Что считается согласием на секс. Новая книга Екатерины Кронгауз и Андрея Бабицкого

Кейс № 1

В 1997 году продюсер Харви Вайнштейн пригласил актрису Азию Ардженто на вечеринку в отель. Когда она поднялась в номер, оказалось, что, кроме них двоих, там никого нет. Продюсер сказал девушке, что гости скоро придут, а сам ненадолго вышел. Он вернулся в халате и с бутылкой лосьона для массажа. Азия Ардженто, по ее словам, попыталась протестовать, но была так напугана, что сопротивляться не стала. Многие годы она, как и другие жертвы Харви Вайнштейна, молчала о том, что произошло в тот вечер, но, когда начался скандал, рассказала обо всем журналистам. На вопрос, почему она не сделала этого раньше, Азия Ардженто отвечает, что после того случая в отеле она несколько раз добровольно занималась с Харви Вайнштейном сексом и принимала от него помощь и подарки. Кроме того, она боялась, что Вайнштейн разрушит ее карьеру.

Катя: История Харви Вайнштейна оказалась громкой и важной не только для киноиндустрии. Последствия этого скандала еще долго будут влиять на разные аспекты нашей жизни, а мы будем об этом разговаривать. Одна из важных тем, которую поднял этот скандал и которая требует обсуждения, — что такое согласие на секс.

Андрей: Согласие — удивительная штука. Допустим, два человека занимаются сексом, один другого душит и бьет, и со стороны это выглядит как насилие. Но если оказывается, что все происходит по согласию, плохое мгновенно превращается в хорошее, и ты, может быть, даже начинаешь завидовать в глубине души. Тема согласия поднимает много интересных вопросов. Является ли согласие необходимым условием для того, чтобы заниматься сексом? Ведь не всегда оно бывает озвучено. Ты кого-то трогаешь за коленку, тебя кто-то трогает за коленку, и поехало. Обе стороны могут потом сказать, что согласия не было, что они были напуганы или не знали, что делать, неловко было уйти и так далее. Другой важный вопрос: каким, собственно, должно быть согласие? Если мы потребуем, чтобы свидание включало в себя момент подписания договора, вся романтика исчезнет.

К: Что, собственно, должно быть сказано? Когда ты говоришь «К тебе или ко мне?», для кого-то это то же самое, что подписание договора с указанием территории совершения полового акта, а для кого-то это может быть ничего не значащая фраза. Ты думаешь, что получил согласие, а человек его не давал. Да, бывает коленка за коленку, но бывает и секс, о котором потом жалеешь. К тому же в России своя специфика, к таким историям, как история Вайнштейна, здесь относятся, прямо скажем, совсем неоднозначно. И многие люди говорят об этом вслух.

А: Защищают Вайнштейна?

К: Дело даже не в том, что защищают Вайнштейна, а задают ряд очень понятных и уже более-менее стандартных вопросов. «А что, теперь каждая женщина может обвинить любого, с кем она спала 10 лет назад? Почему долго молчала? А ей в тот момент нравилось, а теперь не нравится?» И так далее. Мне кажется, основная проблема термина «согласие» такая: употребляя его, мы подразумеваем, что человек в каждую минуту времени или хотя бы в самые важные моменты понимает, что с ним происходит и чего он хочет. Эта роскошь — понимать, чего ты хочешь и хочешь ли ты секса вообще, — для огромного числа русских женщин и, честно говоря, думаю, русских мужчин недоступна. Ты хочешь чего-то. Может быть, тепла. Или чтобы у тебя было как у всех. Или чтобы ты была не одинока и на тебя люди не смотрели косо. А дальше — кто-то тебя трогает за коленку, и ты думаешь, что это оно. А после секса понимаешь, что хотела вовсе не этого. Или, что еще чаще бывает, понимаешь совсем не сразу.

А: Чтобы не ударяться в эту российскую апологетику Вайнштейна, надо заметить, что здесь две разных проблемы. Одна — сложная проблема согласия, про которую мы хотим, собственно, говорить, а вторая — довольно простая проблема: неприятный мужик в халате выходит и говорит юной девушке «Давай заниматься сексом». И если говорить о Вайнштейне, в 90 случаях из 100 он точно не получил согласия.

К: Да, но, если она не говорит «Нет» в такой ситуации, разве от этого что-то меняется? Я думаю, человек может задним числом понять про себя, что чего-то не хотел. Другое дело — что с этим сейчас делать?

А: Понятно, что люди часто совершают вещи, о которых они потом жалеют. Даже если человек знает, чего хочет, он не всегда способен отстаивать свои желания и нежелания. Тем более если перед ним кто-то харизматичный и сильный. Можно ли в принципе говорить о согласии в такой асимметричной ситуации?

К: Азия Ардженто говорит ровно про это — в первый раз она согласия не давала, но потом уже занималась сексом добровольно. Она для себя эти случаи разделила.

А: Дальше появляется еще один сложный вопрос. Дает ли тот факт, что потом она с ним занималась сексом добровольно, индульгенцию на первый раз?

К: Как мы видим, по факту не дал. Но давай вернемся к согласию и договоримся — если человек согласие дает и уж тем более озвучивает, мы будем считать, что оно дано. Правда, остается вопрос, как быть с игрой в сопротивление, которая так нравится многим. В этом случае как должно выглядеть согласие — «Да, но будем делать вид, что нет»?

А: Иногда отказ — необходимая часть предварительной игры. Если мы требуем, чтобы секс начинался с явного согласия, мы, возможно, делаем сексуальную жизнь людей беднее.

