часть 1. История француженки, которая приехала на велосипеде в тайгу и стала женой охотника-удэгейца
Часть 2. Лесные люди и их вражда. Почему удэгейцы воюют с нацпарком «Бикин»
Удэгейцы переселились на берега реки Бикин с побережья Японского моря в XIX веке. Спасаясь от эпидемии оспы, они пришли к реке по хребту Сихотэ-Алинь. Родовые общины жили на этой земле как минимум сто лет, разрозненно и кочуя по тайге, пока советские власти не решили объединить аборигенов. В рамках политики по укрупнению населенных пунктов их поселили во времянках на высоком берегу, защищенном от наводнений. Так в 1957 году образовалось село Красный Яр.
Сейчас в Красном Яре живут 600 человек. К нему от районного центра ведет разбитая лесовозами грунтовая дорога. Она петляет 400 километров среди деревьев и обрывается в поселке — дальше только глухая тайга.
В селе есть улица Ленинская, салон красоты и дома, обшитые сайдингом. Но в целом образ жизни потомственных охотников мало чем отличается от того, что был у их предков: большую часть времени они по-прежнему проводят в лесу. Удэгейцы перемещаются в длинных лодках-батах по реке Бикин — единственной транспортной артерии, которая связывает населенный пункт и их охотничьи участки.
Резчик по дереву Владимир Суляндзига
Бронзовое лицо резчика по дереву Владимира Суляндзиги покрывают глубокие симметричные морщины, из-за чего кожа напоминает кору. В мастерской он гладит найденное в лесу дерево, в которое когда-то ударила молния. Владимир Суляндзига верит, что дерево заряжено силой лесных духов.
«Я уехал из Красного Яра в Хабаровск, чтобы стать инженером, — рассказывает он. — Там заболел, был сердечником. В 90-х решил вернуться на родину. Старики сказали: по-русски тебе нужно мозги лечить, а по-удэгейски — душу. С тех пор даже простуды нет. Я стал вырезать из дерева — фигуры духов-сэвэнов, картины. Я оказался там, где должен быть, и природа меня вылечила».
Владимир Суляндзига верит в одушевленность тайги, как и многие удэгейцы. Каждый мужчина, отправляясь на охоту, оставляет немного водки в богомолке — небольшом деревянном доме на берегу реки, где, по поверьям, живет бог охоты Лоу Бату.
Природа в мировоззрении удэгейцев наделена правом вершить справедливость — дать удачу или наказать за грехи. В селе любят рассказывать истории, в которых те или иные события объясняются волей высших сил. Правда и вымысел в них переплетены, отчего повествование напоминает поучительную сказку.
«В конце 80-х директор местного леспромхоза, участковый и охотник поднимались по реке в лодке. Они были пьяны и ради шутки обстреляли из карабина богомолку. В тот же год трое их детей утонули, причем в том месте, где это почти невозможно. Они построили новую богомолку, и все стало хорошо».
«По перекату идет тигр и как зарычит на меня — ух! Я вспомнил, что дед говорил: как бы страшно ни было, не стреляй. Мужчины произошли от тигра. Он такой же охотник, как и ты, фарт принесет. Я не стал стрелять. И большого быка в тот день поймал».
«Жил один русский охотник Марков. Он охотился на территории удэгейца Дункая, потому что тот пустил его к себе. Однажды Марков забрал мясо задавленного тигром кабана. Тигр после этого стал преследовать его. Охотник пришел к Дункаю, но он ему сказал уйти. Он знал, что тигр начнет охотиться и на него тоже. Тогда Марков пошел к своим баракам, а там его уже ждал зверь. После Маркова он убил еще одного человека. Удэгейцы считают, что в тигра вселился злой дух Амба».
Шаман Василий Дункай
Почти у каждого жителя Красного Яра в роду был шаман. В советское время шаманизм находился под запретом, и удэгейцы любят рассказывать, как их родители тайком проводили обряды в своих домах. В 1955 году, когда милиция узнала об одной из шаманок, ее бубны сожгли. Шаманка повесилась, потому что считала их неотъемлемой частью себя.
Сейчас в поселке есть шаман Василий Дункай. Местные власти его поддерживают, понимая, что он вызывает интерес у туристов. Но в поселке не все верят в силу Дункая. Люди говорят, что иногда во время его камланий кто-то в селе умирает.
