Фото: Daniel Frese/Pexels
Фото: Daniel Frese/Pexels

30 лет со дня падения Берлинской стены — серьезная веха для подведения итогов. Большие надежды на демократию и свободу сменились разочарованием из-за кризисов и коррупции, возможности рыночной экономики обернулись сокращением социальной поддержки, цинизмом и апатией. Несмотря на видимые серьезные изменения, Ангела Меркель утверждает, что для полного единства Германии нужно больше времени. В странах Восточной Европы набирает силу правый популизм, в России все больше сфер экономики регулируется государственными монополиями, а в нашумевших законах угадываются попытки реставрации отдельных советских практик.

Насколько далеко разошлись страны бывшего Восточного блока? Что, если взглянуть поверх изменчивой политической повестки на общество в этих странах? 

Гражданское общество

Слабое гражданское общество в России и Восточной Европе — общее место в социальных науках. Без гражданского общества трудно или невозможно решать общественные проблемы, которые пока «не заметили» законы, бюрократические структуры и социальные службы.

В начале и середине 2000-х вышло довольно много работ о гражданском обществе стран бывшего Восточного блока. Американский социолог Марк Ховард искал причины слабости гражданского общества в постсоветских странах и нашел в них похожие черты. Например, во всех них, включая Восточную Германию, показатели участия людей в общественной жизни были хуже, чем после несоветских диктатур. Граждане, увидевшие изнанку демократии и рыночной экономики, не стремились участвовать в решении общественных проблем. Привыкнув к советской «обязаловке», они просто не воспринимали новые, добровольные НКО как не зависящие от государства организации. При недостатке поддержки от населения НКО часто регистрировались под одного человека для финансирования краткосрочных целей. Приоритет экономического выживания здесь и сейчас серьезно сокращал и круг возможных сторонников, и потенциал народного финансирования НКО. Ховард считал, что решить проблемы развития гражданского общества в таких странах можно только при участии государства.

К более оптимистичным выводам в 2006 году пришел шведский социолог Андерс Улин. Он отметил, что НКО в России и странах Восточной Европы заинтересованы в расширении гражданской поддержки и низового финансирования своих организаций. Но в России по сравнению со странами Прибалтики значительно ниже доверие к государственным институтам и хуже со свободой прессы, что затрудняет и развитие гражданского общества. Хотя многие НКО бывшего СССР довольно малочисленны, членство в профсоюзах все еще обширное. В целом картина получается пестрая и лишенная определенных тенденций.

Постепенно появились и точки зрения, что постсоветское гражданское  общество не слабое, а,скорее, своеобразное. Например, теория транзакционного активизма (Petrova and Tarrow, 2007) утверждает, что в Восточной Европе преобладает не индивидуальный, а «транзакционный» активизм, основанный на обмене (транзакциях) ресурсов, знаний и информации между организациями. Но, например, чешский политолог Ондрей Цисарь считает, что транзакционный активизм распространен среди относительно малочисленных «новых» НКО, вовлеченных в современные проблемы защиты прав меньшинств и экологии. А широким членством до сих пор могут похвастаться только «старые» НКО, образованные еще в Советском блоке, например, профсоюзы. Другими словами, «страшно далеки они от народа», а устойчивость транзакционного активизма без внешней поддержки вызывает сомнения. 

Самыми устойчивыми НКО с формальным членством на постсоветском пространстве остаются массовые организации, сформированные еще в СССР. Однако, если независимость Польши начиналась с профсоюза «Солидарность», самостоятельность массовых российских профсоюзов вызывает сомнения.

Более детальный мониторинг развития гражданского общества в каждой из стран Восточной Европы можно найти в докладах USAID. Там можно найти много похожих на российские деталей, например, восприятие организаций, которые когда-либо финансировались Джорджем Соросом, как «иностранных агентов» в Венгрии и Болгарии.

Количественные данные также показывают, что в странах бывшего СССР по сравнению с другими европейскими странами ниже уровень участия в политике. Так, по Европейскому социальному исследованию за 2016 год (раунд 8), во всех постсоветских странах показатели политического участия ниже среднеевропейских. Это касается даже таких несложных форм политического участия, как подписание петиций. Хотя не все постсоветские страны вошли именно в этот раунд опроса, об этих тенденциях писали и другие исследователи.

