Иллюстрация: Wikimedia Commons
Иллюстрация: Wikimedia Commons

Автор этих строк — то есть я — по профессии редактор, и именно этим ремеслом последние два десятилетия зарабатывал себе на жизнь. Но так уж сложилось, что читателям ресурса «Сноб» я известен также как автор научно-популярных заметок, а потому вот уже почти десять лет вынужден принимать близко к сердцу проблемы научно-популярного жанра. 

Какие именно проблемы? Да те же, что и у всех: зазнайство, упрямство и невежество, если не вдаваться в детали. Но тут они переплетаются в особо хитрый узор, порой даже вступая между собой в противоречия. Это, кстати, очень любопытно: вот в общественно-политической жизни страны упрямство, зазнайство и невежество всегда живут душа в душу, а в нашей отрасли между ними время от времени вспыхивают конфликты. Более того, в дискуссиях эти три лика вселенского зла обычно берутся представлять весьма эрудированные, скромные и склонные к взаимопониманию люди. 

В такое недоразумение недавно и был невольно вовлечен любимый мною ресурс «Сноб». Началось с того, что в группе Equality, что во «ВКонтакте», некие молодые ученые вздумали проанализировать личность и некоторые утверждения почтенного участника проекта «Сноб» Андрея Курпатова. Тот им ответил, те ответили ему, и понеслась. Кто из них мне симпатичнее, так сразу не скажу: люди все очень милые, а написанное ими по ссылкам выше, на мой вкус, не заслуживает вообще никакого внимания, так что мы и не будем вдаваться в детали. Смысл главным образом в том, что «ученые» нашли у «психолога» ошибочные научные утверждения (сами при этом наделав не то чтобы ошибок, а скорее неловкостей, вроде утверждения, будто «групповой отбор» — бесспорная и общепринятая концепция эволюционной генетики). Другие обсуждавшиеся проблемы — отсутствие у автора научных статей в реферируемых журналах и периодическое упоминание всевозможных биополей, энергий и людей, которые на эти биополя и энергии не прочь сослаться.

И вот я подумал: блин, это же про меня. Я и ошибки делаю все время, и Хирш у меня скатился с не слишком впечатляющих 12 до совсем уж жалких шести, и, главное, я большой любитель неоправданных натяжек и лженаучных концепций, вплоть до попрания идеи гендерного равенства, так будоражащего ребят из Equality. Так что пришла пора все это обдумать еще раз по порядку.

Во-первых, бывают ли у популяризаторов ошибки?

1. Ошибки выживших

Ошибки, разумеется, бывают. Даже у моего кумира Александра Маркова (не спрашивайте, не покажу). А если ошибки нет на момент выхода книги, это не значит, что она не обнаружится позже, по мере развития науки. В дилогии «Эволюция человека» Марков цитирует ровно те самые тезисы о связи женской сексуальности с фазой цикла, за которые «молодые ученые» пропесочили Курпатова как за опровергнутые. Книга Маркова вышла в 2011-м, книга Курпатова (в беседе с читателями которой были сделаны спорные утверждения) — в 2012-м, ссылки опровергателей датированы 2016-2019 годами. Но прочитать книгу Маркова вы можете даже сейчас или через пять лет, с огромной пользой для себя и невзирая на ошибки. Про Курпатова ничего не скажу, не читал.

Сам Александр Марков буквально две недели назад в своем блоге рассуждал об ошибках популяризаторов — можно или нельзя? Положим и мы свою копеечку — прекрасный пример, описанный Ником Лейном в его книжке «Лестница жизни». Речь о книге Примо Леви «Периодическая система» (1975), которую в 2006-м британский Королевский институт признал «лучшей научно-популярной книгой всех времен». Примо Леви (1919-1987) — химик, но главным образом поэт и публицист — делает там ошибку, из-за которой любого первокурсника поперли бы с экзамена без разговоров даже в 1975-м. Якобы кислород, выделяемый при фотосинтезе, получается из молекулы углекислого газа. Разумеется, это не так: кислород под ударом фотона вываливается из воды, а тот, что был в углекислом газе, никуда не девается, а остается в связанном виде.

