Статья Артема Нарышкина начинается с весьма смелого заявления: 

Амбиции Московской патриархии основаны на мифе о единстве веры. Церковные спикеры твердят, что православие сплачивает российский народ. Все православные якобы исповедуют одно вероучение и следуют общим нравственным нормам. В действительности же в РПЦ нет согласия по важнейшим этическим вопросам. Верующие, в том числе священники, имеют разные представления о добре и зле.

Это мнение, высказанное как непреложный факт, типично для стороннего взгляда, который пытается подверстать к собственной картине мира некоторые свои внешние наблюдения над чужой для него организацией. Увы, автор совсем не понимает ни процессов, происходящих в Московской патриархии, ни того, о чем думают и чем живут ее члены — священники и миряне. Его взгляд на Церковь, ее историю, священное Писание и Предание основан на расхожих стереотипах, которые легко опровергаются элементарным знанием предмета. 

Например, Артем Нарышкин мимоходом утверждает, что ранние христиане не были патриотами и «лишь в поздней Византии они превратились в верноподданных». Если даже не обращать внимания на явный анахронизм (патриотизм — понятие нового времени), то куда деть призывы апостола Павла молиться за императора, его утверждения о том, что начальник не напрасно носит меч (он нужен, чтобы защищать граждан и наказывать преступников)? Как отнестись к его убеждению в необходимости власти государства, гражданством в котором он активно пользуется? Куда деть постоянно повторяющуюся тему в апологиях ранних христианских писателей о том, что христиане являются примерными гражданами и поэтому не заслуживают гонений? Куда деть большое количество ранних христиан — воинов? Также в писаниях ранних христиан постоянно прослеживается мысль, что их родная Римская империя (да, та, которая их гнала) — лучшее из всех существующих в мире государств.

Еще один из множества стереотипов, используемых Артемом Нарышкиным, — это противопоставление Бога Ветхого Завета Богу Нового Завета. Дескать, первый (Яхве) — жестокий и карающий, а второй (Иисус) — любящий, толерантный и всепрощающий. Этому стереотипу без малого две тысячи лет, и его первоначально придерживались как раз те секты, которые возникали вокруг ранней Церкви и которые, кстати, часто отказывались от какого-либо взаимодействия с Империей (т. е., в терминологии автора, «не были патриотами»). Ранняя же Церковь, напротив, постоянно подчеркивала свои отличия от этих групп и свое неприятие подобных взглядов.

По мнению автора статьи «либералы» в РПЦ исповедуют гуманистическую религию, сосредоточенную на человеке и его способностях, а «авторитарные консерваторы» верят в высшую силу, требующую от человека подчинения. Да будет ведомо г-ну Нарышкину, очевидно, не подозревающему, что любовь может быть требовательной, а гнев — праведным, что для христиан Бог Ветхого и Нового Завета — один и тот же. И Он как раз и есть тот самый любящий и милующий Бог, отдающий Своего Сына за жизнь мира. И христиане — как те, которых он называет «либералами», так и те, кого он называет «фундаменталистами», верят в этого Единого личного Бога (не в безличную высшую силу), а не в человека с его способностями и талантами. Если кто-то считает иначе, он не христианин.

Итак, автор делит активных священников и мирян Русской православной церкви на «либералов» («гуманистов») и «фундаменталистов» («консерваторов» или «авторитаристов»). Эти слова я беру в кавычки, потому что в статье Нарышкина они не совсем соответствуют общеупотребительному их смыслу. Главное различие между двумя категориями — это то, что первые автору нравятся, а вторые нет. Поэтому он приписывает «либералам» те взгляды, которые кажутся ему симпатичными и правильными, а «фундаменталистам» — все противоположное. В общем, с его точки зрения — первые за все хорошее, а вторые, разумеется, за все плохое.

Помимо явной произвольности такого конструирования мировоззрения незнакомых (или малознакомых) ему людей, автор явно страдает от пакетного (или, если угодно, партийного) мышления. То есть, коль скоро тот или иной священник, скажем, подписал письмо с призывом милосердно отнестись к задержанным участникам демонстраций, то он, в глазах автора, автоматически разделяет (и не имеет права не разделять) программу Навального в политике, а в церковных делах ратует за тотальную реформу и обновление, с отказом от старых традиций и за максимальное приспособление богословия и богослужения удобству пользователей. Я несколько утрирую, но все умозаключения и выводы автора построены именно на этом принципе. Воображаемые политические взгляды упоминаемых им лиц в его глазах тесно привязаны к их столь же воображаемым богословским убеждениям, причем и те и другие следуют общим пакетом, весь набор в котором един и неделим.

«Фундаменталистам» автор зачем-то приписывает римско-католическую теорию «выкупа за грех прародителей», которую приносит Иисус для удовлетворения божественной справедливости, а вот православное понимание греха как болезни, которую Христос исцеляет Своей жертвой, он отдает только «либералам». 

Зато, по его мнению, «либералы-гуманисты» отрицают традицию (т. е. Священное Предание»), так как для них важен некий «личный пример Иисуса». О том, что Священное Предание лежит в основе православной веры, которую исповедуют все сознательные православные, вне зависимости от их политических убеждений, Артем Нарышкин, очевидно, не ведает.

Для «фундаменталистов», оказывается, важно, чтобы власть была православной только формально: постояли начальники два раза в году со свечками, приняли выгодные РПЦ законы — и хорошо. По умолчанию очевидно, что по-настоящему воцерковлять членов правительства и высокопоставленных чиновников они не хотят. Впрочем, этого особо не хотят и «либералы» — им требуется, чтобы власть обеспечивала для всех равенство перед законом и не преследовала невинных. Что происходит с душами облеченных властью людей, оказывается неинтересно ни тем, ни другим. Соответственно, по мнению г-на Нарышкина для этих священников слова апостола Павла о Боге, «который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины», ничего не значат. Хотя, наверное, они ничего не значат только для самого Артема Нарышкина, который проецирует свои идеи на незнакомых ему священников.