Сам Дункай в себе не сомневается. Он рассказывает, что перенес шаманскую болезнь, которая длилась девять лет. «Это боль — физическая и душевная, — говорит Дункай. — Я был на грани шизофрении и понимал, что, если приду к психиатру, он мне поставит диагноз. А потом внезапно боль ушла, и я понял, что обрел силу». По словам шамана, после этого опыта он не боится умереть.
В 2005 году Дункай прошел инициацию, специально для этого в Красный Яр приезжал ольхонский шаман Валентин Хагдаев. В том же году в Красном Яре решили построить православную церковь. В село прибыл миссионер. Он убеждал жителей выделить землю под церковь в центре села. Проблема была в том, что рядом на поляне в дни праздников проходили публичные камлания Дункая. Тогда даже те, кто не верили в силу шамана, решили за него заступиться. Селяне выразили протест на народном сходе, собрали подписи и отправили их в районную администрацию. Миссионер уехал, а Дункай продолжает камлать.
Писатель Александр Канчуга
В быту жители Красного Яра используют не больше 30 удэгейских слов: «багдифи» — здравствуйте, «окэй» — горячо, «аный» — больно, «асаса» — спасибо. Некоторые из них написаны на ступеньках местной школы, но, как известно, дети не всегда смотрят под ноги. Если считать критической точкой момент, когда язык перестает передаваться новому поколению, то удэгейцы находятся именно в нем.
Сейчас свободно говорить на удэгейском могут только два человека — тетя Поля и Сан Саныч. Обоим больше 80 лет.
Сан Саныч пошел в школу в девять лет, до этого он жил с родителями в тайге. Он не знал русского, а потому первые два месяца учителя ставили ему единицы и двойки. Но ребенок даже не понимал, что эти цифры значат. В девять лет он обладал другими навыками — умел колоть рыбу острогой, мять кожу и управлять лодкой.
«Постепенно выучил язык, и учеба стала даваться, — вспоминает Сан Саныч. — Повсюду был русский: учебники, уроки, письмо, радио, телевидение, кино».
После школы он стал живым примером ассимиляции: поступил в университет в Уссурийске, получил диплом учителя русского языка и литературы, а затем вернулся в Красный Яр, чтобы работать по специальности. Периодически Сан Саныч пытался учить детей удэгейскому, но без особого успеха. Их нужно изолировать в тайге с носителем лет на пять — только тогда выучат, считает бывший учитель.
На пенсии он познакомился с японским профессором Тосиро Цумагари, который предложил ему писать книги на удэгейском. За 20 лет Сан Саныч отправил ему по почте больше десяти рукописей, среди которых были несколько автобиографических повестей, переводы удэгейских легенд и «Маленького принца». Книги напечатаны в издательстве филологического факультета университета Хоккайдо в Японии.
Сан Саныч работает над рукописью и сейчас. Его дом забит исписанными крупным почерком страницами: горы бумаг лежат на подоконниках, столах и в шкафах. Каждый черновик разделен вертикальной линией на две половины, с одной стороны — удэгейский текст, с другой — русский.
Правый глаз Сан Саныча не видит из-за катаракты, поэтому он работает один час в день, а потом подолгу ходит по пыльным поселковым дорогам. Старик пытается заговорить по-удэгейски с соседями, но им не хватает слов, чтобы поддержать разговор. Тетя Поля понимает его, но отвечает чаще по-русски.
«Язык на последнем издыхании, — с горечью говорит Сан Саныч, обращаясь больше не ко мне, а к пейзажу за окном. — Если я умру, никто его не сохранит. Но мне не хочется умирать».
Екатерина Миранская
Мы общаемся с Екатериной Миранской на поселковом празднике в честь открытия новой ЛЭП. Ее окружают люди, она плачет, а на сцене танцуют дети в национальных костюмах.
В 2014-м младший брат Екатерины Миранской Александр поссорился в тайге с приехавшими на рыбалку туристами, и они его убили. По словам Миранской, туристы сказали, что удэгейский народ скоро исчезнет, после этого завязалась драка. Александра связали и избили до смерти, затем его тело утопили в реке. Одному из нападавших дали восемь лет колонии, второму — три года.
В 2018 году Миранская проводила в тайгу среднего брата Василия. Он работал инспектором по охране природы в нацпарке «Бикин» и должен был отправиться на свой участок в верховьях реки с напарником Андреем Нагорным. Реку сковал лед, поэтому им пришлось идти пешком несколько дней. По пути Нагорный почувствовал слабость. Когда инспекторы добрались до зимовья лесничего, болеть стал Василий — у него начались судороги.