Пострадал ли от ошибки читатель книги Леви? Нет, если этот идиот не вздумал изучать биохимию по популярной книге. Осталась ли «Периодическая система» лучшей книгой всех времен? Я бы, со своей русскоязычной колокольни, проголосовал за «Вселенную. Жизнь. Разум» И. С. Шкловского. Книга вышла в 1962-м, и уж вот где с годами ошибок накопилось выше крыши. Но ничего, если прочтете — будет вам польза и удовольствие.

Есть и еще один тип так называемых «ошибок»: это когда критиканствующий субъект называет некое утверждение «недопустимым упрощением» и требует от автора оговорок, что «на самом деле все гораздо сложнее». Как справедливо отмечал тот же Марков, такую оговорку можно вставлять в научно-популярный текст буквально между каждыми двумя фразами. Но зачем? Возможно, чтобы превратить сколь угодно легкую, искрометную и вдохновляющую заметку в унылое бу-бу-бу. С другой стороны, у многих авторов (см. вышеприведенную ссылку на «разбор» в Equality и его продолжение) нудное бу-бу-бу отлично получается и без таких стилистических ухищрений.

Как правило, критики обличают ошибки популяризаторов не сами по себе (мол, бедный читатель неправильно поймет все про альтернативный сплайсинг и останется невеждой), а чтобы доказать, что популяризатор — никуда не годный ученый, не специалист. К тайной невысказанной мотивации таких критиков мы еще вернемся в последнем разделе, а сейчас вот какой вопрос: а надо ли популяризатору быть ученым?

2. Ученье как чума

В общем, в каждой профессии желательно иметь какой-то сертификат соответствия, чтобы люди, не знакомые мне лично, знали, что я настоящий дантист, а не просто нашел на свалке списанную бормашину. Однако в популяристике подобная система аттестации отсутствует (как, впрочем, и в поэзии, или, к примеру, в ремесле банщика). Кому-то кажется, что сгодится естественно-научный диплом или ученая степень, — в угоду этим людям я нередко подчеркиваю, что у меня диплом физика и степень биолога — но на практике это просто бессмысленные побрякушки. 

Что значит «быть ученым»? Об этом по ссылке выше тоже поминает Александр Марков: сам он — специалист по морским ежам, причем не по всем ежам в равной степени. У меня тоже есть маленький закоулок науки, про который я уверен, что знаю его лучше абсолютно всех людей в мире. К несчастью, он настолько мал и никому не нужен, что ему и названия-то не придумали. В чуть более широкой области — назовем ее «генной инженерией и генетическим анализом мицелиальных грибов» — я способен разумно отвечать на вопросы любознательных ученых-биологов, возможно, принося им некоторую пользу своими ответами. А дальше начинается море моего дремучего дилетантизма, где разница между конформной теорией поля (в которой я абсолютно невежествен) и клеточной биологией (где я невежествен преимущественно) незаметна невооруженным глазом. Хотя, если обещают нормальный гонорар, поднапрягусь и вникну.

Напротив, если бы мне предложили написать что-то поближе к моей области научной компетенции, наверняка получилась бы нудятина. Я честно пытался пару раз, получилось так себе. Вот одна из причин, почему ученый плох как популяризатор: область его компетенции невозможно точно очертить, он знает все ни о чем (то есть о том, что никому не интересно) и почти ничего — обо всем остальном (где он непременно наделает ошибок).