К: Интересно, что после многих лет попыток вывести секс из какой-то тайной, интимной плоскости, рассказать людям, что сексом можно заниматься до брака, вместо брака, вместе с браком и, вообще, кто хочет и с кем хочет, мы пришли к тому, что это роскошь, доступная только очень осознанным людям, способным все проговорить, заключить некий сексуальный контракт, который, в отличие от брачного, будет проговариваться каждый раз.

А: В тот момент, когда все в сексе начинает проговариваться, он становится не таким желанным. И не только в сексе — нерабочие, неделовые отношения нельзя проговорить до запятой, потому что в тот момент, когда ты их можешь проговорить, они перестают быть отношениями и становятся контрактом. Понятно, почему появилась эта потребность все артикулировать. Там, где нет четких правил, всегда есть повод для злоупотреблений. И когда мы понимаем, что злоупотреблений стало слишком много, как, например, в Голливуде, мы говорим: «Давайте потребуем практически невозможного, попытаемся все артикулировать, потому что проблема, которую мы решаем, того стоит». Хотя, мне кажется, человеческая культура дает способы решить эти проблемы без артикуляции. Она вполне четко маркирует многие жизненные ситуации: ты позвал человека в баню или в ресторан, ты вышел в халате на голое тело или в тройке.

К: Да, но в жизни, встречая тебя, я не вижу табличку «Если я позвал тебя в баню, это значит секс», «Если я сказал „К тебе или ко мне“, это значит секс», «Если я ущипнул тебя чуть ниже четвертого ребра, это значит секс». Люди не обязаны знать все коды.

А: Многие ситуации все же удается маркировать. Впрочем, бывает, что культура нам на помощь не приходит.

Кейс №2

Анна Стабблфилд, профессор этики из США много лет отстаивала права людей с тяжелыми нарушениями развития. Она разработала технику, благодаря которой люди, неспособные выразить свои желания ни словом, ни жестом, могли общаться с родными. Насколько эта техника была эффективна, неизвестно, но родственники тех, с кем она работала, были довольны. В том числе мать и брат одного из ее пациентов, 30-летнего Димана Джонсона, пока Анна Стабблфилд не объявила им, что у нее роман с Диманом. У него церебральный паралич, и, судя по тестам, уровень развития годовалого ребенка. Они занимались сексом, и ради того, чтобы быть с Диманом, сказала Стабблфилд, она готова бросить свою семью. Был скандал, суд и в 2016 году ее приговорили к 12 годам заключения.

Андрей: Эта история открыла нам новую грань вопроса согласия. Может ли человек, который неспособен коммуницировать общепринятым образом, дать согласие.

Катя: Дело не только в согласии. Диману Джонсону отказали в принципе в праве на секс. В праве выбрать — соглашаться на него или нет.

А: Коллизия состоит вот в чем: с одной стороны, Диман Джонсон не считается полноправным членом общества, и значит, как и ребенок, не может дать согласие на секс, а с другой стороны, мы понимаем, что он взрослый человек, ему 30 лет, у него была эрекция. Сложно сказать, хотел он или не хотел, но, в принципе, все мужчины в какой-то момент хотят заниматься сексом. Это нормально. Если у них эрекция — это согласие или не согласие?

К: Скажем так, физически он был не против. Мы же лишаем эрекцию осознанности. Так?

А: Конечно, лишаем.

К: Тогда эрекция не является согласием. Но очевидно, что Диман никак не может выразить согласие. Значит, все — нет секса в его жизни, что бы он там ни чувствовал, ни хотел.

А: Мне кажется, что история с Диманом — гораздо более важная, потому что выводит нас из тех узких рамок, которые мы себе поставили и внутри которых мы считаем, что согласие требуется только на секс. В жизни Димана ничего не может случиться по его согласию. Просто ничего. И дальше оказывается, что на одной стороне есть Анна Стабблфилд, которая каким-то образом пытается угадать, чего он хочет, а на другой стороне — люди, которые привыкли за него все решать. Вопрос: в чем наша задача? Можем ли мы чем-то помочь? Наша задача состоит в том, чтобы узнать, чего же на самом деле хочет человек с ограниченными возможностями коммуникации.

К: Может ли человек чего-то хотеть, не зная, что его ждет? Осознает ли человек, на что именно дает согласие? Как предоставить людям в зависимости от особенностей их развития всю полноту знания о том, на что они соглашаются? Как оценить ущерб, который незнание может им принести?

А: Да, это важная проблема — когда мы говорим о том, что секс без согласия плох, мы имеем в виду не только физический урон, который есть не всегда, но и психологическую травму.

К: Я-то согласна с тем, что секс не так прост, как кажется. Не просто и все, что до секса, не просто и все, что после. Но случай Димана Джонсона приоткрывает такую сложную и туманную область, особенно для нас в России, где и так проблемы с пониманием того, что такое дееспособность и воля людей с особенностями развития. Да и в обычной жизни есть множество случаев, когда вопрос, было согласие или нет, не решает всех проблем. Например, если речь идет об алкогольном опьянении. Пьяное согласие считается?

А: Когда ты выпил, ты совершаешь глупости. Истории о том, как люди напились, занялись сексом, а потом об этом жалеют, интересны тем, что, рассуждая о них, мы, как правило, руководствуемся своими культурными стереотипами. Например, что мальчик хотел, а девочка не хотела на самом деле. Хотя это «на самом деле» — оно трезвое «на самом деле», пьяного-то «на самом деле» у нас нет никакого.

К: Бывают еще более сложные истории.

Оформить предварительный заказ книги можно по ссылке