Данные по политическому (не)участию. Европейское социальное исследование, 8 раунд

В таблице представлен средний показатель между «да» (1) и «нет» (2). Чем ниже показатель, тем выше участие. Розовым отмечены ячейки с показателем ниже среднеевропейского. Персиковым выделены постсоветские страны.

[bigallery list="2133190"]

Конечно, это очень приблизительная оценка, и даже она показывает, что у некоторых восточноевропейских стран, например Словении, расхождение со среднеевропейскими показателями не слишком большое. Но в целом аполитичность, скорее, общая норма и в России, и в европейских странах бывшего Восточного блока.

Благотворительность и забота

Пожертвования обычных граждан на благотворительность важны для существования НКО, независимых как от государства, так и от крупного бизнеса. Но, судя по отчету Фонда поддержки и развития филантропии (CAF) за последние 10 лет, мало что поменялось в благотворительности в постсоветских странах: жертвуют все так же неохотно. 

Основываясь на социологических опросах компании «Гэллоп», CAF составил всемирный рейтинг самых щедрых и прижимистых стран за последние 10 лет. По самым разным измерениям этого рейтинга страны бывшего СССР и Югославии обычно оказываются внизу. Это не объясняется только экономическими кризисами или бедностью институтов благотворительности, так как вопросы социологов касались как денежной, так и волонтерской помощи. Отчет основан на статистике по ответам на три вопроса: о пожертвованиях на благотворительность, о волонтерстве в организациях и помощи незнакомцам за прошедший месяц. У России и большей части постсоветских стран не слишком хорошие показатели по всем трем. Так, в России за последние 10 лет в среднем 35% населения помогали незнакомцам, 12% жертвовали на благотворительность и 16% безвозмездно помогали благотворительным организациям. Для сравнения: в Мьянме, которую трудно отнести к странам «золотого миллиарда», соответствующие проценты за последние 10 лет — 49, 81 и 43. 

О причинах такого отставания в развитии благотворительности мы спросили Максима Руднева, доцента ВШЭ, который много лет изучает общественные ценности. «Как правильно отмечают в отчете, тут нет единственного объяснения», — отмечает Руднев. С его точки зрения, материальные затруднения не могут быть единственной причиной нежелания давать денег НКО — с большой долей вероятности тут все еще сказываются установки социалистического периода, когда государство узурпировало всю социальную ответственность. Так что мнение «пусть государство им пенсию платит» многими по-прежнему считается справедливым. С социалистическим наследством, когда любые объединения, инициированные «снизу», преследовались, связано и то, что новая благотворительность развивается относительно медленно. Изменить ситуацию, по мнению Руднева, может лишь смена поколений.

Главный движущий фактор изменения ценностей, по Рональду Инглхарту, — это материальное благополучие в период формирования ценностей (обычно это подростковый возраст и начало взросления). Можно предположить, что поколения восточных европейцев, выросшие в относительной безопасности, еще не так многочисленны, чтобы изменить средние по странам ценности. 

Фото: Adam Niescioruk/Unsplash
Фото: Adam Niescioruk/Unsplash

Общие постсоветские ценности?

Многие говорят о ценностях, но исследует их довольно небольшой круг ученых. Один из самых известных и долгоиграющих проектов — Всемирный обзор ценностей (World Values Survey), инициированный американским исследователем  Рональдом Инглхартом. По его гипотезе, на смену простым материальным ценностям, таким как успех и выживание, приходят постматериальные, например, самостоятельный выбор образа жизни и идентичности, гражданские права, забота о людях и природе. Исследования ценностей, идущие с 1981 года, показывают изменения в двух противоположных направлениях: ценностей выживания и самовыражения, традиционных и рационально-секулярных ценностей. На видео можно наблюдать, как ценности в разных странах движутся от экономического и физического выживания к самореализации.  

Но, несмотря на то что в России и других постсоветских странах ценности выживания сдают свои позиции, население постсоветских стран все еще чаще предпочитает выживание самовыражению. Исключения составляют Польша, Чехия и несколько государств бывшей Югославии. Максим Руднев считает, что коммунистическое прошлое сыграло тут не последнюю роль.