Теперь посмотрим на другой конец шкалы: популяристику, созданную по-настоящему большими учеными. Книжка Хокинга «Краткая история времени» — классика жанра. Одновременно это лучший пример научно-популярного текста, где сакраментальное «на самом деле все гораздо сложнее» можно вставить буквально куда угодно, а также украсить узором из этой фразы форзацы и поля. Хокинг знал, что он на своей территории, и не очень заморачивался с тем, чтобы выражаться безукоризненно точно и представить все альтернативные мнения. Это вторая причина, почему ученый не всегда хорош в популяристике. Хокинг-то как раз прекрасен, но его достижения в теорфизике помогли ему в этом единственным образом: надежно защитили от наездов доморощенных критиков, требующих точности и взвешенности суждений.

Наконец, третья причина. Действующему — то есть по уши погруженному в научные статьи и заявки на гранты — ученому нелегко переключаться на другой язык коммуникации. Блистательный Константин Северинов — харизматичный лектор и кумир студенток, но попробуйте прислать ему на сверку его же собственную записанную на диктофон реплику. Он непременно вставит туда слово «эндонуклеаза» (да-да, не просто «нуклеаза», а «эндо-», это чертовски важно для понимания текста домохозяйками и старшеклассниками!), причем не только в собственные слова, но и в редакционную подводку. Журналисты ведь так и норовят все исказить, выставляя бедного ученого на посмешище перед коллегами.

Вот это, наверное, и есть главная проблема ученых-популяризаторов: их референтная группа. За исключением Хокинга и парней его масштаба, которым мнение коллег не слишком интересно, ученому свойственно жить в мире с сильно искаженной перспективой. При всех реверансах перед публикой, мнение других ученых ему несравненно важнее. Показаться занудой перед миллионом читателей — лучше, чем показаться поверхностным десятку профессоров.

Свободны ли от этой чумы так называемые «научные журналисты»? Да черта с два, у них-то референтная группа еще смехотворнее: «журналистское сообщество». Написать о новости раньше коллег-обсосов из конкурирующего ресурса, не высказывать оценочных суждений, взять комментарий у правильных «спикеров» — все это абсолютно фиолетово читателям, зато помогает набрать призрачные очки, чтобы тебя, корреспондента по науке и технологиям газеты «Утренние бюллетени», когда-нибудь пригласили работать редактором отдела науки и технологий газеты «Вечерний предприниматель» с надбавкой к з/п в 20 000 рублей. Если кто-то при таких мотивациях все же умудряется создавать что-то не слишком унылое, снимем перед ним шляпу.

Кто в таком случае идеальный популяризатор? Я думаю, все-таки Примо Леви, писатель, поэт и публицист. Ну и химик. Правда, его ошибка в описании фотосинтеза как раз из области химии, зато стиль повествования очень заразительный.

3. Зачем это нужно

Наверное, прямо с этого надо было начать, иначе ничего не понятно, а если бы я сразу сформулировал главный тезис, было бы меньше вопросов к частностям. Тезис таков: популяризация науки — центральный элемент цивилизации. 

Чуть подробнее: наука худо-бедно познает реальность, остальное человечество — медленно, неуклюже и с огромным опозданием — создает на этой базе свою картину мира. Сегодня усредненный пешеход на улице скорее всего представляет себе систему, в которой Земля вращается вокруг Солнца, — одной из звезд Галактики, — а 300 лет назад такой же пешеход представлял себе все совсем не так. Меньше чем через сто лет после того, как была написана формула радиуса горизонта черной дыры, дыра появилась в фильме, имевшем успех у публики. Вот, собственно, ради этого существует наука, и ради этого ей надо бежать так далеко впереди усредненного пешехода. 

Связь между наукой и пешеходом обеспечивает популяристика. Без этой связи наука не имеет смысла. Популяризатор — главное звено в механизме прогресса человеческой цивилизации, где непременный этап — передача знаний от немногих ко многим. 