Удэгейцы позвонили начальнику по спутниковому телефону, но тот решил, что они пьяны, и отказался их эвакуировать. Андрею стало лучше, но Василий терял сознание и бредил. В нацпарке продолжали настаивать, что у инспекторов белая горячка.
Лесничий связался со знакомым начальником метеостанции, который договорился с пилотом местных авиалиний, летевшим на АН-2 с пассажирами из поселка Агзу в Дальнереченск. Летчик сделал незапланированную посадку на покрытой льдом реке, чтобы забрать больного.
Василия привезли в районную больницу, где он умер спустя несколько дней. Причиной смерти стала геморрагическая лихорадка, или «мышиная болезнь», поражающая почки. Ее вызывает природно-очаговая инфекция, которую переносят грызуны.
«Так была уничтожена почти вся моя семья. Родители и раньше болели, но эти события их доконали, они умерли от горя», — говорит Миранская.
Удэгейские охотники часто гибнут в тайге. На них падают деревья, их задирают медведи, люди переворачиваются на снегоходах. Жители Красного Яра хоронят соседей, а потом все равно возвращаются в лес.
Екатерина Миранская тоже иногда ходит в тайгу за кедровыми шишками. Во время одного из таких походов она услышала тигриный рык и увидела зверя, который следил за ней издалека. В этот день она заблудилась в тайге. Миранская уверена, что тигр погнал ее в направлении к дому. «После этого я думала, что не пойду больше в лес, но на третий день все равно пошла. Страха перед тайгой у меня нет».
Охотник Олег Канчуга
«Без тайги я сдохну», — объясняет свой выбор охотник Олег Канчуга. У него зеленые глаза и золотые зубы, а в речи постоянно проскакивает слово-паразит «елки».
В Красном Яре Олег Канчуга чаще всего ждет. Когда вернется внучка из школы, дойдет журнал «Шахматное обозрение» или начнется праздник, который можно сфотографировать. В поселке ему скучно, а поездка в районный центр даже на день выматывает из-за шума машин. Скоро должен приехать сын, затем они вместе отправятся в тайгу до конца декабря, а потому дни тянутся особенно долго. Жена охотника умерла год назад, поэтому он не любит проводить время дома.
Мы спускаемся вместе к реке. «Я не представляю себя в небоскребах, — говорит Олег Канчуга, вглядываясь в противоположный берег. — В тайге тихо, хорошо. Целый день бегаю по сопкам, ставлю капканы для соболей, а потом ложусь спать в зимовье. Это тяжелая работа. Были дни, когда так сильно уставал, что каждые сто метров останавливался и отдыхал на снегу. Конечно, опасно, болезни, трясина и звери, я сам троих друзей потерял, елки. Это все понятно, — вздыхает. — Но я все равно в тайгу пойду. Не знаю как без этого, елки. Всю жизнь так, понимаешь?»
После охоты Олег Канчуга сдаст добытые шкуры соболей коммерсантам, которые отправят их на аукцион в Санкт-Петербург. Вырученных денег хватит на несколько месяцев жизни. За сезон охотник заработает от 80 до 200 тысяч рублей.
Чтобы на охоте везло, был фарт, как говорит Олег Канчуга, он просит милости у духов предков. Весной удэгейцы отмечают «Ва:кчай ни» — праздник окончания охотничьего сезона. Они бросают в костер пампушки и мясо изюбря в благодарность богам за добычу и за то, что вернулись домой.
***
«Мы сильны, пока лес рядом», — считает шаман Дункай. «Без тайги я сдохну», — объясняет охотник Олег Канчуга. «Тайга забрала у меня двух братьев, но я вижу ее каждый день», — говорит Екатерина Миранская.
Удэгейцы уезжают в большие города и возвращаются обратно, учат детей управлять лодкой и гибнут в тайге, молятся богу охоты Лоу Бату и боятся злого духа Амбу. Привыкшим к комфорту жителям мегаполисов сложно понять, почему их жизнь устроена именно так. Сами удэгейцы не вдаются в философские размышления о непостижимости природы, изоляции и идентичности: «Мы простые, но не глупые или необразованные. Просто живем в другой системе координат».