Продолжая описывать страшных фундаменталистов, г-н Нарышкин обвиняет их во враждебности к науке «из-за склонности к тоталитарной картине мира, в которой нет никаких сложностей и противоречий». Хорошие либералы же, со своей стороны, открыты к последним научным выводам: они «не боятся трудных вопросов, полагая, что Бог доверяет человеку». Какой бы смысл автор ни вкладывал в это очередное клише, единственным примером отношения к науке г-ну Нарышкину служит теория эволюции, с его точки зрения априорно научная. Оставив спор научного креационизма с эволюционизмом за рамками данной статьи, могу только указать, что автор не включил в свой доказательный аппарат отношение известных священников и мирян к таким псевдо- (или пара-) научным теориям, как гомеопатия, остеопатия, торсионные поля, энергетическая память воды, всевозможные оккультные или околооккультные изводы психологии, и многим другим, насчет которых можно найти весьма разные мнения, в равной степени проецируемые на оба воображаемых им лагеря.

Ну и далее по списку: либералы против семейного насилия и не поддерживают многодетные семьи, в то время как фундаменталисты — за многодетность и насилие, и вообще «особо зациклены на теме традиционных семейных отношений». Либералы за открытость, фундаменталисты — за ксенофобию. Либералы за высокий уровень жизни, консерваторы — за бедность и необразованность и т. д., и т. п. Разумеется, примеры приводятся только те, которые поддерживают теорию автора, даже если для этого приходится вырывать цитаты из контекста, а то и самому домысливать их.

Описывая взгляды двух групп, г-н Нарышкин не упоминает их отношения к смертной казни. Тут, казалось бы, все очевидно — кровожадные «фундаменталисты» за казнь, а гуманные «либералы» — против. Только вот незадача: значительное число людей, поименно названных журналистом «консерваторами», — принципиальные противники смертной казни. А вот по крайней мере некоторые из названных им «либералов» — за нее. 

Итак, обратимся к упомянутым Артемом Нарышкиным именам — так сказать, характерным представителям и того, и другого лагеря. Первым (и главным) в списке «либералов» значится священник Георгий Кочетков. Как ни оценивай его богословские, литературные и лингвистические дарования, на либерала (в общепринятом смысле этого слова) Кочетков никак не тянет. Он — создатель весьма жесткой группировки, в которой есть только один верховный авторитет — он сам. Если г-н Нарышкин не согласен, предлагаю ему найти хоть одного человека в кочетковском движении, который открыто критиковал бы его главу (и при этом оставался бы внутри движения). Я такого не знаю.

Для сравнения: в приходах таких, казалось бы, совсем разных людей, как протоиерей Димитрий Смирнов и протоиерей Алексий Уминский (г-н Нарышкин относит их к противоположным лагерям), собираются люди самых разных политических убеждений, взглядов на мир и на происходящие в Церкви процессы. И ни один из них — в том числе и те, кто не соглашается с настоятелем по тем или иным вопросам, — не чувствует себя ущемленным или дискриминируемым.

Именно этого — открытости и разномыслия — нет и в помине в кочетковском движении. Более того, любую внешнюю критику в свой адрес священник Кочетков и его окружение немедленно преподносят как атаку на Церковь и даже лично на патриарха Кирилла с призывом к нему сделать соответствующие оргвыводы. В светских кругах, откуда происходит Артем Нарышкин, это называется «доносом по служебной линии» — деяние для уважающего себя либерала недопустимое.

И еще одно имя — Владимир Легойда, которого автор характеризует заклятым фундаменталистом и консерватором. Если бы г-н Нарышкин немного поинтересовался этим человеком, он непременно обнаружил бы, что Владимир Легойда является создателем и бессменным главным редактором журнала «Фома», к которому, как и к любому изданию, можно, наверное, предъявлять разные претензии, но который ну никак не вписывается в парадигму фундаменталистского издания.

Или куда отнести самого известного сегодня православного публициста, протодиакона Андрея Кураева, бегло упомянутого Нарышкиным среди «либералов», но который при чуть более пристальном взгляде совсем не соответствует облику либерала, обрисованному самим автором, и не разделяет положенного либералу пакета идей. Впрочем, облику «фундаменталиста» он тоже не соответствует.

На самом деле то же самое можно сказать про большинство упоминаемых Артемом Нарышкиным людей. Все они живые личности, все придерживаются разных мнений по разным вопросам и никак не вмещаются в придуманные автором статьи ходульные образы «либералов» и «консерваторов».

Русская православная церковь — громадный живой организм, который составляют миллионы людей, десятки тысяч священнослужителей и сотни тысяч активных мирян. Все они имеют свои позиции по самым разным вопросам, и сочетание взглядов у каждого из них чаще всего не соответствует пакетному описанию г-на Нарышкина. Нередко они спорят между собой, и зачастую довольно жестко. Они по-разному видят пути решения тех или иных проблем. Они придерживаются разных политических убеждений и по-разному видят то, как в Церкви должны решаться те или иные вопросы. Но при этом все они разделяют единую веру в Единого Бога-Троицу и участвуют в одних и тех же Таинствах. И вот чего в Церкви действительно нет — это «раскола среди паствы, который разделяет верующих возможно не меньше реформы патриарха Никона». Этот раскол на «либералов» и «фундаменталистов» является чистым вымыслом и плодом фантазии автора статьи.