Зачем пешеходу вообще нужна картина мира? Это загадка человеческой природы, но будем исходить из того, что она ему нужна, причем именно для практических целей. Вот, например, Андрей Курпатов, с которого мы начали разговор, вообще не популяризатор, он психотерапевт. В силу своей профессии он говорит с людьми только о том, что им важно слышать и знать для их практической пользы, причем получает за это деньги. Если психотерапевту проще говорить со своим подопечным, сперва установив с ним взаимопонимание по поводу некой картины мира — надо просто признать, что человеческой природе это зачем-то нужно. Если при этом он слегка затушевывает детали или вставляет в свою речь какие-нибудь «психические энергии» — это его выбор и его кратчайший путь к цели.

В предыдущем абзаце нигде не сказано, что «картина мира» должны быть «научной». На мой вкус, она скорее должна быть складной и убедительной, и так уж случилось, что лично я могу сляпать такую картину только на базе науки, а у других может быть и по-другому. При этом научная картина мира не всегда безупречна в практическом смысле. У Маркса, Энгельса и Ленина была научная картина мира, в меру их доступа к тогдашним достижениям науки, и из этой картины вышло черт знает что. У Св. Максимилиана Кольбе и Св. Луки Крымского (проф. В. Ф. Войно-Ясенецкого) картина мира была другой, и никаких возражений у меня она не вызывает, несмотря на полную ненаучность. 

Но мы-то лепим именно научные картины мира. Сидит популяризатор в лавке, с одной стороны у него спрос широкой публики на складное понимание мироздания и своего места в нем, с другой — груда сырья в виде потока научных статей и новостей. И вот он сидит и лепит, как может, на продажу. 

Ученые — конечно, не Хокинг, Вильчек и Сасскинд, а обычные — нередко видят всё совсем по-другому. В их наукоцентричном мире смысл популяристики в том, чтобы рассказывать публике, насколько важны они, ученые, и то, что они делают. В такой системе вещей, естественно, у ученого должно быть право вето на то, что пытается донести до читателя популяризатор: мол, не слушайте его, он не настоящий ученый, вон у него какой хирш маленький. 

Вето, разумеется, не работает. Особое раздражение у его сторонников должен вызывать тот факт, что легкомысленное гонево популяризатора пользуется у публики куда большим спросом, чем выверенная информация о том, что «все гораздо сложнее», но ученые непременно во всем разберутся, если их уважать и финансировать. Это раздражение неизбежно выливается в нудноватые «разборы», наподобие того, в Equality, с которого мы начали, или опубликованного там же в июне 2018-го «разбора» утверждений бесподобной Татьяны Черниговской. Вот уж у кого гонево без тормозов, ошибка на ошибке. При этом если есть на свете русскоязычный популяризатор нейробиологии, способный полноценно разговаривать с публикой, то это пока исключительно Татьяна Владимировна. Как минимум до тех пор, пока Ася Казанцева не закончит свою заграничную стажировку.

А как же быть с еще одной важной функцией научпопа — разоблачением гомеопатии, квантовой генетики и молекулярной памяти воды? Очень нужное направление работы. Никто ведь не говорит, что продаваемые публике картины мира не могут ожесточенно, с лязгом и визгом, соперничать между собой. Среди них будут и совсем смехотворные, с космическими вибрациями, и умеренно-дурацкие, с безглютеновой диетой, и зловещие — с отрицанием прививок. Только если мы хотим их опровергать, для начала надо собрать публику, которая к нам прислушается. Столько, сколько приходит на лекции Курпатова или Черниговской, как минимум. Предложение подождать, пока публика дозреет и начнет ценить ваш бубнеж о том, как «наука сильно продвинулась в понимании, но не будем спешить с выводами», категорически отклоняется.

А потом, когда люди соберутся, мы расскажем им, как все устроено на самом деле, да так, чтобы все не разбежались с середины. Вот тогда у нас и будет нормальный научпоп. Знал бы я, как это сделать — был бы хорошим популяризатором, а так пока останусь средненьким. Зато вот наезжать на коллег с «разборами» не стану в новом году ни за что, честное-пречестное слово.