И все же, по мнению Руднева, в каждой стране имеются похожие по своим взглядам группы людей, разделяющие «ценности роста» (в которые входит, в том числе, забота об окружающих и природе). Просто в одних странах такие группы малочисленны, а в других, например в Швеции, составляют около половины населения.
С точки зрения Руднева, группы сторонников «ценностей роста» в разных странах 

объединяет обладание определенными ресурсами. К ним относится не только материальное богатство, но и наличие некоторого набора атрибутов, дающих высокий социальный статус: соответствующее образование, место проживания и профессия. Впрочем, сам факт обладания такими атрибутами еще не делает человека сторонником «ценностей роста». Этот ресурс, по гипотезе Руднева, должен наследоваться и накапливаться — сторонники более высоких, чем простое выживание, ценностей «получаются» в семьях, которые в нескольких поколениях имели доступ к высшему образованию, свободе передвижения и уверенность в будущем. В России и других постсоветских странах похвастаться этим могут немногие.

Особое внимание World Values Survey уделяет эмансипационным ценностям, в частности, свободе выбора и равенству возможностей. По мнению исследователей, эти ценности связаны с повышением качества государственного управления, усилением гражданского общества и способствуют расширению демократических прав и свобод.

По усредненным результатам с 1995-го по 2005 год, представленным в книге К. Вельцеля Freedom rising, Россия находится примерно в середине распределения стран по эмансипационным ценностям, рядом с такими странами, как Китай, Таиланд, Индия, Турция.

Недавно вышедшая статья об изменениях ценностей в Европе после окончания холодной войны показывает довольно сложную картину. Авторы доказывают, что в постсоциалистических странах, вступивших в Евросоюз, число сторонников эмансипационных ценностей росло, а в странах, сделавших выбор в пользу Евразийского экономического союза, не менялось или немного падало. То есть на динамику ценностных предпочтений граждан последние 30 лет влияли не их религиозные убеждения или советское прошлое, а именно членство стран в современных политических объединениях. Получается, что запрос на некоторые ценности не слишком зависит от истории, а формируется из окружающих человека сегодняшних обстоятельств.

Во всех постсоветских странах одно и то же?

«Россия и Болгария почти одинаковые. Включаю в Болгарии телевизор, а там баба Ванга. Включаю в России — и опять баба Ванга. Везде одно и то же» — таким анекдотом поделился однажды глава одного болгарского экологического НКО, человек с хорошим образованием и значительным жизненным опытом. И пусть мониторинг USAID ставит очень разные оценки развитию гражданского общества в этих двух странах, доля правды есть и в этом анекдоте.

Попробуем сделать выводы, какие нормы и ценности объединяют сейчас постсоциалистические страны. Можно определенно сказать, что гражданская активность в странах, прошедших через опыт социалистического строительства в Европе, по-прежнему достаточно низкая. И с большой долей вероятности влияет на это усвоенный социальный опыт предыдущих десятилетий. Относительно скептически в постсоциалистических странах смотрят и на деятельность НКО. Хотя за последние 30 лет в структуре гражданского общества появились новые неправительственные организации, отстаивающие малопредставимую в социалистический период повестку, например, занимающиеся защитой прав меньшинств, самыми многочисленными остаются «старые» организации с социалистическим бэкграундом, например профсоюзы.

В большинстве постсоветских стран ценности выживания превалируют над ценностями самовыражения. А невысокий приоритет ценностей заботы об окружающих и привычка полагаться на государство до сих пор предопределяют нежелание большинства помогать НКО и незнакомцам. Но, если верить социологам, эта ситуация вполне может измениться со сменой поколений — разумеется, если новые поколения унаследуют от своих родителей благополучную жизнь. Количество людей, разделяющих нужные для развития демократии и качественного государственного управления ценности свободы выбора и равенства возможностей, растет в постсоветских странах — членах ЕС и не растет в странах Евразийского союза. Хотя разрыв между «старыми» и «новыми» демократиями все еще значительный, это доказывает, что ценности могут меняться при благоприятной для них политике.

Изменение норм и ценностей идет медленно, как смена поколений, но при стабильной работе над ними обязательно происходит. Также нельзя говорить о том, что социализм, религиозный выбор предков или какой-то еще исторический фактор навсегда определил ценностный набор какого-то общества. Хотя многим постсоветским обществам еще предстоит преодолеть привычную установку на выживание любой ценой, разобщенность и необоснованную надежду на государство в вопросах взаимопомощи, изменения возможны. Иными словами, не стоит мертвой хваткой держаться за «скрепы», но и верить во всепобеждающую силу правильной «компании» стран, которая сама по себе повлияет на нового члена, тоже не стоит. В жизни все немного сложнее. Что, кажется, и доказали последние 30 лет.